Миф как проявление функциональной асимметрии человеческого

Ставицкий Андрей Владимирович ORCID: 0000-0002-9670-1105 кандидат философских наук доцент, кафедра истории и международных отношений, ФГОУ ВПО "Московский государственный университет имени М. В. Ломоносова", Филиал МГУ в г. Севастополе, главный редактор научного журнала "Мифологос" 299001, Россия, Республика Крым автономная область, г. Севастополь, ул. Героев Севастополя, 7 Stavitskiy Andrey Vladimirovich PhD in Philosophy Docent, the department of History of International Relations, Sevastopol Branch of M. V. Lomonosov Moscow State University 299001, Russia, Respublika Krym avtonomnaya oblast', g. Sevastopol', ul. Geroev Sevastopolya, 7 stavis@rambler.ru Другие публикации этого автора

Одной из наиболее перспективных тем в свете разработки неклассической мифологии является проблема функционирования мифа в социокультурном пространстве в контексте мозговой, психической, культурной, научной, мифологической и семиотической асимметрии [См.: 8]. Аналогично ей миф и наука выстраиваются в комбинациях: разум и душа, ум и психика, рациональное и мифическое мышление, левополушарное и правополушарное мышление, где они противоборствуют, но не исключают друг друга, нередко взаимно сочетаясь на принципах взаимной дополнительности ^[12]. Целью исследования является рассмотрение функционирования мифа в контексте функциональной асимметрии человеческого, которая проявляется, как в физиологии человека, так и в существовании культуры, работающих по принципу взаимной дополнительности ^[14]. Объектом данного исследования выступает заявленная М. С. Каганом функциональная асимметрия человеческого. Предметом - миф как универсалия культуры и мифотворчество как свойство и функция сознания.

«Одно из крупнейших открытий науки ХХ века – функциональная асимметрия человеческого – позволяет поднять на новый уровень изучения мифа» ^[3], – не без основания считал М. С. Каган. А это значит, что развитие человеческого интеллекта дошло до такого уровня, когда становится ясным, что, чтобы понять мир во всей его полноте и целостности, разум порой должен призвать на помощь иррациональное, а наука – опираться на содержащую опыт веков мифологию. Однако, заметных успехов на этом направлении пока, к сожалению, не наблюдается. Впрочем, само соотнесение функциональной асимметрии человеческого мозга с функциональной асимметрией как культуры, так и мышления позволяет нам понять и принять миф как важный и неизбежный элемент и культуры, и человеческого сознания, без активизации которого не будет продуктивно функционировать противостоящая ему в рамках целого рациональность ^[9].

По этому поводу следует заметить, что считать, будто структура мифологического сознания уже раскрыта, будет, по-видимому, преждевременным. Но акцент на функциональной асимметрии человеческого сознания, сделанный в ходе исследований, позволяет лучше понять роль и место мифа в функционировании культуры и сознания. В связи с этим, М. С. Каган выделяет в соответствии с заложенным в «асимметрии человеческого» взаимодействия четыре основных фактора: «соотношение рационального и образно-эмоционального в мифологическом сознании; художественно-образная структура мифа и ее неадекватное осознание в древности; изоморфизм мифологического сознания в его филогенетической и онтогенетической формах; закономерность стихийного возрождения мифологизма в массовом сознании людей ХХ века и его целенаправленное использование идеологами» ^[3].

Отдавая должное грамотно поставленной и сформулированной в рамках культурологии проблематики, нам представляется необходимым скорректировать её применительно к мифу и мифотворчеству, сосредоточив внимание на первой проблеме и сформулировав её как соотношение рационального и мифологического (образно-эмоционального) в сознании в рамках функциональной асимметрии человеческого, о чем писал ещё Ф. Шеллинг ^[15]. Что это даёт и что меняет? Тогда все другие проблемы неизбежно будут актуализироваться в рамках первой, подчиняясь ей или через неё снимая остальные. В результате предложенная проблематика не будет «разбегаться», сводя изучение мифа к анализу бесконечных частностей, и обретёт кумулятивный эффект, когда проблемы эволюции и трансформации «структуры мифа», «изоморфизма мифологического сознания» и «стихийного возрождения мифологизма в массовом сознании» будут не только восприниматься как составные части одной общей проблемы, но и по-другому зазвучат.

Так, в частности, то, что большинство учёных воспринимают, как «стихийное возрождение мифологизма в массовом сознании», в данном ключе будет восприниматься несколько иначе, поскольку никакого «стихийного возрождения мифологизма» нет, но есть постепенное осознание наукой того, что миф не исчез, не искоренен и даже не преодолён за счёт воспетого, но оказавшегося мифом триумфа рациональности, а существовал всегда и будет существовать, ибо в силу «асимметрии человеческого» не только неустраним из сознания, но и необходим для его нормального функционирования ^[13].

Причём, оговоримся, сознания любого, а не только массового, как уверял М. С. Каган. Просто мера и соотношение рационального и мифологического у каждого индивидуума в его сознании будет разной. Иначе говоря, не миф возвращается, тем более возрождается, а мы приходим к нему. А ссылки на «массовое сознание» в данном случае – следствие стыдливого понимания, что с мифом справиться не удалось, так как в массовом сознании он всегда найдёт приют. На деле за ним стоит элементарная неспособность и нежелание признать, что мифологическое присуще любому сознанию и неустранимо из него ^[4]. Мы можем лишь отгородиться от него «ширмой» рациональности, которая на деле будет обслуживать наш личный миф о победе нашего разума над мифом в одном конкретно взятом сознании. Таким образом, наша собственная рациональность будет помогать нам поддерживать в себе мифическую иллюзию, что мы, благодаря своим знаниям и мышлению, миф в себе победили. Впрочем, возможно, это и будет так. Но при одном условии: если мы сумеем «убить» в себе не только все чувства и вкусовые ощущения, но и самую способность мыслить художественно воспринятыми и символически насыщенными образами. Если лишим себя возможности мыслить ассоциативно и замкнёмся в рамках формально-логического мышления, что равносильно тому, что мы окажемся неспособны воспринимать мир максимально ярко и насыщенно в его метафорической парадоксальности, лишив себя роскоши быть полноценными людьми. Значит, это и будет та цена, которую заплатит «освобождённый» от мифа человек. Только останется ли он человеком при этом? Весьма сомнительно.

В свете сказанного следует отметить, что проблема асимметрии культуры, отчасти выраженная в противостоянии мифологии и науки в какой-то степени напоминает асимметричность человеческого мозга [См.: 2; 10], что делает «противостояние» живительным – подпитывающим и преобразующим себя, – обеспечивая внутреннюю диалогичность культуры как целого. Синдром «расщепленного мозга», вызванный нарушением связи между двумя мозговыми полушариями, у человека проявляется в нарушении сенсорных, речевых, двигательных и конструктивно-пространственных функций. Но применительно к расщеплённости культуры ситуация выглядит не столь трагически, поскольку, несмотря на преимущественно одностороннюю связь, мифу удаётся обеспечивать науку всем необходимым для её функционирования, включая образы, идеи и гипотезы, что в данном случае от него зависит, несмотря на отрицательное к нему отношение.

Рассмотрение биполярности человеческой интеллектуальной деятельности позволяет многое понять в функционировании мифа в обществе и его отношениях с наукой. Так, дискретно-линейное и гомеоморфно-континуальное начала в организации человеческой интеллектуальной деятельности образуют оппозиционные пары, связанные с левополушарным и правополушарным принципами индивидуального мышления. В связи с этим, Ю. М. Лотман предложил ряд аналогичных пар: детское сознание – взрослое сознание, мифологическое сознание – историческое сознание, иконическое мышление – словесное мышление, действо – повествование, стихи – проза ^{[7, с. 572]}. А мы к ним можем добавить и оппозицию «наука – миф».

Биполярная организация мозга, мышления, культуры выстраивает на противопоставлении двух основных элементов такую систему взаимодействия, которая составляет основу механизма развития объекта как целого, делая его самодостаточным и жизнеспособным. Без такой биполярности данная структура будет лишена внутренней динамики и утратит способность к самовоспроизводству и трансформации. В связи с этим, не удивительно, что анализ взаимодействия мифа и науки в рамках тела культуры однозначно показывает, что «абсолютная победа какого-либо из этих полюсов теоретически невозможна, а практически гибельна» ^{[7, с. 17]}, так как вытекает из природы человека созданной им культуры, социопсихологической природы и структуры общества и общественных отношений, из сути процесса накопления и обработки информации, информационного взаимодействия как такового. Причём, речь в данном случае идёт не просто о связях, а о сложной системе зависимостей, без которых ни один из этих элементов не может нормально функционировать ^[12].

Интересное наблюдение по поводу взаимодействия науки и мифа делает в одной из своих работ О. Балла: «Многовековая, упорная борьба Разума с мифом оказалась не напрасной. Раз миф, умирая в одних своих формах, постоянно возрождался в других – значит, дело тут совсем не в формах, а в чем-то более глубоком – и неустранимом. Например, в порождающем принципе всякой культуры. Европейская культура, как, может быть, ни одна другая, выявила в себе эту основу – именно тем, что на протяжении всей своей истории принципиально, последовательно от нее отталкивалась, обретая и создавая в этом отталкивании сама себя» ^{[1, с. 93]}. Из её выводов следует не только то, что миф в принципе неискореним, но и более важное, глубинное явление, раскрывающее роль и место мифа в общем процессе культурного развития, в котором отторжение мифа наукой в ходе активного их взаимодействия выступает одним из условий выстраивания с ним конструктивного диалога с целью дальнейшего развития и науки, и культуры в целом. Отторгая миф, наука от него отталкивается. Отталкиваясь, преодолевает. Преодолевая, становится иной. И поскольку преодоление мифа происходит не только вне науки, но и в ней самой, наука тем самым сохраняет то состояние саморазвития, без которого она не может существовать ^[12].

Таким образом, двухполюсная структура культуры является источником её жизнеспособности, где биполярность выступает как минимальная и в принципе самодостаточная структура организации интеллектуальной жизни человека и человечества на любом из их уровней. Активное взаимодействие её основных «полюсов» на протяжении человеческой истории отмечалось периодическим доминированием одного из них. Но это доминирование не приводило к исчезновению другого «полюса», лишь выявляя его возможности развития за счёт перехода на более сложные и вторичные формы отношений и со всей очевидностью показывая невозможность превращения доминирующего «полюса» из господствующего в единственного ^[11]. Так, в частности, исследователь мифопоэтики Д. П. Козолупенко уверена, что «смена доминирующего типа мировосприятия неизбежно сопровождается сменой типа хозяйствования и типа доминирующих социальных форм и отношений, и наоборот» ^[5], что как бы само собой подразумевает, что человек меняет типы мировосприятия сообразно типам хозяйствования. Следует отметить, что такая, построенная на принципах детерминизма, позиция довольно типична для позитивизма, предполагая принципиальную разницу между взглядами обитателей села и городов или буржуа и римским аристократом. При этом нельзя сказать, что она не обоснована. Но также не менее важно понять, что тип человеческого мировосприятия имеет свои пределы, и они связаны с психофизиологическими особенностями функционирования мозга. А это значит, что как бы типы хозяйствования человек ни менял, его левое и правое полушария будут функционировать в соответствии с физиологией, где левое полушарие будет отвечать за абстрактно-логическое мышление, а правое – за образно-символическое. Левое полушарие будет контролировать речь, а правое будет стимулировать интуицию. И какая кардинальная смена типов мировосприятия здесь возможна при любом варианте смены типов хозяйствования? Ведь левое полушарие не возьмёт на себя полностью функции правого и наоборот. К тому же, если учесть, что асимметрия функционирования мозга обеспечивает гармоничное включение тех функций, которые в данный момент наиболее востребованы, считать, что со сменой типа хозяйствования человек будет мыслить исключительно логично или только образно, большая наивность.

Интересно было бы увидеть ту культуру, где действительно во всех отношениях доминирует «немифологический тип мировосприятия». А ещё интереснее – рассмотреть, как это идеальное с точки зрения рациональности общество занимается мифотворчеством во всех сферах своего бытия: от истории и строящейся на культе своих ценностей идентичности нации до образования и воспитания детей. Из этого следует, что массовое безличное творчество народа-поэта никогда не прекращается, проявляясь в самых разных формах по любым вопросам и поводам: от отношения к власти до перхоти на голове. Её результат отливается в крылатых фразах, анекдотах, слоганах, поэтических строках, едких и смешных метафорах. Иными словами, что бы в обществе ни произошло значимого, оно будет в его представлениях отражено. Причем, отражено не в аналитической форме, а в образно-символической. Той форме мышления, которая составляет основу любой мифологии, где бы она ни функционировала.

К сожалению, в науке и сейчас встречается позиция отторжения мифа наукой, которая является формой его активного непонимания. При этом со стороны учёных нередки упрёки, что миф закрыт, герметичен, непроницаем. И это отчасти является верным. Но только относительно способности науки его принять и понять. В этом смысле миф всегда открыт для нового развития, осмысления и истолкования. Открыт для тех, кто способен его психологически принять и интеллектуально понять. Для них миф предстаёт одновременно как сказанное, сделанное и явленное, в котором событие воспринимается как со-бытие, воспринимаемое наблюдателем через со-причастность. И это было созвучно элевсинским мистериям, где человек должен был пройти, прочувствовать и пережить три стадии познания: «сказанное», «сделанное» и «явленное», которые на заключительной стадии предполагали, что, пережив глубинное очищение (катарсис), он получает тот личностно пережитый опыт, без которого не сможет осмысленно жить. Возможно, поэтому миф созвучен и соотносим с метафорой человеческой души, которая по мере своего развития и самопознания должна пережить личный катарсис.

С другой стороны, как можно миф «схватить в понятиях» и быть с ним точным и последовательным, если он представляется как живая, действующая континуальная неопределённость? Как быть, если отражающие онтологию бытия в её определённости законы традиционной логики на миф не действуют, так как человеческое освоение мира не сводится к своей рационально-понятийной разновидности и не может никакой рациональностью исчерпать смысловое разнообразие бытия? Применительно к мифу законов логики А. Ф. Лосев писал: «Если диалектика действительно не есть формальная логика, тогда она обязана быть вне законов тождества и противоречия, т. е. она обязана быть логикой противоречия. Она обязана быть системой закономерно и необходимо выводимых антиномий… и синтетических сопряжений всех антиномических конструкций смысла» ^{[6, с. 33]}. Но способна ли даже диалектическая логика решить проблему познания мифа без смысловых потерь? Предлагая «проведение специального философского и психологического исследования специфики детского мировосприятия в связи с доминированием в нём мифопоэтического типа мировосприятия и проблемы смены его на аналитическую доминанту в школьном возрасте, а также вопросов координирования с мировосприятием взрослого человека» ^[5], у которого мифологические представления просто обязаны быть полностью вытесненными аналитическим мышлением, Д. П. Козолупенко, по сути, лишь подтверждает господствующую доныне в науке парадигму, согласно которой миф должен знать своё место. Место, которое ему наука и общественное мнение отвели. А это значит: пусть им увлекаются дети и отчасти подростки, но никак не взрослые, тем более учёные мужи. Только насколько данная установка соответствует действительности? Возможно, не более, чем проведённое в эпоху т. н. «развитого социализма» успешное «исследование» о повышении сознательности рабочих ирригационных систем Крыма или современные «научные» разработки, «доказывающие», что политика евроинтеграции – не только обязательное условие процветания Украины, но и основной фактор её национальной безопасности.

Ясно, что в обоих случаях исследование подгоняется под готовый ответ. Понятно, что это не только не соответствует научным принципам, но и в свою очередь ставит вопрос о необходимости «проведения специального философского и психологического исследования», изучающего подходы и мотивации тех учёных, которые, прикрываясь наукой, себе такие методологические и этические нарушения позволяют. Однако, мы на этом не будем настаивать, но применительно к мифу ещё раз подчеркнём, что подобные попытки увязывания степени мифического в сознании и восприятии людей с их возрастом и уровнем образования, а применительно к национальным культурам, с их степенью и качеством развития, являются крайне спорными. Ведь отрёкшийся от иллюзий детства и юности взрослый человек на самом деле не стал жить исключительно разумом, но просто поменял одни мифы на другие. Следовательно, на этом этапе своего развития он способен отречься от старых «иллюзий», потому что у него появились новые. И поскольку старое уже не властно над ним, он может позволить себе рассматривать его как «детские мифы».

Что касается идеи последовательной и закономерной смены форм мышления у человека по мере его взросления, уточним, что, независимо от ума, возраста и образования, человек в принципе не отказывается от тех форм мышления, которые ему присущи по жизни. И не может отказаться, даже если сам себя в этом убедил, как не может приказать левому или правому полушарию своего мозга не мешать ему думать. Но, в зависимости от своего эмоционального состояния, он, не задумываясь, будет прибегать к ним, используя весь свой интеллектуальный потенциал, мысля то аналитически, то образно-символически, в зависимости от того, какой вариант для данной ситуации более подходит. Притом даже не будет отдавать себе в этом отчёт. Возможно, в данной особенности мышления и кроется причина того, как взрослые, если у них временно сняты сдерживающие социальные установки, так легко «впадают в детство», совершая такие поступки, которые при иных обстоятельствах они бы никогда не совершили. Собственно, именно эту проблему, как правило, скрытую, но иногда бурно дающую о себе знать, изучает такая крайне востребованная временем наука, как психология масс.

Недаром М. С. Каган писал: «Специфической структурой, в которой происходит … эмоционально-интеллектуальное, познавательно-оценочное преобразование реальности является художественный образ» ^[3]. Но что есть художественный образ, как не конкретное воплощение определённой мифологии? Во всяком случае, мифу, как в образно-символической форме отражённой сознанием реальности, на чём настаивает неклассическая мифология, все эти вышеперечисленные М. С. Каганом качества художественного образа соответствуют в максимально полной форме, позволяя сочетать эмоции с разумом, а познание с преобразованием. Так проявляет себя диалектическое единство науки и мифа в рамках культуры, создавая условия для её максимальной самореализации.

Таким образом, можно утверждать, что ключевые подходы неклассической мифологии, исходящей из того, что миф является отвечающей за поле ценностных смыслов культурной универсалией, позволяют рассматривать миф как проявление функциональной асимметрии человеческого, а мифотворчество - как крайне важный аспект и условие продуктивной работы культуры и сознания, где наука и миф в общем пространстве культуры сосуществуют по принципу взаимной дополнительности, друг друга дополняя и обогащая.