Вспомогательные репродуктивные технологии: соотношение публично-правовых и частно-правовых начал

Пурге Анна Роландовна кандидат юридических наук доцент, Владивостокский государственный университет 690014, Россия, Приморский край, г. Владивосток, ул. Гоголя, 41, оф. 5502 Purge Anna Rolandovna PhD in Law Associate Professor at the Department of Private Law of Vladivostok State University 690014, Russia, Primorsky Krai, Vladivostok, Gogol str., 41, office 5502 a.purge@mail.ru Другие публикации этого автора

В настоящее время можно говорить о повсеместном и широкомасштабном развитии вспомогательных репродуктивных технологий во всем мире, однако, законодательная регламентация общественных отношений, возникающих в связи с их применением, к сожалению, в подавляющем большинстве государств не отличается совершенством. Именно наличие огромного количества противоречий и пробелов в регламентации рассматриваемых общественных отношений и заставляет нас обратиться к рассмотрению вопроса о соотношении публично-правовых и частно-правовых начал в регулировании вспомогательных репродуктивных технологий. К слову, данная проблема подвергалась научному осмыслению в работах И.А. Диковой ^[1], В. В. Самойловой ^[2], а также ряда других отечественных научных деятелей, но не получила своего разрешения, что говорит о том, что степень научной разработанности хоть и высока, но все же недостаточна.

Напомним, что частное и публичное право представляют собой две неотъемлемые, составные части одного целого, различающиеся между собой по специфике предмета правового регулирования, а также применяемых методов. Так, частное право настроено на выражение индивидуального интереса, его защиту, а для регулирования общественных отношений отраслям права данной группы свойственен диспозитивный метод. Публичное право же, в свою очередь, напротив стремится обеспечить и защитить интересы всего общества и государства, в целом, используя с этой целью императивный метод регулирования общественных отношений. Разумеется, в доктрине есть и другие критерии для разграничения публичного и частного права, ведь этот вопрос по сей день остается открытым и дискуссионным: например, выделяют такие критерии как способ защиты, в отраслях публичного права защиту интереса преимущественно осуществляют органы государства, а в отраслях частного права - само лицо. Между тем, самостоятельным объектом настоящего исследования дискуссия относительно разграничения публичного и частного права не является, в виду чего нет необходимости в нее детализировано углубляться.

Тем не менее, в текущий момент можно говорить о сближении публичных и частных начал в регулировании одних и тех же общественных отношений, поиске некоего регламентационного компромисса, появлении так называемых комплексных отраслей права (например, медицинского права): об этом, в частности, пишет В.Ф. Яковлев в своих научных трудах, указывая, что без обеспечения баланса публичных и частных интересов, регулирование любых общественных отношений навряд ли удастся назвать успешным и совершенным ^{[3, с. 167-169]}. Т.А. Кашанина, в свою очередь, также поддерживая возникшую научную дискуссию отмечает, что именно установление эффективного взаимодействия публичных и частных начал является одной из основных проблем правового регулирования общественных отношений, а также развития и совершенствования российской правовой системы ^{[4, c. 5-12]} (впрочем, следует обратить собственное внимание, что подобные тенденции свойственны в полной мере не только российской правовой системе). В полной мере с приведенными позициями названных авторов соглашаемся и мы в контексте настоящего исследования.

Переходя непосредственно к соотношению публичных и частных начал в регулировании общественных отношений, возникающих в сфере планирования семьи и рождения детей при использовании вспомогательных репродуктивных технологий, отметим, что часть из них поддается именно публично-правовой регламентации (в частности, это касается общественных отношений, связанных с необходимостью реализации конституционно-провозглашенных прав человека и гражданина, в том числе права на жизнь, права на репродуктивное здоровье, права на поддержку и создание семьи, иные) ^[5], другая же часть являются предметом регламентации частного права (все те общественные отношения, которые складываются в связи с необходимость установления происхождения детей при рождении их при использовании вспомогательных репродуктивных технологий, а также иные детско-родительские отношения, урегулированные нормами действующего российского и таджикского семейного законодательства ^{[6; 7]} (к слову, об этом достаточно подробно и исчерпывающе пишет в своих научных трудах О.А. Хазова ^{[8, c. 15]}). При этом, критерием их оптимального и эффективного взаимодействия, по-прежнему, выступает принцип приоритета и защиты прав, свобод и интересов человека, нашедший свое нормативное отражение и фиксацию в российских конституционно-провозглашенных положениях (статье 2 Основного закона РФ) ^{[9, c. 225]}.

Между тем несмотря на то, что подавляющее большинство отечественных ученых говорит о взаимопроникновении публичных и частных начал, в регулировании применения вспомогательных репродуктивных методов, по сей день сохраняется дискуссия о том, какой же все-таки отраслью российского права преимущественно должен быть урегулирован спектр рассматриваемых нами общественных отношений.

Так, А.В. Шибина также отмечает, что «отношения в сфере применения ВРТ регулируются системой норм, имеющих комплексный характер, в связи с чем, по ее мнению, необходимо включить в эту систему гражданское право (при заключении гражданско-правовых договоров между пациентом, медицинским учреждением, суррогатной матерью), медицинское право, семейное право (кто признается родителями ребенка, рожденного суррогатной матерью), уголовное, международное, административное и даже предпринимательское право» ^[10].

В свою очередь, точка зрения А.В. Майфата и Е.С. Резника характеризует вопросы применения репродуктивных технологий как сферу не только частного, но и публичного интереса. «Поэтому частноправовые моменты должны быть тщательно уравновешены публично-правовыми нормами, призванными не допустить использования личных прав в общественно-опасных целях, исходя из того, что основная цель правового регулирования - обеспечение охраны здоровья и права на рождение детей» ^{[11, c. 4]}.

Предлагаемые авторами выше пути решения существующей проблемы проникновения публично-правовых и частно-правовых начал в урегулировании института применения вспомогательных репродуктивных технологий далеко не случайно избраны ими: по сути своей, это продолжение мировых тенденций в разрешении данного вопроса (например, в ряде стран условия применения ВРТ регламентируются актами министерства здравоохранения (Испания, Франция), в других же - исключительно семейным законодательством). В Республике Таджикистан рассматриваемые правоотношения регламентируются Кодексом Здравоохранения РТ, но лишь в общих чертах ^[12]. В случае с Россией, регулирование данных вопросов, как было отмечено выше, находится на стыке публичного и частного права, что порождает огромное количество законодательных противоречий и коллизий: так, в частности, в положениях действующего Семейного кодекса РФ, в качестве возможных методов ВРТ называются искусственное оплодотворение, имплантация эмбриона и имплантация эмбриона суррогатной матери, не раскрывая определение указанных способов в то время, как в приказе Минздрава России от 31 июля 2020 г. №803н перечислено куда большее их количество ^[13]. Противоречия усматриваются и между нормами Семейного кодекса РФ и Федерального закона от 21 ноября 2011 г. №323-ФЗ ^[14], устанавливающими круг лиц, имеющих право на доступ к применению в отношении них методов ВРТ. Так, в соответствии с п. 4 ст. 51 и п. 3 ст. 52 СК РФ, говорится о возможности применения рассматриваемых медицинских технологий только лишь в отношении лиц, состоящих в официальном зарегистрированном браке, в то время, как медицинское законодательство истолковывает его гораздо шире, включая также тех, кто не состоит в браке, а сожительствует вместе, и одинокую женщину. К слову, законодательство Республики Таджикистан и вовсе не регламентирует данные вопросы, что свидетельствует о неразрешенности данной проблемы на территории данного государства.

В завершении настоящего исследования будет уместно отметить, что для разрешения указанной проблемы нам представляется верным, что собственно регистрационные вопросы (регистрация ребенка в органах ЗАГСа, установление и оспаривание родительских прав) все же должны регламентироваться Семейным кодексом РФ, как оно и существует в настоящее время. Вопросы, связанные с медицинской стороной проблемы (показания и противопоказания, объем обследований), следует решать на уровне приказов Минздрава России (возможно, даже разработка и принятие медико-этического кодекса по вопросам применения вспомогательных репродуктивных технологий). Тем самым, можно сделать вывод, что регулирование указанных общественных отношений должно носить общий характер, с позиции и публичного, и частного права. Аналогичные рекомендации надлежит воспринять также и законодателю Республики Таджикистан.

Таким образом, можно заключить, что в настоящее время использование ВРТ на практике опережает формирование правовой базы в этой области. ВРТ развиваются, и требуется доработка российского законодательства для устранения коллизий и пробелов в области регулирования репродуктивных правоотношений. Поэтому, необходимость скорейшего внесения изменений в нормативные правовые акты, посвященные репродуктивной деятельности, не вызывает сомнений. При этом, важно помнить, что актуальны предложенные рекомендации будут не только для российского государства, но и для таджикского государства, с учетом того, что правоприменительная практика по спорам, вытекающим из применения вспомогательных репродуктивных технологий, на территории указанной страны по сей день не сформирована, что в значительной степени усложняется выявление существующих на законодательном уровне пробелов в регулировании порядка применения методов вспомогательных репродуктивных технологий.