Определение и классификация преступности для целей вычисления ее социальных последствий (цены)

Мордовин Павел Сергеевич Главный специалист Департамента взаимодействия с заказчиками, Региональные самолеты филиал Публичного акционерного общества "Корпорация "Иркут" 105005, Россия, город федерального значения Москва, г. Москва, ул. Ленинская Слобода, 26с5 Mordovin Pavel Sergeevich Chief Executive Officer of the department of Customer Interaction, Regional aircraft manufacturer "Irkut Corporation" JSC 105005, Russia, gorod federal'nogo znacheniya Moskva, g. Moscow, ul. Leninskaya Sloboda, 26s5 ifeeddog@gmail.com

Преступность представляется сложным явлением, которое не может быть рассмотрено в полной мере в рамках одной науки: с точки зрения уголовного права преступление есть уголовно наказуемое деяние; криминалистика, в свою очередь, исследует сбор доказательств с целью раскрытия преступлений; уголовно-процессуальное право рассматривает преступление под иным углом – речь здесь идет о порядке расследования преступлений и рассмотрения уголовных дел в суде; социология изучает роль и место преступности в жизни общества; в судебной медицине и психиатрии изучается влияние психического и физического состояния субъекта на совершение преступления.

Для криминологии преступность выступает социальным, исторически изменчивым, уголовно-правовым, массовым явлением в обществе, которое проявляется посредством совокупности общественно опасных уголовно наказуемых деяний, а также лиц, совершивших эти деяния в определенный период времени на определенной территории. Важно подчеркнуть, что преступность – не просто множество преступлений, а полноценная система, что в свою очередь, позволяет рассмотреть более сложное системное образование с многообразием взаимосвязей преступлений и преступников, а также преступности в целом и отдельных групп преступлений, в частности.

На основании вышесказанного выводим, что преступность – понятие собирательное. Это уникальное социальное явление, которое включает в свою структуру различные акты индивидуального преступного поведения. Именно в совокупности этих актов и можно разглядеть преступность. При этом, преступности свойственно иметь общие черты, которые наблюдаются уже сверх индивидуальных особенностей поведения отдельных субъектов. Совокупность этих общих признаков и позволяет определить ее понятие.

При создании методологии вычисления социальных последствий (цены) преступности во главе угла стоит вопрос об описании самого понятия «преступность». Углубление в описание термина «цена преступности» в рамках настоящего исследования видится избыточным, в связи с чем следует дать лишь общее понятие: цена преступности – денежная оценка негативного влияния преступности на общество в целом и конкретных субъектов общественных отношений в частности за отдельно взятый промежуток времени.

Преступностью в современном мире считается совокупность запрещенных законом под угрозой уголовного наказания поведенческих актов. Однако от страны к стране разнится важный показатель – коэффициент преступности. В России он, например, рассчитывается из количества всех преступлений, зарегистрированных на определенной территории за единицу времени. В Соединенных Штатах Америки учитываются лишь восемь самых «важных» видов преступлений (эти преступления выступают показателями оценки криминогенной обстановки в стране, согласно Руководству по составлению единой формы отчетности о преступлениях) ^[39]. К ним относятся убийство, изнасилование, разбой, берглэри (фактически – проникновение в чужое жилище с целью совершения тяжкого преступления), нападение при отягчающих обстоятельствах, кража автомашин, кража, поджог. В Англии в коэффициент включается 70 преступлений, во Франции – 25, в ФРГ – 24. В связи с этим встает немаловажный вопрос – какие именно преступления необходимо учитывать при расчете вреда, наносимого преступностью в целом и отдельными ее видами в частности.

Проблема единства методологии вычисления социальных последствий (цены) преступности по российской модели коэффициента преступности видится неразрешимой в виду непостоянности границ преступного. Под этим подразумевается факт постоянной криминализации и декриминализации отдельных деяний – год от года количество учитываемых преступлений может меняться, что также изменит и объективность полученных данных, особенно если речь идет об отслеживании динамики за несколько лет.

Именно поэтому вопрос о расчете всех преступлений не выглядит приоритетным при создании методологии определения социальных последствий (цены) преступности. Напротив, возникает проблема подбора преступлений, составляющих некий универсальный коэффициент преступности, который возможно применять в отношении преступности в разных государствах.

Существует подход к преступности, согласно которому она трактуется по-разному в зависимости от того, что мы используем при аргументации в конкретный момент ^[5]. Однако феномен преступности слишком многогранен, потому количество существующих концепций и теорий исчисляется как минимум двухзначными числами. Потому следует оговориться о том, что в настоящем исследовании речь идет о преступности как о явлении, а не об определенных качествах личности, закона, деяния, идеи.

Исходя из вышесказанного, перед нами встают вопросы об определении понятия преступности, ее классификации и коэффициента для целей вычисления социальных последствий (цены) преступности. Ответы на эти вопросы в своей совокупности составляют научную новизну исследования.

Анализ современной российской криминологии позволяет условно разделить теории понимания преступности на шесть подходов: фундаментальный (уголовно-правовой), девиантологический (релятивно-конвенциональный), естественно-неконвенциональный, личностный, безличностный и имманентно личностный. Помимо вышеперечисленных, также будет рассмотрена экономическая концепция, более распространенная в зарубежных странах.

Уголовно-правовой или фундаментальный. Лучше всего этот подход описывает классическое определение преступности в реалиях российской криминологии: «Преступность – это относительно массовое, исторически изменчивое социальное, имеющее уголовно–правовой характер явление классового общества, слагающееся из всей совокупности преступлений, совершаемых в соответствующем государстве в определенный период времени» ^[15].

Схожего мнения придерживается В.В. Лунеев, считая преступность исторически изменчивым социально-правовым явлением, имеющим негативный, массовый характер. Он также отмечает, что речь здесь идет о конкретной территории в определенный период времени. При этом преступления, составляющие преступность, характеризуется количественными и качественными показателями. К количественным следует относить состояние и динамику, к качественным – характер и структуру преступности ^[16].

Также существует мнение, согласно которому в преступность включается не только совокупность совершаемых преступлений, но и наступившие общественно опасные последствия ^[14]. Этот подход часто используется при рассмотрении проблемы оценки социальных последствий преступности.

Мнение А.К. Иванова на этот счет базируется на социальных противоречиях в характеристике преступности. Преступность здесь рассматривается как количество совершаемых в том или ином государстве преступлений за отчетный период времени. При этом здесь идет речь о том, что эти преступления представляют совокупность трудноуправляемых социальных явлений и процессов в общественных отношениях, которые тем или иным образом расходятся с интересами взятого за основу государства и большей части его граждан. Именно поэтому рассматриваемые действия и являются противоправными и общественно опасными на территории этого государства на законодательном уровне ^[7].

Важно отметить, что отечественная криминология оспаривает такого рода определения, несмотря на то, что они отражают существенные признаки преступности в целом. Однако в частности речь идет о концентрировании внимания на отдельных свойствах явлений и уклоне в сторону правового позитивизма, что видится слабой стороной такого подхода.

Во вторую очередь необходимо рассмотреть естественно-неконвенциональный или семантический подход. Ярчайшим представителем этой концепции следует считать Д.А. Шестакова. Речь здесь идет о преступлении как таковом, существующем вне зависимости от «договоренности о запрете» тех или иных деяний на законодательном уровне. Преступление здесь рассматривается с криминологической точки зрения как виновное деяние, имеющее значительную общественную опасность, независимо от признания его в качестве преступления с точки зрения закона ^[33].

Под преступностью в целом здесь рассматривается «внутренняя предрасположенность индивида к совершению преступлений». Эта концепция не исключает существования людей, не предрасположенных к совершению преступлений, что вовсе не говорит об относимости этого суждения ко всему обществу в целом. Речь идет о том, что преступность отдельной личности может быть нулевой, но преступность в целом всегда имеет абсолютную величину, которая не равна нулю ^[32].

При этом совокупность преступлений и лиц, совершающих эти деяния за определенный период времени на определенной территории зовется преступным множеством в рамках этой концепции. За счет введения этого термина в теорию происходит ее интеграция с другими подходами, в первую очередь с уголовно-правовым.

Главным преимуществом настоящей концепции считаем тот факт, что преступность здесь рассматривается как неотъемлемое свойство общества. Это не сумма явлений совершения преступлений, а спутник человечества, который исторически идет с ним рука об руку. Д.А. Шестаков также высказывается о том, что во взаимоотношениях государства и лиц, совершающих преступления, необходим принцип «начни с себя», что может привести к понижению опасности и злостности преступности и к повышению престижа общества и власти ^[32].

Далее следует рассмотреть девиантологический (регулятивно-конвенциональный) подход, предлагаемый в первую очередь Я.И. Гилинским. Здесь под преступностью предлагается понимать относительно массовое статистически устойчивое социальное явление, степень девиантности которого определяется на законодательном уровне в рамках уголовного права. При этом, под преступностью здесь предлагается понимать лишь такое отклоняющееся от нормы поведение, которое достигает общественной опасности. Этот подход исключает возможность существования деяний, которые считаются преступными лишь в силу своей природы ^[4]. Таким образом, преступление и преступность здесь фактически являются релятивными и договорными понятиями. Эта концепция, отрицая естественную преступность, в то же время, считает преступность частью реального поведения человека. Считаем именно это положение важнейшим в рамках рассмотрения настоящей теории. Идея отрицания «естественного преступления» будет рассмотрена позднее.

Безличностный подход. В этой концепции, согласно мнению О.В. Старкова, носителем – фактическим субъектом преступности, выступает общество как социальный организм, а не совокупность отдельных преступников. Именно поэтому преступность рассматривается как нечто безличностное, общесоциальное, и в свою очередь подчиняется определенным социологическим закономерностям. При этом, преступное поведение есть сугубо личностное явление. Однако преступность сама по себе – безличностное общесоциальное уголовно-противоправное явление, которое переменно нисходит и восходит, носит регрессивный характер. Оно порождается общественными противоречиями и проявляется различными способами: в неоднородной массе преступлений; в своих типах; в видоизмененных, преобразованных особым образом социальных противоречиях, выполняющих в определенный исторический период свою причинную функциональность, имеющих на этом этапе роль последствий в виде преступлений. В рассматриваемом подходе так же, как и в естественно-конвенциональном, вводится дополнительный термин – преступное поведение. Оно состоит из общественно опасной личностной деятельности неопределенного круга лиц, направляемая к преступлению криминогенной мотивацией и ситуацией. По мнению О.В. Старкова, именно преступлениями такая деятельность и завершается, если в отношении этого неопределенного круга лиц не будет успешна профилактика ^[12].

Присоединяемся к Л.В. Кондратюку и В.С. Овчинсокому, раскритиковавшим вышеописанную концепцию. Она содержит немало противоречий, заключающихся в том числе в том, что преступность здесь безличностна, а преступное поведение – деятельность личностная. При этом, преступное поведение в этой теории включает в себя как преступную, так и непреступную деятельность, которая в свою очередь угрожает нанесением вреда и направляет к преступлению. Эта конструкция способна так или иначе отнести к преступному поведению большое число лиц, которые ни коим образом не занимаются преступной деятельностью ^[10].

Личностный подход. А.И. Долгова предлагает рассматривать преступность как социальное явление, которое заключается в решении некоторыми субъектами своих проблем путем виновного нарушения уголовного закона ^[6]. Таким образом, проявлением преступности здесь выступают как сами преступления, так и преступники и их объединения. При этом рассматриваемым подходом не отрицается вся многогранность преступности – она изучается, в том числе, как часть более общей системы, как негативные социальные отклонения в целом. Преступность здесь не просто социальное, а социально-психологическое явление, ведь она не существует в отрыве от людей, их поведения и деятельности ^[13].

Согласимся с мнением А.И. Долговой, ведь рассматривать преступность без лиц, совершающих преступления, не представляется возможным. Ведь такой подход к изучению вопроса не способен полноценно продемонстрировать имеющиеся закономерности, являясь по сути своей лишь «сухой» суммой противоправных деяний.

Также отдельно выделим концепт, предлагаемый Л.В. Кондратюком и В.С. Овчинским. Речь идет об имманентно-личностном подходе. Здесь преступность – уголовно наказуемое множественное проявление деструктивности, присущей человеческому поведению. Его параметры характеризуют степень динамического равновесия общественных институтов и личностной креативности в системе «личность-социум» ^[10]. Такой подход к пониманию преступности говорит об имманентности характера преступности по отношению к человеческой природе, а также ее неразрывную связь с текущим состоянием общества и положением вещей в нем.

Следует также выделить экономическую концепцию, которая более распространена среди зарубежных криминологов. Она сформировалась в первую очередь благодаря трудам Г. Беккера. Речь здесь идет о максимально упрощенном подходе к рассмотрению преступности с точки зрения потенциальной выгоды и планируемых издержек от совершения тех или иных деяний, в данном случае речь идет о преступных деяниях ^[3]. Люди решают, стоит им преступать закон или нет, преимущественно в зависимости от экономических последствий их действий. Фактически рассматриваемый подход дополняет и развивает концепцию утилитаризма, предложенную И. Бентамом, где выбор лица привязан в первую очередь к экономическим отношениям в обществе ^[8].

Здесь равновесный объем преступности (equilibrium volume of crime) формируется посредством взаимодействия лишь двух категорий лиц – самих преступников и стражей правопорядка. Работы идейных последователей Г. Беккера рассматривают преступную деятельность в качестве своеобразного давно сформировавшегося «рынка». От действий преступников зависит «предложение», а действия так называемых «потребителей» незаконных товаров и жертв насильственной преступности рождают своеобразный «спрос» на преступления. В качестве государственного регулирования этого «рынка» рассматриваются меры правового принуждения и предупреждения преступности. Под влиянием вышеописанных факторов и складывается равновесный объем преступности ^[34].

Преступность определенно подчинена тем или иным экономическим законам, в связи с чем, ее можно достаточно просто сдерживать посредством увеличения суровости наказаний и длительности тюремного заключения за совершение преступлений. Однако в противовес этой позиции выступает следующая возможность – усиление наказания за отдельные преступления может негативно повлиять на совершение других видов преступлений. Так, например, увеличение ответственности за грабеж до границ ответственности за убийство уменьшит количество грабежей, но количество ограблений, сопряженных с убийством, может резко возрасти ^[23].

Из содержания приведенных выше концепций следует, что прежде всего важно ответить, как минимум, на следующие вопросы: выступает ли преступность в качестве имманентной характеристики общества и существуют ли на самом деле естественные преступления? Этому посвящен следующий раздел исследования.

Единообразия относительно вышеуказанных вопросов в научных кругах не существует и по сей день. Ни один из них нельзя назвать новым, при этом каждый из них определенно является злободневным. И.И. Карпец считает, что вечность преступлений присуща не только классовому обществу, а любому обществу в целом ^[9]. В этом отношении его мнения придерживается Ю.М. Антонян, высказывая следующую позицию: преступления совершались на протяжении истории в любой момент, даже в первобытном обществе, которое не имело никаких письменных законов. Ведь даже в этом социуме у людей явно выражены отдельные потребности, стремления и влечения ^[1]. Наличие строго закрепленных законов и заметного для наблюдателя социального расслоения не влияет на наличие жестких правил, регулирующих поведение субъектов, находящихся внутри таких первобытных общественных строев. В данном случае как раз нарушение этих правил фактически и становилось преступлением. Речь идет о том, что определяющее влияние в этом вопросе имеет именно структура социума и некоторые особенности личности, а не биологические причины. В первую речь именно общественные отношения и их субъективное восприятие отдельными членами общества приводит к нарушению уголовного закона, даже если непосредственного уголовного запрета на совершение тех или иных деяний не установлено ^[2].

Существует схожая позиция Д.В. Миронова – моментом возникновения преступности считается не образование государства и, как следствие, аппарата принуждения, а также появление права и классового расслоения общества, а совершение самого первого преступления против нравственных правил, принятых социумом. Лишь из этих правил впоследствии вытекают законы. Таким образом, преступность не вечна, она проистекает от нравственного состояния личности и общества. Выходит, что преступность – не нечто вечное и обязательное для каждого социального строя. Она зависит от «духовности» социума, а не от создания или упразднения государства и законов ^[18]. Именно исходя из этого, автором высказывается мнение о том, что преступность может существовать вне государства.

Кроме того, существуют мнения, согласно которым преступность – не более чем атавизм, который сохранился при переходе человечества от догосударственных времен ^[37]. С этой позицией сложно согласиться, учитывая нижеприведенное мнение Ю.Е. Пудовочкина, которое представляется нам более состоятельным.

Из тезиса о «вечности» преступности выводится мнение о том, что она успешно выполняет отведенную ей роль: преступность присуща исключительно человеческому обществу, посему ее можно рассматривать, в том числе, как продукт культурной эволюции и элемента культуры в целом. Ю.Е. Пудовочкин фактически считает, что преступность есть отдельная форма деятельности, которая сохранилась ввиду своей эффективности ^[22]. Поэтому она и выступает в качестве возможного образца поведения индивида. Именно по этой причине можно говорить об объективной функциональности преступности, ведь в противном случае она бы исчезла в процессе эволюции человеческого общества. Ю.Е. Пудовочкин рассматривает преступность как способ: удовлетворения потребностей личности; перераспределения общественного продукта в целом; отрицания устоявшихся, но устаревших в том или ином смысле правил и норм; консолидации социума вокруг одобряемых ценностей и ненаказуемых видов их обретения; стимулирования общества к прогнозированию порождающих саму преступность негативных факторов.

Таким образом, отдавая преступности ряд социальных функций, имеются основания для суждений о вечности существования преступности как таковой, а также о ее определенной социальной значимости. Отсюда исходит суждение о бесперспективности самой идеи ее полной ликвидации. Также это позволяет задать вопрос о возможности применения преступности против нее самой – использовании ее функций при предупреждении совершения преступлений.

При рассмотрении таких суждений сложно не обратить внимание на логичность этого подхода: эффективность выполнения функций преступности прямо исходит из ее «вечности», но одновременно говорит о том, что эта же эффективность позволяет прогнозировать вечное ее существование впоследствии. Однако не представляется однозначно верным обоснование вечности преступности через эффективность выполнения ею своих социальных функций. В качестве примера здесь выступают размышления о рабстве: многие мыслители эпохи рабства рассматривали его как полезное и прекрасно справляющееся со своими социальными функциями явление. При этом, сегодня это безусловно устаревший и позорный институт, существование которого никак не может быть оправдано с любой точки зрения, несмотря на его эффективность в определенные исторические периоды. Ведь поставленные перед обществом задачи могут решаться посредством использования различных инструментов. Социум может быть простимулирован к преодолению негативных факторов благодаря сложным историческим периодам, которые связаны с войнами, катаклизмами, эпидемиями и т.п.

Также имеются и критические подходы в отношении момента возникновения преступности. Так, С.Ф. Милюков считает неоправданным поддержание мнения Ю.М. Антоняна. Речь идет о том, что мнение о вечности преступности не связано с появлением классов, частной собственности, уголовных законов и даже института семьи. Из этой логики С.Ф. Милюков выводит, что преступность не просто существует вечно. Более того, она может быть найдена даже среди разных представителей животного мира ^[17].

В данном случае сравнение со зверями и птицами не совсем уместно, так как авторы, придерживающиеся позиции о вечности преступности, изначально исходят из неразрывной связи этого явления с человеческим обществом. О животном мире в рамках перечисленных исследований речи не идет. К тому же, допустить сам факт существования преступности у представителей фауны – действие опрометчивое, учитывая отсутствие каких-либо подтверждений этой теории. Современная наука находит факты нарушения установленных в животном мире правил в рамках взаимодействия отдельных видов млекопитающих и насекомых с себе подобными, но назвать это хоть в какой-то степени преступностью не представляется возможным ^[19].

Проблема существования так называемой «естественной» преступности вызывает оживленные споры. Например, Г. Тард высказывал точку зрения о том, что, по выражению Р. Гарофало, естественными преступлениями следует считать лишь убийство и воровство ^[28]. Все-таки исторически именно вышеперечисленные деяния стали запрещенными раньше других, не говоря о множественных их проявлениях еще в догосударственный период развития человечества. Эта точка зрения поддерживается многими авторами.

Так, в работах Ю.М. Антоняна можно наблюдать схожий подход: уголовное право исторически наказывает за одни и те же деяния. Поэтому, вероятно, необходимо различать «периферийную» и «ядерную» преступность ^[1]. Такие названия здесь приведены достаточно условно. В качестве ядерной преступности в этом случае обозначаются поступки, совершение которых вне зависимости от времени и страны непременно влекут за собой уголовное наказание. Под периферийной преступностью предлагается рассматривать деяния, наличие уголовного наказания за которые варьируется как раз в зависимости от места и момента их совершения. Таким образом, к первой группе следует отнести убийства, кражи, разбои, грабежи, вымогательства, изнасилования, террористические акты – наиболее тяжкие и общественно опасные деяния. Во вторую группу входят любые деяния, наказание за которые имелось на той или иной территории в любой отдельно взятый исторический период.

Несомненно, имеются противники концепции естественной, абсолютной преступности. К таковым, например, можно отнести П.А. Сорокина, высказавшего свое мнение относительно естественной преступности еще во второй декаде прошлого века. Согласно его мнению, при сравнении ответственности за совершение деяний можно найти определенные логические нестыковки: даже убийство не всегда и не везде рассматривается как безусловное преступление. Даже в случаях, когда этот поступок является уголовно наказуемым, он выступает таковым не из-за своей безусловно преступной природы, а в силу иных причин ^[27]. При этом те же уголовные кодексы, определяющие убийства преступлением, фактически допускают совершение такого деяния в тех или иных случаях. В качестве примера здесь следует привести убийство по требованию закона (исполнение приговора), убийство при необходимой обороне, убийство врага на войне и т.д.

Вышеприведенная позиция заслуживает внимания ввиду усмотренных фактических противоречий, однако, по нашему мнению, это не умаляет состоятельности концепции естественной преступности.

Сторонники концепции конфликта рассматривают общепризнанную запрещенность убийства историческим стечением обстоятельств. Независимо от всеобщего признания некоторых деяний преступными, корень проблемы с большой вероятностью лежит в защите интересов властных групп. Безусловно, нет явной необходимости в неизменности таких понятий. Однако радикальные изменения в этой области неизбежно ведут к переоценке ценности человеческой жизни. Потому определение убийства на сегодняшний момент активно обсуждается. Речь идет в первую очередь о допустимости (законности) эвтаназии, аборта, смертной казни. В качестве явного примера здесь стоит привести то, что признание революционеров и политических террористов героями или убийцами в первую очередь зависит от успеха революции и контекста, а не от действительной значимости и опасности совершаемых ими террористических актов ^[11].

Говоря о несомненной привлекательности релятивистских взглядов, нельзя не обратить внимание на то, что полное отрицание «естественной» преступности, так или иначе приводит и к отрицанию деления на добро и зло.

Эта философско-правовая проблема основывается, к примеру, на попытке применить на практике взгляды экзистенциалистов во время суда над нацистскими преступниками. Согласно этим взглядам, человек заранее не сконструирован, потому представляет собой своеобразную пустоту и жаждет заполнить ее. Процесс утоления этой жажды достаточно многогранен, каждый здесь сам выбирает для себя источник ее утоления, будь то источник добра или зла в социальном отношении. Выбирая «сторону зла», идя на поводу у низменных мотивов, человек заполняет свою внутреннюю пустоту не тем, чем следовало бы с точки зрения общества в целом. Лишь в этом и проявляется его экзистенциальная вина. Однако свобода выбора источника здесь стоит во главе угла.

В рамках Нюрнбергского процесса по экзистенциалистским критериям большая часть нацистов оказывались подлинными личностями, что было из ряда вон выходящим открытием для наблюдателей. Нацисты здесь действовали в соответствии со своей безусловной истиной, не предавая своих взглядов и не прибегая к моральным (волевым, интеллектуальным) уверткам, не были в разладе с самими собой при совершении преступлений. Именно эта преступная чистота совести, правота в собственных глазах стала одним из самых жутких моментов Нюрнбергского процесса. Сидевшие на скамье подсудимых напоминали пришельцев – они искренне не понимали, что они сделали не так и в чем их обвиняют ^[26].

Кроме того, в экзистенциализме нет конкретного ответа на вопрос отличия «убежденных» преступников от единожды «оступившихся» личностей.

При поиске источника естественной преступности важно правильно расставить акценты. Так, например, позволим себе частично не согласиться с позицией Л.В. Кондратюка и В.С. Овчинского, которая уже упоминалась ранее. В рамках концепции во главе угла стоит человек и присущая его поведению деструктивность. Невозможно отрицать, что деструктивность – обычное и довольно частое проявление в рамках любой отрасли человеческой деятельности, однако постановка ее во главу угла видится не вполне верной. Авторы не соглашаются с емко выраженной мыслью Томаса Гоббса «homos homini lupus est» (человек человеку – волк, лат.). Современные исследования в области биологии, генетики и математики (теория игр) неуклонно подтверждают точку зрения об эволюционной позитивности сотрудничества и альтруизма ^{[23, 30, 35]}. Кроме того, все еще актуальна позиция А. Пуанкаре о научной морали: «Не может быть научной морали… И причина этого… чисто грамматическая. Если посылки силлогизма обе в изъявительном наклонении, то заключение будет… в изъявительном наклонении. Чтобы заключение могло быть поставлено в повелительном наклонении, необходимо, чтобы по крайней мере одна из посылок была в повелительном наклонении. Принципы же науки… высказаны только в изъявительном наклонении… Затем, наиболее острый диалектик может сколько угодно жонглировать этими принципами… все, что он из них получит, будет в изъявительном наклонении. Он никогда не получит предложения, которое говорило бы: делай это или не делай того, то есть предложения, которое бы соответствовало или противоречило морали» ^[21].

Каждый человек сам выбирает выгодную ему поведенческую модель, стараясь соблюсти баланс между эгоизмом, альтруизмом и конформизмом. Но в глобальных масштабах общества на первый план выходит благосостояние всего человечества в целом. Безусловно, здесь речь идет о минимальном уровне эгоизма.

Интерес в этом направлении мысли представляет племя пиароа, представленное примерно 5 тысячами человек, проживающих возле реки Ориноко в Венесуэле. Уклад этого социума направлен на деление всех ресурсов между жителями. Каждый довольствуется малым и по природе своего поведения склонен к созерцанию. В языке племени даже не существует термина, обозначающего убийство ^[36]. Причинение смерти другому человеку в этом случае – нечто неслыханное и непростительное. Убийца здесь заслуживает страшной смерти. Несмотря на вышесказанное, удивительно в этом примере другое – отсутствие наказания за оплошность. Каждый непременно получает прощение ^{[38, 25]}.

Существование такого социального баланса возможно благодаря достатку средств к существованию. Но в то же время – это следствие отсутствия многих привычных сегодняшнему человеку благ цивилизации. Так, на вопрос, как жить лучше – как раньше, традиционно, или с электричеством и прочими современными благами, представитель вышеописанного сообщества отвечает, что с электричеством жить непременно лучше. Стоит посеять зерно зависти в первобытном обществе через неравномерное распределение ресурсов, так этот строй сразу будет подвергнут риску самоуничтожения. Преступность займет свою нишу, потому как потребности будут сильно опережать существующие средства для их удовлетворения.

Если вернуться к концепции деления преступлений на естественные и искусственные (ядерные и периферийные), то нужно обратить внимание на следующее.

В 2011 г. было проведено социологическое исследование, направленное на выявление отношения жителей Российской Федерации к уголовному законодательству и уголовной политике государства. Результаты показали следующий уровень знания уголовного закона респондентами, согласно их собственной оценке: знаток – 4,11%; не знаком, но осведомлен – 23,76%; имею лишь поверхностное представление – 58,94%; ничего не знаю об уголовном праве – 12,62%.

Общеизвестно, что большинство людей не знают о существовании какого-то числа уголовных запретов. В связи с этим возникает вопрос: с точки зрения криминологии, стоит ли считать деяния, совершенные по юридической ошибке, преступными? С позиции права ответ на этот вопрос однозначен. Однако, с точки зрения криминологии, ответ на него не выглядит столь очевидно. Согласно исследованию авторов, абсолютное большинство населения не нарушает закон, несмотря на весьма общие и слабые представления об уголовно–правовом регулировании ^[31].

В отдельных случаях мнение респондентов расходится с позицией законодателя: около 34% опрошенных высказываются о необходимости исключения уголовной ответственности за клевету, которая именно в тот период времени была декриминализирована и вновь криминализирована в течение полугода. Кроме того, многие респонденты выступили за введение уголовной ответственности за сбыт алкоголя несовершеннолетним, а именно 46,5% ^[31]. Опрос проводился до введения статьи 151.1 в УК РФ ^[29].

Описанные результаты лишь доказывают, что мнение большинства не всегда отражает правовую действительность государства, не говоря даже о том, что многие составы преступлений, закрепленные в Особенной части УК РФ, известны населению.

Из этого следует, что большинство вменяемых индивидов, достигших возраста уголовной ответственности, не осознает, что те или иные деяния влекут за собой нарушение чьих-либо прав и свобод либо интересов общества и государства. Кроме того, они не осознают, что эти деяния запрещены уголовным законом, но их здесь следует воспринимать как ложную преступность. Ей в свою очередь противопоставлена преступность истинная, которая воспринимается практически всеми членами общества как опасная и запрещенная форма поведения.

Вышесказанное позволяет сделать вывод, что выделение естественной преступности не оправдывает себя. Однако отметим, что естественные преступления зачастую схожи с наказуемыми деяниями вне зависимости от сложности устройства рассматриваемого общества. Подразумеваем, что в этой ситуации достаточно даже примитивного уровня развития общества для введения ответственности за такие деяния. Такую преступность можно назвать первоначальной или элементарной. Иные преступления, которые можно поименовать варьируемыми, требуют более серьезного уровня развития общества и удовлетворения потребностей людей, составляющих тот или иной социум. Им соответствует «варьируемая преступность» ^[20].

Предлагается совместить описанные выше подходы к классификации преступности, при этом выделив следующие ее виды: элементарную, ложную варьируемую и истинную варьируемую. Исходя из самого определения элементарной преступности выводим, что ложной элементарной преступности не существует – для осознания опасности тех или иных деяний достаточно минимального уровня развития членов общества.

Элементарной преступности свойственно наличие конкретных потерпевших от вредоносных деяний, физическое или психическое насилие, порой – игнорирование воли жертв преступлений. Здесь следует сделать оговорку о том, что сюда в первую очередь относятся преступления, совершенные против равных по статусу членов общества. Она несет во многом историческое значение и неприменима в отношении демократического строя. Коротко сформулировать вышесказанное можно следующим образом: элементарная преступность – устоявшиеся противоправные деяния, совершенные против отдельного человека. К таковым стоит отнести: убийство; тайное или насильственное хищение чужого имущества; изнасилование; причинение вреда здоровью человека; похищение человека.

К варьируемой преступности относятся все остальные преступления, которые свойственны более развитым социумам, так как здесь речь уже идет не о совершении преступления одним человеком против другого. Таким образом, истинная варьируемая преступность включает в себя многие деяния, которые признаются преступными большей частью общества. Речь идет о многих деяниях, описанных в Особенной части Уголовного кодекса Российской Федерации, например, бандитизм; терроризм; оставление в опасности; дача и получение взятки.

Ложная варьируемая преступность требует отдельного более глубокого изучения и анализа. К ней относятся деяния, которые не считаются преступными большей частью того или иного общества. В качестве примера можно рассмотреть клевету, против криминализации которой выступали многие граждане. Также стоит упомянуть деяния, совершение которых запрещено уголовным законом, но при этом их криминализация видится избыточной. В качестве примера здесь можно рассмотреть «Злостное уклонение от исполнения обязанностей, определенных законодательством Российской Федерации о некоммерческих организациях, выполняющих функции иностранного агента». Ведь с такого рода правонарушением можно успешно бороться административными методами.

В рамках исследования были рассмотрены различные подходы к определению преступности. Ни один из них в полной мере не описывает это явление, в связи с чем невозможно выбрать какое-либо существующее решение для этого вопроса. Наиболее полно, но без существенного углубления в отдельные аспекты, преступность описана в уголовно-правовой концепции.

Однако преступность – понятие относительное, в связи с чем, в первую очередь, и возникают проблемы в ее определении. Современная криминология далека от унифицированного концептуального решения этой проблемы.

Проведенный анализ позволяет осуществить некоторую классификацию преступности. Предлагается рассматривать преступность на основании ее классифицирования на элементарную, истинную варьируемую и ложную варьируемую. Такая классификация в достаточной мере отражает степень современной осведомленности общества об уголовном законе, при этом не теряется смысловая нагрузка с точки зрения криминологии.

Кроме того, она позволяет развиваться другим узконаправленным криминологическим исследованиям. Речь здесь идет в первую очередь об исследовании социальных последствий (цены) преступности. Данный подход для целей вычисления цены преступности видится особенно важным, если рассматривать лишь элементарную преступность при расчете коэффициента преступности. Это решает одну из важнейших методологических проблем, с которыми приходится сталкиваться при изучении социальных последствий (цены) преступности.

Этот вывод подтверждается подвижностью границ уголовного права, в связи с чем, можно наблюдать достаточно противоречивое расширение сферы действия уголовного права на «преступления без жертв». Преступность при таких переменных, как уже говорилось ранее, понятие относительное. И правовое определение этого понятия находится в прямой зависимости от сложившейся в том или ином государстве системы ценностей и структуры власти. В таком случае вычисление цены отдельных видов преступлений всегда находится в зависимости от социокультурных реалий, которые выставляют обществу рамки для существования. По этой причине для целей вычисления цены преступности предлагается относить к преступности лишь те деяния, которые стали преступными и наказуемыми достаточно давно, причем на большинстве территорий – элементарную преступность.