Герменевтика как основа анализа креолизованного медиатекста.

Проблема восприятия содержания, предлагаемого в средствах массовой информации, т.е. вычленения из речевого потока смысла, заложенного автором, находится в центре междисциплинарных исследований языка СМИ. Острота проблемы кроется в том, что от адекватного декодирования массмедийных высказываний, которые носят в последнее время не столько информирующий, сколько манипулятивный характер воздействия на огромную целевую аудиторию, зависит, как минимум, адекватная ответная реакция и, как максимум, мирное существование гражданских обществ и даже целых государств. Ведь слово, неосторожно или намеренно брошенное с экрана телевизора или газетной полосы, может спровоцировать толпу на необдуманные действия. Восприятие информации креолизованного медиатекста как облегчается, так и осложняется самой его спецификой. Наличие визуальных компонентов в медиатексте, с одной стороны, повышают его конкурентоспособность на рынке средств массовой информации, являясь более привлекательными и информативными для представителей целевой аудитории. Но, с другой стороны, креолизованный текст предъявляет к реципиенту особые требования, например, владение некими фоновыми знаниями, лингвокультурным и историческим контекстом для адекватного понимания предлагаемой визуально оформленной информации. Если раньше основной информационный посыл содержался в вербальной части публицистического материала, то сейчас читатель вынужден интерпретировать визуальную вставку, которая зачастую не только более информативна, чем вербальная часть статьи, но и может носить манипулятивный характер.

К основным объектам исследования в герменевтике традиционно относят знаки, символы и языки, как знаковые системы, включающие не только вербальные тексты, но и тексты, содержащие экстралингвистические средства выражения. Герменевтический подход применяется сегодня в очень многих областях знания. В центре нашего внимания находится креолизованный медиатекст, исследование которого носит междисциплинарный характер. Данный тип текста интересен как лингвистам, журналистам-практикам, так и психологам. Объектом герменевтического анализа креолизованного медиатекста как смыслового единства вербального и визуального могут быть не только знаки языка, но и экстралингвистические моменты, такие как мимика, жесты, цвет. Суть герменевтического метода при анализе креолизованного медиатекста проявляется как на этапе его продуцирования, так и восприятия. При интерпретации содержания публицистического материала важно, чтобы духовный мир, мировоззрение и совокупность фоновых знаний у продуцента и реципиентов текста максимально совпали, иначе понимание будет попросту невозможно. Визуальная составляющая материала может, как способствовать пониманию и интерпретации, так и, к сожалению, препятствовать. Соответственно мастерство автора текста заключается в том, чтобы умело воспользоваться имеющимися лингвистическими и экстралингвистическими средствами выражения, чтобы как можно эффективнее реализовать информирующую и воздействующую (иногда манипулятивную) функцию медиатекста.

Интерес к проблемам герменевтики имеет настолько давнюю традицию, что мы не можем не упомянуть классиков, немецких философов Дильтея, Гадамера, Шлейермахера, Хайдеггера, творивших в русле философских идей диалога культур, что особенно ценно в свете интереса к креолизованному медиатексту, который в силу своей сущности является проводником многих культур и даже исторических эпох. Истоки герменевтики уходят корнями в Античность и Средневековье, но это отнюдь не означает отсталости научного направления от современных тенденций. Напротив упомянутые представители немецкой философской школы дали мощный толчок для развития медиаанализа, для герменевтического подхода в обучении иностранным языкам ^[1], и даже для развития современной судмедэкспертизы ^[2].

Герменевтика как наука о познании в широком смысле находится на стыке многих областей, прежде всего, гуманитарного знания, это философия, когнитивная лингвистика и лингвистическая прагматика, психолингвистика, семиотика, медиалингвистика, что говорит о переходе проблемы нахождения значения/ смысла на междисциплинарный уровень.

Возникшая ещё в средневековье, герменевтика долгое время считала своей задачей ограничение возможных интерпретаций библейского текста. Согласно тогдашним представлениям, решающую роль играли непосредственно понимание правды / истины и основных вопросов бытия. Много позднее, в XIX веке, основной задачей философа стало разграничение принимающих на веру, духовных наук и объясняющих, естественных.

Центральным понятием герменевтики считается герменевтический круг – первая теория интепретации текста, появившаяся в XVIII веке. Введено оно Фридрихом Шлейермахером, а развито позднее Вильгельмом Дильтеем.

В русском литературоведении методологию интерпретации текста разрабатывал М. М. Бахтин ^[3].

На сегодняшний день существуют, по крайней мере, четыре классических герменевтических круга и соответственно четыре взгляда на процесс интепретации.

Основоположником герменевтики принято считать немецкого философа и протестантского богослова XVIII-XIX в.в. Фридриха Шлейермахера ^[4], ему же принадлежит, собственно, и сам термин «герменевтический круг». В основе процесса понимания для Шлейермахера – диалектический принцип части и целого. Немецкий философ считал, что процесс понимания не имеет конечного пункта, поскольку мысль бесконечно движется по расширяющемуся кругу. Постоянно возвращаясь от целого к части и наоборот, человек меняет и углубляет понимание смысла какого–либо произведени. Ф. Шлейермахер различал два вида понимания, а именно дивинаторное и сравнительное. Дивинаторное (субъективное) понимание – это спонтанное «вчувствование», «погружение» в то, что родственно и близко интерпретатору по духу.

Сравнительное (объективное) понимание протекает на более осознанном уровне, нежели дивинаторное и требует уже сопоставления, анализа высказываний, содержащих некий общий смысл. У каждого интерпретатора есть два адресата понимания: текст и его автор. Диалоги между познающим и тестом и между познающим и автором – разные. В первом случае Шлейермахер довольствуется минимальным уровнем понимания, а во втором настаивает на максимуме^[5].Максимум в данном случае означает ‒ понять автора и его произведение не просто хорошо, а даже лучше него самого. По Шлейермахеру, обладание интерпретатором полными сведениями об авторе открывает возможность понимания как сознательной, так и бессознательной стороны творчества.

Достойным продолжателем Шлейермахера стал его соотечественник Вильгельм Дильтей, который развил понятие герменевтического круга. Особое место в концепции Дильтея занимает философская позиция автора и его психология, а также лингвокультурологический контекст создания произведения. Согласно Дильтею, человек познает себя, прежде всего, через других, но и других он может понять только через свою собственную призму ^[6].

М. Хайдеггер, предложивший собственный вариант процесса познания, критиковал воззрения Шлейермахера, полагая, что неразрешимость его герменевтического круга ложная. Хайдеггер считал, что герменевтический круг нельзя трактовать с точки зрения истинности и неистинности, главное заключается в том, что в нём заложен потенциал для постижения первоначального содержания, но для этого нельзя допускать привнесения субъективности, шлейермахерского «вчуствования».

Ещё один знаменитый немецкий философ-лингвист Ганс Гадамер, взяв за отправную точку мнение Хайдеггера о герменевтическом круге ^[7], попытался выйти за рамки «мыслящего самого себя мышления». Он был убеждён, что традиция и познающий находятся в тесной взаимосвязи, интерпретируя произведение, интерпретатор сам попадает вглубь традиции, обусловлен ей. Поэтому, по Гадамеру, задача познающего состоит не в том, как выйти с некой интерпретацией из герменевтического круга, а в том, как в него «правильно» войти, чтобы интерпретация эта была бы максимально адекватной ^{[7, c. 15-26]}.

По мнению О. А. Коваль и Ю. Б. Крюковой ^[8], для Гадамера язык представляет собой главный принцип всего бытия, ведь именно язык структурирует человеческий мир, так как является языком мышления. Несмотря на исключительную роль языка в процессе познания именно мир стал для немецкого философа тем местом, где можно найти множество способов приобретения знания. Если Дильтей отталкивался от того, что было непонятно, и стремился предоставить технику овладения этим непонятным, то Гадамер напротив строит свою герменевтику вокруг всего, что можно постичь, а постичь, по его мнению, именно можно язык.

Нельзя не отметить, что работ, посвящённых герменевтике и теории интерпретации, написано довольно много, как у нас в стране, так и зарубежом, останавливаться подробно на каждой из них не представляется возможным, поэтому отметим лишь те, которые кажутся нам наиболее интересными в связи с восприятием креолизованного медиатекста.

В 1955 г. вышло в свет двухтомное сочинение итальянского правоведа, историка и философа Эмилио Бетти «Общая теория интерпретации» ^[9]. В этом же году исследователь стал основателем первого и единственного Института интерпретации в Италии. У Бетти свой собственный взгляд на то, что же есть процесс интепретации. Так согласно его воззрениям, интерпретация – это процесс, в котором задействованы по крайней мере три стороны: субъективность автора, субъективность интерпретатора и репрезентативная форма. Последняя выполняет функцию посредника, через которого и осуществляется сообщение. Более того, «репрезентативная форма» объекта интерпретации – понятие, которое охватывает все смыслосодержащие выражения человеческой субъективности (письменный текст, произведение искусства, речь, поступок, символ, жест), а её главной функцией следует считать трансляцию заключённого в ней смысла.

Если мы на мгновение вернёмся к креолизованному медиатексту и посмотрим на него глазами Э. Бетти, то это не что иное как в его терминологии «репрезентативная форма», письменный текст, состоящий их вербальных знаков, символов, цвета, всевозможных шкал и графиков, в общем, всего того, что способно транслировать смысл.

Э. Бетти старался отойти от воззрений классиков герменевтики, Шлейермахера и Дильтея, критиковал их за чрезмерный уклон в сторону субъективности и психологизма, но, тем не менее, далее мы покажем, что сам итальянский исследователь развивался в аналогичном направлении, что и основоположники герменевтической теории.

Так, по терминологии Э. Бетти, существуют четыре основных «канона» или правила интерпретации, ведущая задача которых – гарантировать объективность ^[10]. Два правила принадлежат объекту интерпретации, а остальные – субъекту.

Первый Бетти назвал правилом автономии интерпретируемого объекта. Он требует от воспринимающего реципиента постараться уйти от собственной субъективности, потому что она способна исказить корректность интерпретации. Смысл должен не «вноситься», а «выноситься». Данное правило созвучно, на наш взгляд, с мнением Гадамера о том, что в герменевтический круг надо «правильно войти», а также с высказываниями Хайдеггера о том, что круг не замкнут, постичь первоначально заложенный смысл возможно, надо лишь не допускать привнесений из вне.

Второе правило, согласно Бетти, ‒ это правило целостности или смысловой связанности. Онo требует от интерпретатора соотнесения части и целого для выявления смысла исследуемого объекта. Это правило, как нам представляется, полностью созвучно с мнением Шлейермахера о постижении целого через его части.

Третье и четвёртое правила выдержаны в духе Дильтея, его стремления вчувствоваться в текст через автора, понять творца-художника. Речь идёт о правиле актуальности понимания, которое требует от реципиента способности перенесения чужой мысли в свою непосредственную актуальность. Последнее четвёртое правило,‒ правило адекватности понимания подразумевает открытость познающего духу автора, создавшему произведение, необходимость настроить себя на созвучие с его мыслью, а это предполагает широту горизонта самого реципиента, богатство его фоновых лингвокультурологических знаний.

Таким образом, Бетти, «вжившись» в мысли «отцов» герменевтики, вышел на свой «круг познания», на его новый виток, ничего не отрицая, а твёрдо шагая вперёд.

В исследованиях итальянского герменевта присутствует авторская классификация процесса интерпретации. Бетти делит её на распознающую, репродуктивную и нормативную. Последняя представляет для нас наименьший интерес, но лишь потому, что не принадлежит публицистическому стилю СМИ, но её исследование будет представлять несомненный интерес, например, для юристов или духовных лиц, поскольку она заключает в себе регулятивную функцию. Понимание здесь не является целью, нормативная интерпретация предназначена для регулирования действий на основе правил, которые выводятся из норм и догм ^{[10, c. 141]}.

Особый интерес для нас представляют два других, выделяемых Бетти вида интерпретации, а именно «распознающая» и «репродуктивная». Целью первой автор видит понимание смысла, содержащегося в тексте в той или иной репрезентативной форме. Цель «репродуктивной» интерпретации – передача смысла, заложенного в произведении, адресату.

Любопытно, что время от времени появляется мнение о том, что интерпретация – это не всегда хорошо. Так, если вспомнить отечественного психолога Н. И. Жинкина, то он был убеждён в том, что текст практически всегда равен одной мысли. Но, по его же мнению, всё остальное подводит к этой мысли, развивает её, аргументирует и разрабатывает ^[11]. Разве это «всё остальное» не интепретация, не привнесение чего-то субъективного, чтобы познать целое через его части?

Американская писательница Сьюзан Зонтаг «пошла дальше», она написала эссе «Против интерпретации» ^[12]. По её мнению, прежняя модель познания, вычленения смысла из произведения была почтительной по отношению к автору; интепретация выражалась в надстраивании одного смысла над другим. Новый же стиль, как считает Зонтаг, сродни раскапыванию некоего затекстового смысла, смысла между строк и именно он и считается истинным.

Трудно представить, что найдётся некто, кто будет «против» интерпретации какого-то ни было произведения, вопрос заключается, вероятно, в уважительном отношении к автору и его созданию.

Медиаанализ сталкивается с той же проблемой что и герменевтика, а именно: с невозможностью абсолютного познания. В рамках медиаанализа прослеживаются несколько теорий, направленных на выявление смысла высказывания, остановимся на некоторых из них.

Во-первых, в рамках прагматической лингвистики принято понимание текста как «текста в действии» ^[13] « В прагматическом аспекте язык рассматривается как орудие осуществления целенаправленной деятельности человека. Язык служит для передачи определённой информации и тем самым воздействует на коммуникантов в процессе общения, что проявляется в регуляции их социальных и межличностных отношений» ^[14].

Лингвистическая прагматика включает вопросы, связанные, прежде всего, с автором текста и его адресатом (с целевой аудиторией в случае СМИ), а главное с их взаимодействием в акте коммуникации. Субъект речи (в печатных массмедиа субъект речи не всегда является автором текста, это может быть редактор издания, его владелец и даже заказчик) определяет цели и задачи общения, тип речевого поведения, отношение к сообщаемому и его оценку (то есть, речь может идти не только об информировании и воздействии, но и о манипуляции общественным мнением). Реципиент же в свою очередь пытается объяснить для себя содержание текста, в том числе косвенные и скрытые смыслы, а так же испытывает воздействие – интеллектуальное, эмоциональное, эстетическое.

В основе концепции лингвистической прагматики лежит, разработанная и признанная во всё мире, теория речевых актов английского логика Дж. Остина ^[15]. Впоследствии его идеи получили дальнейшее развитие в трудах американского исследователя Дж. Серля ^[16]. Пишущий, равно как и говорящий, используя высказывания, совершает вполне осознанные и целенаправленные действия. Через печатное слово журналист отражает положение дел в мире – это цель одного из типов высказывания, а именно репрезентативного ^[17], которое, как правило, выражается в композиционной форме «констатация» или «описание». Однако есть и другие типы высказываний, такие как призывы, приказы, вопросы, суть которых заключается в побуждении к действию, к ответной реакции. Для такого типа высказываний Дж. Остин ввёл понятие перформативности.

Во-вторых, хотелось бы обратиться к рецепиентоориентированному медиаанализу. Ситуация, рассматриваемая с точки зрения читателя, не является объектом медиаанализа в полном смысле слова, скорее речь идёт об исследовании медийных влияний. Каждое восприятие совпадает с установкой воспринимающего и зависит от его мировоззрения, характерного поведения, знаний и опыта. Значение медийных сообщений и их влияние исследуются с позиции реципиента, и в этой связи следует ответить на такие вопросы:

- какое значение приписывается медийным сообщениям самими реципиентами;

- каким образом реципиентом реконструируются смысловые взаимосвязи;

- видится ли актуальная ситуация восприятия как смысловая реальность.

Немецкий исследователь Генрих Липперт считает, что ситуативная обусловленность, социальные ограничения, сосредоточенность на личности реципиента ‒ исходные пункты всех исследований. В центре стоит субъект. Липперт предлагает исследовать не реальность, а символику, возникающую посредством структур восприятия, мышления и чувств для каждого индивида в виде языковых и иллюстративных знаков ^[18]. Креолизованный медиатекст как никакой другой на сегодняшний момент не предоставляет такое знаковое многообразие и такие возможности для интепретации информации.

И, наконец, в-третьих, дискурсивный анализ, который не занимается исследованием текста с позиций автора и не исследует формальные структуры текста, он раскрывает значения, возникающие вследствие комбинирования разных дискурсивных элементов.

При анализе непростых взаимоотношений автора и читателя нельзя не остановиться на когнитивной составляющей данной проблемы. Для понимания содержания статьи воспринимающий реципиент должен представить, о чём именно говорится в материале. Читая всё новое и новое, человек автоматически обращается к своему индивидуальному опыту, личным знаниям, касающимся темы чтения. В голове создаётся некая модель события ^[19], поскольку в памяти каждого из нас хранится множество ситуаций, образованных по признаку аналогии. Индивидуальный опыт субъективен, значит, и кластеры знаний тоже носят субъективный характер. В процессе восприятия текста в подсознании воспринимающего человека задействуются необходимые структуры и помогают лучше понять содержание информации, то есть понять значит пропустить некую информацию через свой собственный опыт. Если же необходимых фоновых знаний или простого житейского опыта не окажется, то текст вполне может остаться непонятым, ему не найдётся места в картине мира того или иного индивида ^[20]. По мнению Ю. Н. Караулова, для понимания текста может быть достаточно даже приблизительного знания семантики слов, но совершенно необходимо адекватно соотносить их смысл с областями и узлами знаний тезауруса.

Мы по-разному смотрим на одни и те же вещи. Разница в «видении» объясняется тем, что у каждого из нас в процессе жизни складывается своя система фоновых знаний, более или менее независимая от других. Даже два человека, получившие одну и ту же информацию, могут воспринять её как абсолютно разные сообщения.

В процессе деятельности в печатных средствах массовой информации журналист старается не только проинформировать, но и оказать определённое воздействие на целевую аудиторию, а читатель в свою очередь осуществляет познавательную деятельность, то есть пытается получить тот информационный продукт, которого у него ещё нет. Однако в определённых условиях, когда, например, автором используется чересчур сложный или вовсе неподходящий языковой материал, люди забывают текстовую репрезентацию, но зато могут хорошо запомнить модель ситуации по экстралингвистическим средствам выражения, например, по фото, рисункам, таблицам. Получается, что именно креолизованный медиатекст предоставляет тот познавательный потенциал, который позволяет читателю «идти по геменевтическому кругу», интерпретируя содержание с помощью то вербальных, то экстралингвистических средств, постепенно углубляясь в понимание. Современный креолизованный медиатекст как никакой другой способствует тому, чтобы его смысловое содержание нашло своё место в картине мира миллионов читателей.

Выводы

Герменевтика сегодня не просто наука о восприятии текста, извлечении из него смысла или о толковании чего-либо, она не затерялась в Средневековье, напротив, герменевтика отлично влилась в современный высокоскоростной уклад жизни. На наш взгляд, герменевтические постулаты стали базой не только для теории интепретации, но и легли в основу членения информационного потока, мы познаём целое через его части (по Ф. Шлейермахеру), мы анализируем текст, стараясь встать на позицию автора, соотнести содержание с исторической эпохой и культурной традицией (по Дильтею и Гадамеру), но, в то же время мы пытаемся быть максимально объективными, не привнося в изначальный текст ничего лишнего (по Хайдеггеру). Вопрос о том, насколько возможна интерпретация, до какой степени мы можем проникнуть в замысел автора-журналиста, и как оставаться «почтительным» (в терминологии С. Зонтаг) в процессе познания публицистического материала, остаётся, на наш взгляд, открытым. Однозначно лишь одно – герменевтика легла в основу медиаанализа, предоставив способы подхода к познанию содержания креолизованного медиатекста. Комплексный подход к анализу и интерпретации современных печатных текстов СМИ на базе герменевтики может заложить, на наш взгляд, методическую основу для практических занятий в высших учебных заведениях со студентами, изучающими медиалингвистику и межкультурную коммуникацию. На «бытовом, обывательском» уровне все мы как представители читательской аудитории пользуемся постулатами герменевтики, ежедневно листая газеты и журналы. И, конечно же, медиаанализ, опирающийся на достижения герменевтики, представляет исследовательский интерес, как для лингвистов, так и для журналистов.