На пути к стабильности уголовного закона: размышления о некоторых отправных точках

Трахов Аслан Исмаилович доктор юридических наук профессор, профессор кафедры уголовного права и криминологии Кубанского государственного университета, заслуженный юрист Республики Адыгея и Российской Федерации, почетный работник судебной системы РФ 350040, Россия, Краснодарский край, г. Краснодар, ул. Ставропольская, 149 Trakhov Aslan Ismailovich Doctor of Law Professor, the department of Criminal Law and Criminology, Kuban State University 350040, Russia, Krasnodarskii krai, g. Krasnodar, ul. Stavropol'skaya, 149 zarema_b2008@mail.ru

Бешукова Зарема Муратовна доктор юридических наук доцент, доцент кафедры уголовного права и криминологии Адыгейского государственного университета 385000, Россия, Республика Адыгея, г. Майкоп, ул. Первомайская, 208 Beshukova Zarema Muratovna Doctor of Law Docent, the department of Criminal Law and Criminology, Adyghe State University 385000, Russia, respublika Adygeya, g. Maikop, ul. Pervomaiskaya, 208 zarema_b2008@mail.ru Другие публикации этого автора

Введение. В юридической литературе высказываются порою диаметрально противоположные решения ряда актуальных проблем уголовного права, однако все ученые едины, пожалуй, в одном – залогом устойчивого уголовно-правового регулирования является стабильность уголовного закона ^{[1, С. 324]}. О том, что действующий Уголовный кодекс РФ (далее – УК РФ) напрочь лишен этой важной характеристики, довольно красноречиво говорит количество внесённых в него изменений. Анализируя степень интенсивности изменения уголовного законодательства за период с декабря 2010 г. по июнь 2011 г., А.В. Наумов отметил, что «у будущего историка может сложиться впечатление, что Дума была уголовно-правовой» ^{[2, С. 7]}. Трудно предположить тогда, какое наименование или определение получит Дума VI созыва, отметим только то, что у современных ей средств массовой информации она заработала репутацию «бешеного принтера». И это неудивительно, ведь в 2014 г. было принято рекордное число федеральных законов, которыми были внесены изменения в УК РФ. В этот год уголовный закон фактически каждые две недели подвергался изменениям ^{[1, С. 324]}.

По состоянию на 1 июля 2021 г. в УК РФ внесено свыше трёх тысяч изменений и дополнений 272 федеральными законами. Для наглядного сравнения законодательной активности за определённый период, погодичные данные о количестве принятых федеральных законов о внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации с 1997 г. по первое полугодие 2021 г. включительно представлены на рисунке 1.

В первоначальной редакции, без учёта вновь введенных статей, по нашим подсчетам, остались лишь 42 статьи Общей части УК РФ, а именно, статьи 1-10, 13, 19, 21, 22, 25-34, 36, 38-43, 48, 55, 60, 66, 67, 81, 84, 85, 89, 94, 98. В Особенной же части «уцелели» единичные уголовно-правовые нормы, расположенные в главе 34 «Преступления против мира и безопасности человечества», (опять же без учета вновь введённых норм) – статьи 353, 356, 358. Приведённые цифры позволяют с уверенностью говорить о том, что в УК РФ никогда не подвергались изменению всего 45 статей и в подавляющем большинстве они расположены в его Общей части. Нельзя, конечно, не сказать, что такая тотальная «реконструкция» уголовно-правовых норм, относящихся к Особенной части уголовного закона, была обусловлена и объективными причинами. В частности, изначально в УК РФ размеры штрафа соответствовали практически в абсолютном большинстве определённому количеству минимальных размеров оплаты труда (МРОТ), и, соответственно, закономерным следствием отказа от «привязки» к МРОТ стало изменение санкций всех статей Особенной части УК, в которых был предусмотрен данный вид наказания. Вместе с тем многие изменения были не такими вынужденными как в приведенном нами примере, и более того, они были даже не нужны, а зачастую являлись необоснованными и антиконституционными ^{[1, С. 327-328]}. В частности, не иначе как топтанием на месте можно было бы назвать декриминализацию клеветы и последующую её криминализацию примерно через 8 месяцев, если бы не общеизвестные последствия признания того или иного деяния непреступным или напротив уголовно наказуемым. Подобные диаметрально противоположные законодательные решения, принятые с интервалом менее года, относительно одного и того же деяния следует охарактеризовать только как токсичные, поскольку от них зависели судьбы и права конкретных людей.

Общепризнанно, что основными результатами многочисленных изменений уголовного закона являются его внутренняя несогласованность и бессистемность, которые в свою очередь, «достигли критического уровня, приобретя масштабы, угрожающие уже не столько эффективности, сколько самой возможности правоприменения» ^{[3, С. 3]}. Впрочем, законодатель порой исправляет свои ошибки ^{[4, С. 41-42]}, а в 2015 г. даже попытался установить барьер на пути такого хаотического изменения норм уголовного закона. Речь в последнем случае о Федеральном законе от 13 июля 2015 г. № 266-ФЗ, которым ст. 8 Федерального закона от 13 июня 1996 г. № 64-ФЗ «О введении в действие Уголовного кодекса Российской Федерации» была дополнена частью второй, устанавливающей среди прочего, что внесение изменений в УК РФ возможно только отдельными федеральными законами. Однако время показало, что ситуация к лучшему не изменилась, несмотря не некоторое снижение количества принятых федеральных законов, изменяющих УК (см.: Рисунок 1). Именно поэтому законодательная преграда, установленная для «предотвращения случаев внесения изменений и дополнений несистемного, фрагментарного характера в УК» ^[5], определена нами как попытка, поскольку прописанная цель, увы, не достигнута.

Постановка научной проблемы. Отечественными учеными предлагаются различные варианты обретения уголовным законом системности, утраченной им вследствие низкокачественного и беспорядочного изменения его норм. Аккумулируя подходы, изложенные на страницах юридической печати, полагаем возможным выделить три сценария дальнейшего развития отечественного уголовного законодательства – форсированный (скачкообразный), интенсивный и трансформационный.

Форсированный (скачкообразный) сценарий (вариант 1) предполагает принятие нового Уголовного кодекса.

Интенсивный сценарий (вариант 2) предполагает качественное (т.е. с учетом правоприменительной практики, рекомендаций науки уголовного права и криминологии, статистических данных о состоянии преступности) и постепенное реформирование действующего Уголовного кодекса РФ, без кардинальных его изменений.

Трансформационный сценарий (вариант 3) предполагает принятие новой редакции Уголовного кодекса. Этот сценарий представляет собой своего рода компромисс между форсированным (скачкообразным) и интенсивным сценариями развития уголовного права.

Оговоримся сразу, что претворение в жизнь первого и третьего варианта не исключает возможности возврата законодателя через энное количество времени к реализации хаотического, ныне действующего, сценария развития уголовного законодательства. В связи с этим полагаем, что наиболее оптимальным является выбор в пользу интенсивного сценария (вариант 2).

Однако, независимо от того какой из спрогнозированных сценариев будет выбран, представляется, что отправной точкой на пути к стабильности уголовного закона является решение вопроса о создании адекватного понятийно-категориального аппарата уголовного права и о форме его представления (выражения, изложения, расположения) в УК. Несомненно, рассмотрение всех аспектов данного вопроса в рамках настоящего исследования невозможно. В связи с этим своё внимание мы акцентируем на возможности законодательного определения некоторых оценочных понятий, поскольку практическая реализация именно этого предложения определяется учеными как одна из основных мер по преодолению дисбаланса динамизма и стабильности современного уголовного законодательства ^{[1, С. 331]}.

Целесообразность законодательного закрепления дефиниций некоторых оценочных понятий. Оценочные понятия являются неотъемлемой частью понятийного аппарата не только уголовного права, но и иных отраслей отечественного законодательства, что обусловлено объективными и субъективными причинами ^{[6, С. 48-65]}. В уголовном законе они выполняют роль определённых резервов для регулирования изменяющихся общественных отношений, обеспечивают его гибкость, позволяют быстро включить в предмет уголовно-правового регулирования различные явления и процессы, которые могут возникнуть в будущем ^{[7, С. 509]}. Однако, несмотря на все названные достоинства, подобные понятия создают определённые трудности в правильном определении уголовно-правовых последствий совершения лицом общественно опасного деяния и даче им соответствующей объективной юридической квалификации, вносят путаницу в противодействии как отдельным преступлениям, так и целой системе уголовно наказуемых деяний ^{[7, С. 494-509]}, а их применение порою вступает в противоречие с принципом законности ^{[8, С. 60]}. В качестве доказательства сказанного можно привести пример применения уголовно-правовых норм с таким оценочным понятием как социальная группа.

В УК РФ понятие «социальная группа» «фигурирует» исключительно в антиэкстремистских нормах. Его неопределённость привела к тому, что на протяжении длительного времени в правоприменительной практике наблюдается неоднозначный, а порой и противоречивый, подход при рассмотрении уголовных дел о преступлениях экстремистской направленности. В данном случае, в частности, речь идёт о том являются ли социальной группой сотрудники полиции (милиции): в одних случаях суды признают их таковой, а в других – нет ^{[7, С. 499-502]}.

Другой аспект названной проблемы, достаточно широко обсуждаемый в юридической литературе, – признание социальной группой лиц с антисоциальными установками. Ряд позиций, высказанных учёными по данному вопросу, можно привести к следующему общему знаменателю – признаком ^{[9, С. 403]} или критерием ^{[10, С. 11]} отнесения того или иного объединения лиц к социальной группе является «осуществление совместной социально полезной или социально нейтральной деятельности», тогда как «охрана групп антисоциальной направленности» ^{[9, С. 403]} задачей уголовного закона не является.

Вместе с тем доктринальные представления о признаках социальной группы и критериях отнесений к ней не всегда разделяются представителями судейского сообщества, о чём свидетельствуют примеры из судебной практики. Так, в 2014 г. приговором одного из районных судов г. Новосибирска социальной группой были признаны наркоторговцы ^{[9, С. 403]}.

Отметим, что тремя годами ранее Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации в кассационном определении признала правильным вывод нижестоящей судебной инстанции о том, «что по смыслу пункта «б» части 1 ст. 213 УК РФ объектом преступного посягательства выступает любая социальная группа как общность людей, связанных системой отношений, регулируемых как формальными, так и неформальными институтами, независимо от того, что они могут противопоставлять себя остальной части общества (в том числе, <…> быть с этой точки зрения антисоциальной группой» ^[11] (курсив – авт.). В свою очередь Пленум Верховного суда РФ вопрос о содержании понятия «социальная группа» в постановлении от 28 июня 2011 г. № 11 «О судебной практике по уголовным делам о преступлениях экстремистской направленности» оставил неразрешённым, хотя неоднократно подвергал его (постановление) изменениям.

Позиция Конституционного Суда Российской Федерации, последовательно выраженная им в постановлениях, заключается в том, что «любое преступление, а равно и меры уголовной ответственности за его совершение должны быть чётко определены в законе. Неточность, неясность и неопределённость закона порождают возможность неоднозначного истолкования и, следовательно, произвольного применения его норм» ^[12] (курсив – авт.). Впрочем, и сам законодатель в ст. 3 УК РФ недвусмысленно указал, что «преступность деяния, а также его наказуемость и иные уголовно-правовые последствия определяются только Уголовным кодексом». Однако необходимо констатировать, что в настоящее время наблюдается усиление судейского усмотрения (в том числе и при определении границ уголовно-правового регулирования в контексте криминализации как в рассмотренном нами примере), вызванное чрезмерным увлечением законодателя оценочными понятиями.

Исходя из сложившейся ситуации в правоприменительной практике, представители уголовно-правовой науки предлагают решения проблем, связанных с правовой неопределенностью понятия «социальная группа», которые расходятся в достаточно широком диапазоне: от необходимости в даче разъяснения Пленумом Верховного Суда РФ до полного исключения этого понятия из УК РФ ^{[7, С. 495-496; 13, С. 56-74; 14, С. 209-221; 15, С. 217; и др.]}.

Приведенный пример наглядно показывает слабые стороны использования оценочных понятий при конструировании уголовно-правовых норм. Об этом свидетельствует и статистические данные об отмененных и измененных судебных решениях. Так, в 2019 году в апелляционном и кассационном порядке было отменено и изменено свыше 27 тысяч судебных решений по уголовным делам ^{[16, С. 11]}.

Для минимизации правоприменительных издержек, заложенных в оценочных понятиях, учёными предлагается (оставляя за скобками варианты решения данной проблемы, не связанные с законодательной конкретизацией оценочных понятий) «расшифровать их непосредственно в тексте Уголовного кодекса» ^{[2, С. 3-11]}, либо «законодательно закрепить примерные перечни существенных признаков, образующих содержание таких понятий» ^{[17, С. 134]}. Продолжая начатую дискуссию, полагаем, что при законодательном уточнении объёма и содержания оценочных понятий, необходимо максимально использовать абстрактный приём формулирования нормативных предписаний, а не казуистический. Именно абстрактные формулировки сохранят «эластичность» конкретизируемого оценочного понятия и тем самым позволят избежать пробелов в правовом регулировании. С целью демонстрации возможной практической реализации высказанного предложения, обратимся к упомянутому ранее оценочному понятию «социальная группа». Представляется, оптимальным закрепление в уголовном законе следующего его определения: «Социальная группа – группа лиц, традиционно относимая в обществе к уязвимым группам населения». Достоинство данной дефиниции заключается в том, что, по сути, понятие «социальная группа» остаётся оценочным, но при этом содержание его определения в полном объёме соответствует изначальному замыслу законодателя, который состоял в максимальной защите слабых, незащищённых социальных групп.

Расположение дефиниций некоторых оценочных понятий в структуре уголовного закона. Законодателем использованы несколько подходов к размещению дефиниций в структуре уголовного закона. Во-первых, в Общей части закреплены основные понятия, используемые в УК РФ. Они сформулированы в отдельных частях статей. Во-вторых, ряд дефиниций содержится в диспозициях Особенной части УК РФ. И, в-третьих, в статьях Особенной части УК имеются примечания, в которых даны определения соответствующих понятий. Сторонниками конкретизации оценочных понятий непосредственно в тексте уголовного закона наиболее оптимальным видится закрепление дефиниций таких понятий в рамках отдельной статьи УК ^{[1, С. 334]}. Однако в отечественном уголовном законе не используется приём выделения понятий определённого вида и их дефиниций в обособленную статью. В связи с этим решения требует вопрос о месте расположения новой уголовно-правовой нормы в структуре уголовного закона.

Необходимо отметить, что в юридической литературе подобный вопрос рассматривался, правда, безотносительно именно к оценочным понятиям. Так, Д.В. Кониной представляется возможным ввести новую статью, содержащую дефиниции терминов, с порядковым номером 13.1 в главу 2 УК РФ. По её мнению, последняя может получить следующее наименование: «Действие уголовного закона во времени и в пространстве. Основные понятия, используемые в уголовном законе», а сама статья 13.1 – «Понятийный аппарат» ^{[18, С. 61]}. Полагаем, что при выборе последовательности расположения данных уголовно-правовых норм, автором заимствован подход, использованный в Уголовно-процессуальном кодексе РФ. В данном нормативном правовом акте статья 5, содержащая дефинитивный аппарат уголовно-процессуального законодательства, расположена после статьи, регламентирующей действие уголовно-процессуального законодательства во времени. Вместе с тем практическую реализацию данного предложения мы не поддерживаем, поскольку оно нам видится неудачным по причине объединения в одной главе логически тесно не взаимосвязанных уголовно-правовых норм.

Юридико-технический приём определения дефиниций в отдельной статье (главе, разделе) достаточно широко используется в уголовном законодательстве ряда зарубежных стран. Так, в Республике Беларусь и Республике Казахстан статьи с дефинитивным аппаратом расположены в Общей части УК – ст. 4 «Разъяснение отдельных терминов Уголовного кодекса» и ст. 3 «Разъяснение некоторых понятий, содержащихся в настоящем Кодексе» соответственно. В Республике Узбекистан уголовно-правовая норма с рассматриваемым содержанием закреплена в Особенной части и представляет собой заключительный раздел Уголовного кодекса – восьмой, под наименованием «Правовое значение терминов».

Полагаем, что введение в действующий Уголовный кодекс РФ самостоятельной уголовно-правовой нормы, содержащей дефиниции оценочных понятий, невозможно без нарушения его архитектоники. В связи с этим представляется, что при интенсивном сценарии развития уголовного права наиболее целесообразным является частичное заимствование опыта Республики Узбекистан и расположение соответствующей уголовно-правовой нормы в конце УК РФ – новом тринадцатом разделе, который может получить следующее наименование: «Разъяснение некоторых понятий, содержащихся в настоящем Кодексе». Как было отмечено ранее, в УК Республики Узбекистан подобный раздел находится в рамках его Особенной части. Полагаем, что такой подход нарушает организацию структуры Особенной части уголовного закона, в основе которой принцип систематизации преступлений. В связи с этим новый раздел целесообразно расположить за пределами Особенной части УК РФ. Для этого в УК РФ необходимо ввести новую часть под наименованием «Заключительная часть».

Однако следует отметить, что в случае практической реализации иных обозначенных выше сценариев развития уголовного закона наиболее оптимальным является выделение уголовно-правовой нормы, содержащей понятийный аппарат, исключительно в Общей части УК.

Заключение. Анализ степени интенсивности изменения уголовного законодательства за период с 1997 г. по первое полугодие 2021 г. позволяет сделать вывод о высоком уровне динамизма отечественного уголовного законодательства. Закономерным следствием многочисленных изменений УК РФ стали его внутренняя несогласованность и бессистемность, несмотря на отдельные усилия законодателя, направленные на их устранение.

Основные доктринальные подходы к решению проблемы обретения уголовным законом утраченной системности позволяют выделить три сценария дальнейшего развития уголовного права – форсированный (скачкообразный), интенсивный и трансформационный. Независимо от того какой из названных сценариев будет претворен в жизнь, отправной точкой на пути к стабильности уголовного закона является решение вопроса о создании адекватного понятийно-категориального аппарата уголовного права, в частности, о законодательной конкретизации объёма и содержания некоторых оценочных понятий. Актуальность и обоснованность законодательного закрепления дефиниций некоторых оценочных понятий подтверждается как материалами правоприменительной практики, так и результатами уголовно-правовых исследований. Решение вопроса о расположении таких дефиниций в структуре уголовного закона находится в прямой зависимости от выбранного в перспективе сценария дальнейшего развития уголовного права. В случае практической реализации интенсивного сценария наиболее целесообразным является расположение соответствующей уголовно-правовой нормы в конце УК РФ – новом тринадцатом разделе, находящемся за пределами его Особенной части. Включение уголовно-правовой нормы с дефинитивным аппаратом в Общую часть УК является оптимальным при реализации форсированного (скачкообразного) либо трансформационного сценария.