Praesens Historicum как стилистический прием снятия гендерной оппозиции в детективах Б. Акунина (на материале произведений «Декоратор» и «Сулажин»)

Термином “praesens historicum” («настоящее историческое») принято обозначать форму настоящего времени в значении прошедшего, выделенную и описанную различными исследователями в древнерусских текстах. Так, эту форму в «Житии протопопа Аввакума» описывает В.В. Виноградов ^[7], исследованием ее в славянских языках, включая русский, занимался А.В. Бондарко ^[4]. Характеризуя эту форму в былинах, М.В. Новикова отмечает: «поскольку настоящее историческое является переносным употреблением формы презенса, строгих условий, которые могли бы считаться необходимыми и достаточными для его появления в нарративе, не существует: употребление этой формы целиком подчинено воле говорящего и его намерению построить повествование так, а не иначе» ^{[10, с. 210]}.

В современном русском языке форма настоящего исторического также встречается – в качестве переносного значения формы настоящего времени ее описывает М.Я. Гловинская ^{[8, с. 288]}, Ю.С. Маслов ^{[9, с. 514]}. Выбор формы настоящего времени, как утверждают исследователи, обусловлен интенцией создать эффект непосредственного живого нарратива, приблизить действие к читателю, сделать его восприятие более ярким. Е.В. Падучева, анализируя тексты, в которых «настоящее историческое» соседствует с прошедшим временем, указывает, что «говорящий как субъект временного дейксиса находится в настоящем, а как субъект наблюдения – в том прошлом, к которому относится ситуация» ^[11]. В случае самонаблюдения – описания говорящим своих собственных действий с использованием формы praesens historicum – выбор временной формы глагола может быть определен и другими факторами, одному из которых посвящено настоящее исследование.

Большой интерес представляет использование формы praesens historicum как инструмента нейтрализации гендерного противопоставления – в тексте, автор которого принял решение до определенного момента не обозначать гендерную принадлежность рассказчика при изложении от первого лица. Форма прошедшего времени меняется по родам, и при рассказе о своих действиях в прошедшем времени рассказчик практически сразу обозначает свой гендер: «Я пришел / Я пришла», «Я увидел / Я увидела» и пр. Соответственно, при необходимости представить рассказчика загадочным существом, пол которого до определенного момента не ясен (либо вообще не обозначается в тексте), автор прибегает к использованию praesens historicum.

Иллюстрацией такого использования временной формы является роман Б. Акунина «Сулажин», по определению автора представляющий собой «книгу-осьминог». Авторская задумка подразумевает восемь разных вариантов развития сюжета, которые задает сам читатель, делая выбор в пользу того или иного развития событий. «Сулажин» позиционируется автором как пилотный вариант проекта «Осьминог», который подразумевает вариативность текста. В онлайн-варианте читатель выстраивает текст, переходя по предлагаемым ссылкам, в бумажном варианте – переходя на определенную страницу.

В первой главе, являющейся общей для всех вариантов развития текста, от первого лица рассказывается история человека, который страдает от запущенного рака желудка, и принимает лекарство под названием «сулажин», давшее название всему роману. Текст первой главы построен таким образом, чтобы невозможно было определить, какого пола рассказчик – он (она) говорит о себе, используя только формы настоящего времени и не применяя к себе никаких прилагательных. В одном из вариантов развития текста второй главы герой является мужчиной (и половина текстов в дальнейшем написана от лица мужчины), в другом – женщиной (соответственно, половина текстов далее написана от лица женщины). Как отмечают А.Л. Фокеев и Д.А. Сухина, «Первая (неизменяемая) часть книги играет важную роль в развитии дальнейшего сюжета. Читателю предлагается узнать начало истории, основы, на которых будет развиваться замысел автора. Здесь появляется главный герой произведения, бесполый на данный момент. Повествование ведется в настоящем времени, и сперва невозможно определить, мужчина это или женщина, однако впоследствии, после первого же сделанного читателем выбора, – герой обретает определенные очертания и прорисовывается более детально» ^{[13, с. 193]}.

Повествование ведется именно в форме praesens historicum: как только завершается текст первой главы, и герой «обретает определенные очертания», текст незамедлительно переключается в прошедшее время. Так, в конце первой главы фраза «Я понимаю: он обращается персонально ко мне» ^{[2, с. 21]} построена еще в настоящем времени, а следующая фраза, описывающая действия героя, уже в одном из вариантов продолжения, звучит как «Я обернулся. Не я один смотрел вслед той женщине…» ^{[2, с. 25]}. В другом варианте продолжения текста первый абзац построен еще в настоящем времени: «Тряхнув головой, я отгоняю нелепую фантазию. Куда может звать меня женщина, которой я знать не знаю? Оборачиваюсь к Громову» ^{[2, с. 49]}, но вслед за этим героя-рассказчика называют по имени – «Тоня», после чего изложение от первого лица уже строится в прошедшем времени: «Это я попыталась пошутить» ^{[2, с. 49]}, и так продолжается и в дальнейшем. Во всех вариантах продолжения (два варианта второй главы, четыре варианта третьей главы и восемь вариантов четвертой главы) изложение идет в прошедшем времени. Следовательно, функцией praesens historicum в первой главе была именно нейтрализация гендерной оппозиции: текст принципиально строился таким образом, чтобы главный герой мог быть идентифицирован и как мужчина, и как женщина.

В первой главе используются также глагольные формы прошедшего времени в значении «давно прошедшего» - plusquamperfectum. Так, в начале герой описывает ночь и утро накануне: «Лекарство помогло… сон был ровный… утром все покачивалось, подплывало» ^{[2, с. 9]} и пр., а затем: «Звоню ему в половине восьмого. … «Ну что, - говорю, - идти?» ^{[2, с. 9]}.

Сходную функцию выполняет изложение от первого лица в настоящем времени в более раннем произведении Б. Акунина – детективе «Декоратор» из цикла произведений об Эрасте Фандорине. В соответствии с сюжетом, сквозной герой ряда произведений Акунина Эраст Петрович Фандорин ловит Джека-Потрошителя, перебравшегося из Великобритании в Россию. В повести «Декоратор» девять глав, и каждая из них завершается небольшим отрывком прямой речи «декоратора» - Джека-Потрошителя (кроме последней, так как в последней главе читатель узнает, кто именно является преступником). Чтобы сохранить детективную интригу и сделать потенциальными подозреваемыми как можно большее количество персонажей, автор строит эти монологи от первого лица также в настоящем времени. Прошедшее время в них выполняет функцию plusquamperfectum – давно прошедшего, а настоящее – praesens historicum: «Слишком долго пришлось мне поститься, с самой масленицы. Мои губы иссохли, повторяя…

Поздний вечер. Мне не спится. Волнение и восторг ведут меня по грязным улицам, по пустырям, меж кривых домишек и покосившихся заборов. Я не сплю уже много ночей подряд. Давит грудь, сжимает виски. Днем я забываюсь на полчаса, на час, и просыпаюсь от страшных видений, которых наяву не помню». ^[1]. При этом весь текст глав, повествующих о поисках преступника, построен в прошедшем времени: «На чрезвычайном совещании у московского генерал-губернатора князя Владимира Андреевича Долгорукого присутствовали… такими словами открыл Владимир Андреевич секретное заседание. … Все присутствующие озабоченно завздыхали, у одного лишь следователя по важнейшим делам на лице отразилось некоторое изумление» ^[1].

С первой по шестую главы включительно автор поддерживает «андрогинность» преступника, который говорит о себе: «Я вам брат и сестра, отец и мать, муж и жена. Я и женщина, и мужчина. Я андрогин, тот самый прекрасный пращур человечества, который обладал признаками обоих полов. Потом андрогины разделились на две половинки, мужскую и женскую, и появились люди – несчастные, далекие от совершенства, страдающие от одиночества.

Я – ваша недостающая половинка. Ничто не помешает мне воссоединится с теми из вас, кого я выберу» ^[1].

Рассказывая о своих приключениях, Джек-Потрошитель периодически упоминает о том, что он идентифицирует себя то как мужчину, то как женщину: «сегодня я в мужском платье», «сегодня я женщина» ^[1]. Его андрогинность позволяет подозревать как мужчин, так и женщин – в частности, среди подозреваемых оказывается женщина-врач, прекрасно владеющая хирургическими инструментами. В определенный момент размышлений над личностью преступника Фандорин подозревает свою близкую подругу – Ангелину Крашенинникову. Однако в конце седьмой главы вопрос о гендерной принадлежности снимается: преступник говорит о себе «После этого шедевра декораторского искусства тратить время и вдохновение на горничную было бессмысленно, и я оставил ее как есть. … я слышал, как выходит воздух из пробитого легкого» ^[1]. Круг подозреваемых к тому моменту сужается, и наиболее вероятной кандидатурой представляется Егор Захаров – патологоанатом, работающий в морге.

В детективах об Эрасте Фандорине Акунин использует схемы классических детективных романов, нацеленных на игру с читателем – в качестве подозреваемых фигурируют различные персонажи произведения, и время от времени автор фокусирует внимание то на одном, то на другом, приглашая читателя присоединиться к расследованию ^{[3, 6, 12]}. Приумножить количество вариантов разгадки удается за счет нейтрализации гендерной оппозиции – на определенном этапе расследования пол преступника находится в суперпозиции, равновероятно, что подозреваемый – мужчина либо женщина. Сам персонаж мыслит себя как андрогина – и мужчину, и женщину одновременно.

Андрогиния является одним из ключевых циклообразующих мотивов в макроцикле об Эрасте Фандорине, его предках и потомках. Как показано в исследовании одного из авторов данной статьи ^[5], в целом ряде произведений («Внеклассное чтение», «Сокол и ласточка», «Просто Маса» и пр.) затруднена гендерная идентификация ключевых персонажей, и прослеживается эволюция от «андрогинов поневоле» (тех, кто в силу обстоятельств вынужден притворяться существом противоположного пола) до «подлинных андрогинов» - существ из далекого будущего («Детская книга для мальчиков»), которые полностью нивелировали половые различия и не осознают себя ни как мужчин, ни как женщин. Продолжая намеченную линию, следует отметить, что Декоратор из одноименного произведения и главный герой книги «Сулажин» представляются третьим вариантом андрогина: тем, кто находится в суперпозиции по отношению к полу, и читатель пока не имеет достаточных данных, чтобы идентифицировать существо как мужчину или как женщину. Прием, опробованный в «Декораторе» как часть детективной загадки и игры с читателем, превратился в текстообразующий в книге «Сулажин». Это, в свою очередь, позволяет говорить о межцикловом взаимодействии текстов одного и того же автора. Затруднение гендерной идентификации как элемент игры с читателем становится циклообразующей скрепой не только «фандоринского корпуса», но и в текстовой «вселенной Акунина».

В лингвистическом отношении интересно использование формы настоящего времени в значении прошедшего не только как средство нейтрализации гендерной оппозиции, но и как средство дистанцирования «говорящего-объекта наблюдения» от «говорящего-субъекта наблюдения», в соответствии с интерпретацией этой видо-временной формы Е.В. Падучевой. Говорящий-субъект определенно знает, какого он пола, но в качестве объекта не сообщает читателю этой информации – таким образом, глагольная форма начинает функционировать как инструмент дифференциации определенности/неопределенности. В данном случае употребление слов в настоящем времени подобно местоимениям с приставкой «кое-» - «кое-кто, кое-что» и др.: употребление таких слов («Мне кое-кто сказал…») подразумевает, что говорящему известно указанное лицо, но адресат о нем знать не должен. Отчасти такова коммуникативная интенция детектива: автор текста с самого начала знает, кто именно является преступником, однако читатель не должен об этом знать, что и составляет суть детективной интриги и игры с читателем.