Комплекс факторов, способствующих современному религиозному терроризму

Введение

Религиозный терроризм реализуется без каких-либо оговорок или соблюдения моральных и нравственных устоев. Сегодня это уже не единичная, недавняя или неорганизованная практика, а высоко структурированная сетевая деятельность (например, религиозная террористическая организация «Аль-Каида» представлена своими филиалами на Аравийском полуострове («Аль-Каида на Аравийском полуострове»), на Индийском субконтиненте («Аль-Каида на Индийском субконтиненте»), в странах Магриба («Аль-Каида в странах исламского Магриба»), филиалом «Аш-Шабааб» в Сомали). В последние годы проявление религиозного терроризма приобрело вселенский характер. В связи с этим на повестку дня выходит проблема, связанная с тем, что, несмотря на определенные успехи государств мира в борьбе с этим асоциальным явлением, он продолжает набирать обороты, сеять панику, хаос и смерть.

Общеизвестно, что для устранения какого-либо явления необходимо устранить его источник или причины. Однако согласимся с С. Войцеховским, отмечающим, что анализ литературы по проблемам терроризма выявляет значительные различия при указании его основных причин ^[51]. Так, в частности известный английский терролог П. Уилкинсон, называет следующие генераторы терроризма: этнические, религиозные или идеологические конфликты, бедность, негативные последствия модернизации, несправедливость, революционные настроения в обществе, слабые правительства, внутренняя борьба за власть ^[50]. На подобные факторы указывает и Г. Холл, который видит источники терроризма в политической, религиозной и идеологической сферах или в ответе на насилие ^[22]. Другой объемный список был составлен К. Стерлингом, указывающим, в частности, следующие причины: инициатива, предпринятая от своего имени или от имени определенной группы; желание привлечь к себе внимание или привлечь внимание общественности к определенным вопросам; демонстрация неприятия и неуважения к существующему правопорядку, принципам социального сосуществования или принципам определенной политической или религиозной группы; попытка подорвать власть и ее политическую роль и т.д. ^[43]. Подобные выводы также отражены в работах К. Хаускен, Д. Гупта, М. Риццо, А. Мильетта, С. Гаттино, А. Феди, Д. Уэббер, А. Круглански и других ученых ^{[4,11,24,38,45,54,55]}.

В такой широкой палитре причин, по нашему мнению, достаточно неплохо выглядят результаты исследования американского политолога М. Креншоу, считающего, что существует четыре основных мотива террористической деятельности: надежда на то, чтобы изменить статус-кво, потребность принадлежать к определенной группе, попытка улучшить социальный статус, желание получить материальное вознаграждение ^[16].

Анализируя вышеперечисленные постулаты, следует отметить, что в каждой науке, и у каждого ученого, как, и положено, существует свой подход к данному явлению. Так, например, отмечает Э. Каллеха из Университета Карлоса III (Испания), социологи, основываясь на функционалистской парадигме, пытаются объяснить причины терроризма через альтернативу протеста против дисфункций и структурных дисбалансов в различных социальных подсистемах: экономических (неравенства обостряются на промежуточных этапах материального роста); социальных (социальные разногласия, возникающие в результате ускоренных процессов модернизации); политических (неэффективность перераспределительного и принудительного аппарата государства); культурных (выживание традиций насильственного противостояния при быстрых изменениях в системе ценностей) ^[15].

Представление терроризма как адекватного ответа на реальность укоренившейся общественно-политической и социально-экономической системы, посредством которой революционные группы намерены захватить власть, чтобы разблокировать ситуацию неподвижности, связано с «этической последовательностью» (т.е. доктриной, что возможные освобождающие последствия определяют моральную ценность деяний, которые исторически связаны с происхождением современной террористической деятельности). В то же время различные опросы и анализы последних десятилетий позволяют нам констатировать, что с годами возрастает роль религиозных факторов, которые также вдохновляют терроризм. Например, по данным RAND Corporation (США), в 1980-х годах лишь небольшая доля террористических атак в мире была вызвана религиозными мотивами. Однако в настоящее время эта доля высока во всем мире ^[37]. При этом уровень проявления религиозного терроризма зависит, в частности, от географического региона его происхождения и распространения. Так, в частности, будучи высоким на Ближнем Востоке или в Азии он относительно низкий в Латинской Америке.

В целом нам близки позиция и выводы профессора Х. Олмос (Испания), считающего, что причины современного религиозного терроризма лежат в: контексте конфликтов на Ближнем Востоке (Афганистан, Ирак, Сирия, Палестина), нестабильности в Северной Африке, Сахеле, Гвинейском заливе, Африканском Роге, провале исламистов в т.н. «арабской весне», таких структурных факторах, как бедность, неравенство, безработица и институциональная слабость, отсутствие интеграции в западных обществах у некоторых мусульман, испытывающих отчуждение, расизм и ксенофобию ^[35].

Интересны в данном аспекте результаты исследования, проведенного под эгидой ООН в период с 2015 по 2017 годы на предмет причин, побуждающих человека присоединиться к террористической деятельности. Исследование проводилось в африканских странах (Сомали, Нигерия, Кения, Судан, Нигер, Камерун) и охватило 718 респондентов, которые в прошлом принадлежали к следующим религиозным террористическим организациям: «Сомалийское молодежное движение», «Боко харам», ИГИЛ, «Аль-Каида», «Аль-Мурабитун», «Таухид» и «Джихад». Причины вступления в террористическую организацию распределились следующим образом: религиозные идеи - 40%, стремление человека быть чем-то в рамках более обширной системы - 16%, поиск работы - 13%, вера в слова своего религиозного наставника - 13%, факторы дружбы и родства - 10%, этнические причины - 5%, групповые политические идеи - 4%, приключения и услуги, предоставляемые террористической организацией – по 3%, поддержка духовного учителя - 2%, социальная изоляция и политическая маргинализация – по 1%, и процент «других причин» достиг 3% (рис. 1) ^[62].

Рис. 1. Причины вступления в религиозную террористическую организацию в % (Источник данных: . URL: https://www.scientificamerican.com/ arabic/articles/news/marginalization-and-deprivation-are-the-strongest-drivers-of-extremism/)

Исследование М. Абдиле из Института исследований безопасности (ISS), проведенное в Сомали на предмет выявления причин присоединения индивидуумов к религиозной террористической организации «Аш-Шабаб» показало, что для 27% респондентов это были экономические причины, 15% - религиозные причины, а 13% отметили, что были вынуждены это сделать. Причины пребывания в террористической организации столь же разнообразны: 21% - чувство «принадлежности» и 11% - чувство ответственности. Тем не менее, страх и экономическая зависимость также являются факторами, с которыми приходится считаться. В то же время исследование доктора А. Ботха из этого же института, показывает, что 87% респондентов назвали именно религию в качестве причины, по которой они присоединились к «Аш-Шабаб» ^[49]. Как видим, религия сегодня играет ведущую роль в процессе рекрутирования новобранцев в религиозные террористические организации. Однако спектр ответов, указывающих на религию в качестве причины присоединения к религиозной террористической организации достаточно широк.

Другое исследование, проведенное в Германии на основе статистического анализа имеющихся в стране данных об истории радикализации 784 человек, которые до конца июня 2016 года уехали в Сирию и Ирак или которые активно пытались это сделать показало, что в более 60% случаев активную роль сыграла агитация, проводимая в мечетях, 54% - влияние семьи и друзей, 44% - исламистские предложения в Интернете, 27% - т.н. семинары по исламу, 6% - т.н. сборщиков денег, 3% - контакты в школе и 2% в тюрьмах ^[9]. При этом половина участников исследования показала, что именно религия является основной причиной. Однако 57% из них признали, что они мало или совсем не понимают религиозные тексты или, что вообще их не читали.

Разумеется, этот длинный перечень можно дополнить результатами и других исследований. Однако он не будет сильно отличаться от приведенного нами, только расширяться границы его спектра. В условиях такого разнообразия статистических и социологических данных нельзя эффективно вести антитеррористическую деятельность. В связи с этим гипотеза нашего исследования, заключается в том, что у истоков современной религиозной террористической деятельности лежат определенные группы ключевых причин, которые в совокупности составляют эффективно функционирующий комплекс факторов.

Системно-комплексный целостный подход позволил выявить и обосновать ключевые факторы, являющиеся ведущими в процессе радикализации индивидуума, провести их классификацию и разделить на три группы: личностные факторы, семья и сверстники, социум и социальное взаимодействие.

Личностные факторы - катализатор радикализации индивидуума

«Индивидуум - это интегрированное, организованное целое» ^[56]. Одним из его личностных факторов являются убеждения, выполняющие роль движущей силы в поведении индивидуума. При этом общеизвестно, что убеждения трудно измерить, поскольку они не являются фиксированными или врожденными. Все убеждения, отмечает Д. Бертини (Университет Пармы, Италия), по содержанию можно разделить на фактические и нефактические:

· фактические убеждения выражают то или иное существо определенного конкретного или возможного опыта. Они описывают состояние мира, которое основывается на том или ином опыте, или онтологическую структуру, определяющую то или иное состояние мира;

· нефактические убеждения, напротив, выражают определенную семантическую точку зрения (интерпретативную), относящуюся к существованию и, следовательно, к данному состоянию мира или фактам, определяющим бытие и конкретные состояния мира.

Религиозные убеждения, пишет далее П. Бертини, носят в основном нефактический характер и касаются аксиологических оценок измерения природы явления, превосходящего опыт ^[7]. Например, Д. Маршалл считает, что «злоупотребление религией часто связано с двумя факторами: убеждениями и поведением» ^[63]. Именно жесткое следование религиозным доктринальным взглядам приводит к применению крайних форм насилия и многочисленным жертвам как среди тех, кто их придерживается («своих»), так и среди тех, кто их не разделяет («чужие»). Связано это с тем, что все основные религиозные убеждения обладают потенциалом, препятствующим социальному, психологическому, политическому и интеллектуальному развитию адепта. И семена этого, как показывает практика, лежат в священных текстах, которые адепты считают безошибочными и которые содержат большое богатство знаний. Согласно документам, опубликованным сирийским оппозиционным сайтом Zaman al-Wasl и проанализированным Associated Press (AP) , 70% новобранцев ИГИЛ в период с 2013 по 2014 год имели только базовые знания шариата и слов пророка Мухаммеда, 24% имели промежуточный уровень религиозного образования и только 5% могли считаться продвинутыми учениками ислама ^[34].

Очень качественно, по нашему мнению, в данном аспекте Р. Гриффин выделил два основных варианта религиозного террориста, которые достаточно легко адаптируются к его религиозному профилю и гипотезе нашего исследования:

регрессивный фанатик, стремящийся сберечь от внутренних и внешних врагов традиционное сообщество, мифически задуманное как священный и неизменный космологический и социальный порядок или номос;

модернист, желающий эстетически, социально и политически понять смысл и цель существования, создать утопическое общество, формирующее новую культуру на границе или вне принципов западной современности ^[21].

И здесь мы согласны с мнением французского социолога С. Аббруззезе, который считает, что религиозная вера, понимаемая как приверженность к структурированной определенной доктрине спасения, побуждает верующего «подписываться под ней» и извлекать для себя целый ряд догматических истин. Погружение в когерентно структурированную доктрину позволяет видеть мир как единое целое, а также выделить ряд принципов, необходимых для проживания в нем, структурирования своего существования и достойной вечной жизни после смерти. Поэтому каждая религия является производителем как когнитивного, так и нормативного измерения. В связи с этим, прежде чем присоединиться к религии (применительно к исследуемой проблеме – религиозной террористической организации, прим. автора), субъект должен сначала сделать выбор между тем, искать или не искать осмысленное представление о реальности и отвергать или нет принцип отсутствия этого в человеческом существовании ^[5]. Каждая религия проповедуют важность служения социуму, действия на благо человека. Например, буддисты придерживаются девиза «Поступай во славу государства и при этом имей собственные интересы и радость», православные и католики – заповеди «Славь господа Бога и осчастливь людей добрыми делами», ислам учит: «Молитесь Аллаху за воздаяние в этом грядущем мире» ^[58].

Д. Малышева, главный научный сотрудник МГУ им. М.В. Ломоносова, утверждает, что «особенности религиозной доктрины как таковой не могут стать причиной конфликта (в нашем случае – присоединения к религиозной террористической организации, прим. автора), иное дело - они могут создать благоприятные условия для его вызревания. Вместе с тем, предсказать заранее, в каких случаях религиозные противоречия могут привести к конфликту, весьма сложно, а порой и просто невозможно, ибо в этих противоречиях нет ничего «фатального», предписанного заранее, они - результат действия факторов, содержание которых бывает часто глубоко скрыто» ^[55]. Об этом, в свое время, очень ярко сказал один из основоположников христианского богословия Тертуллиан, который полагал, что попытки составить представления о боге с позиции разума есть «похоть любознательности». При этом он считал, что бога можно постигнуть только верой. Ему также принадлежит знаменитая фраза: «Верую, потому что нелепо»^[1].

Результаты психологического анализа генезиса подготовки, совершения или предотвращения террористического акта дают основания утверждать, что его исполнители, как правило, испытывают внутренний мотивационный конфликт. Эти результаты также можно спроецировать и на процесс присоединения к религиозной террористической организации. Одно их «Я-хочу» требует присоединения и реализации экзистенциальных потребностей. Другое «Я-хочу» - согласно инстинкту самосохранения, призывает приложить все силы и избежать этого. При этом, согласно данным мировой террористической практики, история формирования и динамики поведения террориста находится, как правило, в прямой зависимости от таких социально-психологических факторов как пол, возраст, воспитание, образование, миросозерцание, самоидентификация, самореализация, самоактуализация, самоутверждение, окружающая социальная среда.

Наш вывод подтверждают и результаты французских ученых, которые в 2014 году провели исследование 1 134 молодых людей склонных к вступлению в террористическую организацию (в т.ч. 809 человек, остановленных на французской границе по пути на территорию ИГИЛ). Интервью с ними показало, что вербовщики-джихадисты использовали в своем рекрутинге реляционные, эмоциональные и идеологические аспекты. Эта стратегия идеально подходит для демографического возраста, так как люди в молодом возрасте обычно ищут идеал, группу, к которой нужно принадлежать, и испытывают сильные эмоции ^[3]. Анализ данной группы потенциальных бойцов за веру позволил выявить и подчеркнуть следующие четыре ключевых фактора, повышающих эффективность действия рекрутеров религиозных террористических организаций:

· Возраст, пол и социальный класс новобранцев.В выборке был представлен каждый социально-экономический класс. Подростки были выходцами из трущоб, семей среднего класса и довольно обеспеченных семей. 64% подростков были женщинами. Эта цифра может быть несколько искажена, поскольку признаки радикализации среди девочек более очевидны. Этими признаками являются: прекращение посещения школы или занятия спортом, а также изменения в их одежде, включая ношение никаба. Особо отмечается, что были четыре 12-летние девочки, которые трижды пытались уехать в Сирию. Большинство мужчин были в возрасте от 17 до 25 лет.

· Религиозные верования семей.Как мусульмане себя идентифицировали 24%, 44% - как атеисты, 30% - как христиане, а 2% - как иудеи.

· Интернет против реальных контактов.Все исследуемые представители использовали социальные сети. Личные встречи с рекрутерами либо предшествовали просмотру контента в ИТС «Интернет», либо сопровождали их.

· Настройка сообщения.Вербовщики использовали для воздействия на свои жертвы методы очень похожие на методы разведчиков: кейс-модули, представление себя в ИТС «Интернет» как нового друга, начинали беседы с целью оценки индивидуальных уязвимостей своих целей и построения доверительных отношений с ними. Как только вербовщик определял социальный, психологический и культурный уровень потенциального новобранца, он начинал постепенно внедрять идеологию джихада, используя адаптированный специальным образом рассказ. Каждый из этих рассказов предлагал рекруту тройку образов: идеал, группа, сильные эмоции ^[26].

Отдельно остановимся на личностных факторах рекрутирования в религиозные террористические организации женщин. Связано это с тем, что по данным С. Хармон, в начале XXI века «более 30% международных террористов составляли женщины, и они занимали центральное место в членских списках и функциональной роли большинства террористических организаций» ^[23]. По другим данным «число женщин варьируется в диапазоне от 20% до 30%» ^[33]. Как отметил британский журналист Э. Макдональд: «Женщины-террористки обладают гораздо более сильными характерами, большей властью и большей энергией, чем мужчины. Есть несколько примеров, когда мужчины, которые были загнаны в угол, ждали мгновение, прежде чем покончить собой, а женщины стрелялись сразу» ^[8]. Однако информационная аналитика показывает, что здесь есть существенная разница в зависимости от страны рождения, условий жизни и целей женщин-террористок:

· женщины из азиатских стран вливаются в террористические организации из-за личных отношений, предыдущих связей и ради создания семьи. Так, рекрутеры, набирающие женщин в государствах Центральной Азии, используют небольшие интимные женские ячейки, часто скрытые от глаз общественности и работают на укрепление религиозных убеждений;

· западные женщины рекрутируются, благодаря призыву к приключениям и острым ощущениям, предоставления им возможности использовать реальное оружие, привлекательных командиров и административные роли ради удовлетворения своих амбиций.

Как видим, и представители Азии, и представители Европы привлекаются в стан террористов романтикой, но первая группа имеет своей целью найти подходящего человека мужского пола для создания семьи, а вторая – находится под влиянием иллюзии настоящего мужчины.

Одним из ярких примеров подражания террористической деятельности женщин является «мировая знаменитость» - доктор А. Сиддики, которая сама никогда не была членом ИГИЛ, однако была осуждена и заключена в тюрьму за формирование террористической группы. Для многих будущих террористок она являлась примером «мусульманской женщины-воина», идеалом, отмечаемым джихадистами во всем исламском мире. Будучи высокообразованной мусульманкой, она отвергла то, что считается западными свободами и представляет собой альтернативный, хотя и весьма противоречивый идеал, который ИГИЛ использует в качестве эталона при обращении к другим женщинам. Деструктивными примерами «учителей и наставников» являются также бывшие лидеры женского крыла террористической группы «Аль Мухаджирун». «Три женщины идентифицируют себя в Twitter как Умм Саалиха, Умм Л и Умм Усмаан. Работая на руководящих должностях, в своих кругах они читают лекции женщинам на тайных занятиях» ^[59]. Конкретным примером поведения подражателей среди молодых девушек в ИГИЛ являются девочки-джихадисты, разыскиваемые Интерполом, которые исчезли из своих домов в столице Австрии Вене. «Интерпол считает, что они в возрасте 16 и 15 лет, были обмануты и отправились в Сирию. Полиция обеспокоена тем, что они могут вдохновить других девушек присоединиться к «священной войне» ^[31].

Крайне негативное влияние на индивидуальный экзистенциализм оказывает и деятельность различного рода объединений закрытого типа, в обиходе называемые «тоталитарными сектами». Религиозные секты, отмечает эксперт Ф. Морено (Франция), обладают большим количеством характеристик, из которых принципиально выделяется интенсивный контроль над всеми основными аспектами жизни человека, дихотомическая мысль, включающая в себя четкое разграничение между нами и ими и устранение любой возможности появления критического мышления. Несмотря на то, что секты и террористические группы в теории демонстрируют заметные различия между собой, между ними существует и много общих характеристик ^[32].

Данные характеристики являются общими, потому что они переносимы на поведение сект и радикальных религиозных групп в их насильственной стороне - террористической, так что граница между сектой и террористической группой часто ограничивается конкретными практиками или границами оправданий. Наиболее ярким примером этого является японская секта «Аум Синрике». Ее основатель С. Асахара будучи молодым почувствовал призвание к «высшим вещам». В достижении своей цели он не уклонялся и от насилия. Так, в результате нападения, нацеленного на местных судей, погибли 7 человек, а 144 получили ранения, а 20 марта 1995 года по приказу гуру его ученики совершили террористический акт в столице Японии: в утренний час пик они распылили зарин в токийском метро. В результате 12 человек погибли и более 5 000 получили ранения ^[27].

Вряд ли кто-нибудь возьмется оспорить тот факт, что личностные ключевые факторы риска самые мощные из всех рассматриваемых нами, что они приоритетны по отношению к двум другим группам. На практике это означает, что индивидуум, находящийся под их воздействием, будет движим, прежде всего, в направлении их парирования, как правило, как показывает практика, через участие в религиозной террористической деятельности. При этом отметим, что речь идет не о наемниках-террористах, а об индивидуумах, ставших религиозными террористами по сформированным в их сознании идейным или психологическим убеждениям.

Семья и сверстники как факторы радикализации индивидуума

Мы никогда не познаем природу религиозного террориста, если будем игнорировать его семейное окружение и фактор малой социальной группы (сверстников). Анализ социальной характеристики бывших и действующих религиозных террористов показывает, что у большинства из них есть общее в социальном плане, но разное в идеологическом. Речь здесь идет о т.н. проблемной семье и ближайшем окружении индивида. Так, исследования молодых джихадистов в Тунисе показало, что большинство из них страдают от социальной незащищенности. Например, в 2012 году уровень безработицы в г. Дуар Хичер достигал 18%, что было на 3% выше национального уровня безработицы. При этом количество заявок на работу составляло 24 000, а вакантных мест не более 5 000. И все это происходило при 16% уровне бедности. В своих интервью 58,4% джихадистов из этого города заявили, что их главная задача - обеспечение деньгами своих семей, а 81,1% заявили, что их матери были безработными ^[18].

Действительно в условиях финансового и экономического кризиса, постоянного роста цен, инфляции и безработицы терроризм и другие проявления радикализма становятся подчас единственным способом для человека, живущего в низких социально-экономических условиях, заработать себе средства на достойную жизнь. На международной конференции в Каире (2007) доктор Аль-Менуфи выделил феномен терроризма в качестве материального фактора, который позволяет нижнему слою общества бороться с бедностью ^[61]. Согласно индексу Глобального терроризма (2019), пять африканских наций входят в десятку наиболее подверженных росту терроризма. В период с 2002 по 2018 год в десяти странах было сконцентрировано 87% убийств, - это страны зоны Магриба-Ближнего Востока. Почти 93 000 жертв за тот же период - против 45 000 в странах Африки к югу от Сахары. А если сравним страны, где происходит больше всего террористических атак с их индексом человеческого развития (ИЧР), то мы увидим ярко выраженную корреляцию ^[52].

Другим ключевым фактором, приводящим к росту числа современных религиозных террористов, является рождение и воспитание индивидуума в неполных семьях или в условиях отсутствия обоих родителей. Например, в Кении 18% членов религиозной террористической организации «Аш-Шабааб» выросли без отца, 16% - без матери, 11 чел. - росли без обоих родителей. Применительно к Сомали эти цифры для данной группировки следующие: 34% - выросли без отца, 16% - выросли без матери. Особенно показательным является возраст, когда будущий террорист потерял отца или мать: 19-23% потеряли своего отца и 8-13% - мать, когда они были моложе 5 лет, 68-81% потеряли своего отца и 48-69% - мать в возрасте от 16 до 18 лет, 9% потеряли отца, а 23-47% потеряли свою мать в возрасте 19-20 лет, т.е. уже сформировавшимися людьми. Как видим, отмечает доктор А. Ботха из Института исследований безопасности (ISS), большинство террористов «Аш-Шабааб» потеряли родителя (ей) между ранней юностью и ранней взрослой жизнью, в то время, когда индивид особенно уязвим к потере своих родителей ^[10].

О. Рой, специализирующийся на политическом исламе и Ближнем Востоке в Институте европейских университетов Италии, на конференции в Майнце отметил, что «многие экстремисты происходят из неблагополучных семей или из неблагополучных районов, им не хватает образования и они безработные. Меньшее число хорошо образовано, имеет рабочие места и ведет образ жизни среднего класса. Некоторые из них находятся в стабильных отношениях и имеют маленьких детей» ^[12].

В создавшемся положении в среде сверстников молодой человек из неполной семьи зачастую чувствует себя неуверенно, так как его мнения, потребности и интересы расходятся с традиционными, что побуждает его испытывать неловкость. Как следствие у него два пути: один – невзирая ни на что самоактуализироваться и всесторонне формировать свой образ «Супер-Эго», второй – проявление жестокости и насилия при отстаивании своих взглядов. Практика и опыт стран Ближнего Востока, Северной Африки и Юго-Восточной Азии показывают, что большинство молодых людей выбирает второй путь и очень быстро находят себе подобных. Естественно, нельзя утверждать, что это потенциальные религиозные террористы, однако результаты многочисленных исследований показывают, что, как правило, именно так и происходит. Связано это с тем, что в критические периоды развития в подростковом и раннем взрослом возрасте формирование личности является первоочередной задачей и загадкой, которую необходимо решить. Эти годы - время для выяснения и поиска ответов на следующую линейку вопросов: «Кто ты человек, что ты ценишь и находишь значимым, кем ты можешь стать и, что ты хочешь доказать миру»? Эти годы также являются временем растущего осознания захватывающего, но пугающего внутреннего мира с сознательными и бессознательными конфликтами вокруг зависти, конкуренции, самоконтроля и самооценки.

Не менее эффективным ключевым фактором является насильственная вербовка детей путем похищения или прямого насилия, которая не является новым явлением в террористической деятельности. Так, с 1987 года «Армия сопротивления Господа» в Уганде похитила более 20 000 детей. «Боко харам» совершила массовые похищения в Нигерии, в том числе похищение 276 школьниц в Чибоке в апреле 2014 года и еще 110 девочек из школы в Дапчи в марте 2018 года. В Сомали «Аш-Шабааб» только в 2017 году призвала в свои ряды около 1 770 молодых людей, используя задержание, насилие или запугивание. По мере расширения ИГИЛ в Ираке его боевики похищали тысячи детей из детских домов, школ и даже мест их проживания с семьями. Дети в возрасте до 14 лет составляют более трети от общего числа детей (6 800) езидов, похищенных ИГИЛ в Синджаре в 2014 году. Согласно сообщениям, еще 800-900 детей были похищены из Мосула для религиозной и военной подготовки ^[17].

Еще одним ключевым фактором, оказывающим сильное воздействие на психику человека и катализирующим его направленность в сторону религиозного терроризма, является процветание насилия в семье. Как отмечает датский психиатр Н. Сеннел, насилие гораздо больше присуще европейским мусульманским семьям, чем европейским немусульманским семьям. Он считает, что воздействие насилия и разжигание ненависти, особенно в очень раннем возрасте, увеличивает риск психических расстройств. И на основе этого приходит к выводу, что исламская культура с большей вероятностью, чем западная, ведет к преступному и антиобщественному поведению. Яркое проявление гнева на Западе свидетельствует о слабости и хрупкости личности. Гнев, считает Н. Сенел, является более распространенным явлением в исламской культуре, а способность запугивать людей – это сила и источник общественного престижа, поэтому гнев в данном случае рассматривается как «святой гнев» ^[61].

Нахождение в этих условиях в начальный период своей жизни оказывает сильное давление на мировоззрение и психику молодого человека. Результаты исследований показывают, что, как правило, выходцы из проблемных семей: неспособны к логическому анализу, не могут выдвигать цели и ставить перед собой задачи, адекватные развитию социума, имеют ограниченные социальные контакты, недовольны собой, разочарованы в жизни и несчастные. В определенный момент времени они понимают, что не стоят ничего и никогда не попадут в группу признания. В такой ситуации они плохо воспринимают советы, но достаточно легко поддаются внушению, которое сулит им благую жизнь и возможность отомстить за «свалившиеся» на них невзгоды. Найдя в определенный момент своей жизни утешение в религиозной вере (хорошо, если традиционной), представители этой социальной группы становятся потенциальными объектами идеологического и психологического воздействия со стороны рекрутеров религиозных террористов.

Социум и социальное взаимодействие – фундамент

современной радикализации индивидуума

Террористы не могут совершать свои преступные деяния без молчаливой поддержки широкого круга сочувствующих, без постоянного пополнения рядов своих членов. Лишенные этого, они теряют большую часть своей способности наносить вред человечеству и с большей вероятностью будут привлечены к беспристрастному правосудию. Однако если этого не происходит, то их деятельность, словно птица «феникс» возрождается из пепла, и ряды членов религиозных террористических организаций систематически пополняются. Лидеры религиозных террористов, как правило, подчеркивают, насколько им важна поддержка населения для того, чтобы компенсировать превосходящие ресурсы правительств. Чем больше групп, которые чувствуют себя обделенными, тем больше возможностей для мобилизации массовой поддержки. Пассивная или активная поддержка может создать или сломать движение, а получение этой поддержки требует значительных усилий, навыков и хорошей организации. Если это выполнено, оно означает силу и устойчивость группы, которая, в свою очередь, может получить моральную, политическую, материальную поддержку и/или убежище. Выборочная террористическая тактика против ненавистных людей или групп способна усилить их поддержку населением. Эта конкретная тактика до сих пор приносила «Аль-Каиде» успешные результаты в ее борьбе против Запада.

Результаты исследований, проведенные в Германии, показывают наличие следующих наиболее актуальных в XXI веке внешних признаков социального взаимодействия, которые указывают на продвинутый процесс религиозной радикализации в социуме:

· социальная изоляция, прекращение контактов с «неверными», участие в полемике или агитации против религиозных и политических противников или (предполагаемых) «врагов»;

· заявления относительно исключительности в области религии, политики и убеждений, нулевая терпимость к альтернативным позициям и мнениям в этих областях;

· строгое соблюдение религиозных верований, заповедей и обрядов, пропагандируемых как «единственно правильных», наличие агрессивности, по отношению к представителям других конфессий ^[20].

О. Рой считает, что «характерными чертами экстремистов являются обида, направленная на общество, и нарциссическая потребность в признании, которая оставляет их открытыми для рассказов о террористической славе» ^[39]. «Социальные факторы могут способствовать таким разочарованиям», считает Ф. Хосрохавар, исследователь CNRS, работающий в Школе перспективных исследований в области социальных наук в Париже. «Почти все европейские экстремисты и террористы являются иммигрантами второго и третьего поколения, которых, по словам Хосрохавара, часто «стигматизируют, отвергают и рассматривают как граждан второго сорта» ^[12].

Дж. Штерн, эксперт целевой группы Института Гувера, США, отмечает, что согласно «Учебному пособию Аль-Каиды», для того, чтобы стать членом этой международной религиозной террористической организации, потенциальный рекрут должен отвечать следующим требованиям: быть зрелым, здоровым, приверженным исламу и идеологии организации, готовым принести себя в жертву; уметь слушать и хранить секреты; соблюдать послушание, осторожность, осмотрительность и правдивость; обладать терпением, спокойствием, невозмутимостью, умом и проницательностью; иметь способность наблюдать, анализировать и действовать ^[44].

Поскольку эти качества, пишет доктор М. Сайджман, экс-консультант правительства США по антитерророру, обрамлены почти неоспоримо и имеют положительный смысл, мужчина или женщина, которые хотят быть идентифицированы как зрелые, невозмутимые, умные и т.д., скорее всего, будут рекрутированы в террористическую группу. Для большинства потенциальных рекрутов желание стать частью группы и установить социальные связи с другими ее членами так же важно, если не более важно, как и идеологическая привлекательность группы ^[41]. Например, рекрутеры ИГИЛ в Тунисе строили свою обработку потенциальных рекрутов на показе того, как локально-контекстные невзгоды являются виной «другого» и изображали положение таким образом, что мусульманское население угнетается немусульманами (в основном по отношению к палестино-израильскому конфликту)» ^[54]. Это давало им возможность обосновать своим объектам воздействия экзистенциальную угрозу и активизировать у них чувство долга по защите общей группы (собратьев мусульман), к которой принадлежали и рекрутер, и рекрутируемый.

После расцвета в Европе и США гомосексуализма (85% религиозных «нонов» в США, две трети католиков, 68% белых протестантов, 35% белых евангелических протестантов поддерживали в 2016 году однополый брак) и придания ему формальных признаков, среди адептов религии появилось достаточно большое число приверженцев, которые не просто это не приняли, но и поставили своей целью борьбу с этим явлением. Вследствие этого новеллой XXI века стал такой ключевой фактор риска, как непризнание сообщества ЛГБТ.

Так, сравнительное исследование среди мусульман турецкого и марокканского происхождения и христиан в шести европейских странах (Германия, Франция, Голландия, Австрия, Бельгия, Швеция) показало, что «почти 60% мусульман не хотят иметь гомосексуального друга, против 13% среди христиан» ^[19]. В ИГИЛ, например, судьба гомосексуалистов заранее известна: их бросают с крыши зданий, забивают камнями до смерти или стреляют в голову. Эта террористическая организация называет гомосексуализм «мерзостью». Особая теологическая жесткость салафизма, отмечает О. Рой, отражена именно в консервативном видении семьи, брака и социальных отношений. Разделение полов является обязательным, и жены должны прикрывать себя (хиджаб или паранджа). Ежедневные культовые практики высоко кодифицированы и занимают центральное место в салафитской ортопраксии ^[39]. В основе данного поведения лежит постулат о том, что выполнение религиозного долга является непременным условием принадлежности к исламу, ибо вера должна быть явной и реальной.

В самой «демократичной» стране мира так же не все гладко. Например, «окружной клерк округа Роуэн штата Кентукки (США) К. Дэвис, отказавшаяся регистрировать однополые браки, была отправлена под стражу. Ее обвинили в неуважении к суду, который ранее предписал регистрировать однополые союзы. Свои действия она объяснила тем, что брак может быть только между мужчиной и женщиной, и для нее невозможно признать однополые союзы ^[53]. Как видим, в этом примере корреляционно соединились и религиозные убеждения, и извращения традиционной семьи.

В то же время следует отметить, что сегодня не все приверженцы религий, особенно ислама стоят на страже традиционного понимания семьи и отношения полов. По данным CNN, имам Дайи Абдулла, 65-ти лет является одним из немногих открытых мусульманских священнослужителей-геев. В течение четырех лет он трудился, чтобы построить мечеть для мусульман-ЛГБТ в Вашингтоне, округ Колумбия (США), но потерпел фиаско. Разочарованный, усталый и без денег Абдулла сдался и перебрался в горы Колорадо, откуда до ближайшей мечети 8 часов езды. Однако либеральные мусульмане говорят, что есть намеки на перемены. Под воздействием внешней среды, особенно со стороны представителей «свободного» американского социума, процент мусульман-американцев, которые заявили, что общество должно принять гомосексуализм, удвоился за последнее десятилетие до 52% и даже выше среди миллениалов. Согласно опросу, проведенному «Институтом социальной политики и понимания», 31% американцев-мусульман придерживаются положительного мнения о ЛГБТ-сообществе, 23% - считают, что это «неблагоприятно», а 45% - «не имеют мнения» ^[25]. При этом 52% американцев (2016) считают экстремистским «полагать, что сексуальные отношения между людьми одного пола являются морально неправильными» ^[6].

Известный социальный психолог Н. Крессель (США) так характеризует сложившуюся ситуацию: «Враждебность большинства боевиков к гомосексуалистам, преувеличенная забота о сексуальных контактах с другими людьми, сердитая реакция на разрешительные широковещательные передачи в средствах массовой информации, предпочтение женщин в неподобающей одежде и настойчивость в отношении структуры власти с преобладанием мужчин можно рассматривать как наводящую на мысль о трудностях в управлении сексуальными импульсами. Возможно, боевики боятся собственных сексуальных импульсов» ^[28]. Это интересный подход, однако, мы считаем, что он требует определенной дискуссии и дальнейшей проработки. Ибо после нашумевших террористических атак в Орландо и Ницце выяснилось, что сексуальная принадлежность этих двух религиозных террористов оставляет желать лучшего. Вскоре после совершения данных событий появились многочисленные статьи о профилях убийц, Омара Матина, который в ночь на 12 июня 2016 года убил 49 человек в ночном клубе для геев в Орландо, штат Флорида (США) и Мохамеда Лауэж-Булья, который 14 июля 2016 года убил 84 человека в Ницце (Франция). Первый, по словам его друга, был «100% геем», а второй - бисексуалом. Похоже, что эти два террориста не процветали в полной мере в своей гомосексуальности и отвергли ее, что могло частично объяснить среди множества других причин их радикализацию.

Как отмечает Ф. Бенслама, профессор психопатологии Университета Париж Дидро, Франция: «В случае Орландо очевидно, что не гомосексуализм лежит в основе акта, а ненависть к себе, полученная в проявлении гомосексуализма. Гомосексуализм Матина мог показаться ему мерзостью, которую нужно лечить, “стирая” себя и тех, кто его воплощает». Он добавляет: «Джихадисты часто являются нарушителями, стремящимися стереть свои грехи. Религиозная деятельность позволяет попытаться избавиться от своих гомосексуальных побуждений, задушить их». Для геев-джихадистов служение делу ИГИЛ, таким образом, кажется способом искупить себя и заставить их забыть о своей разной сексуальности, переживаемой как позор. В качестве корректора своих грехов и для получения пропуска в рай они выбирают для себя содержание тех сур Корана, которые прямо указывают на «священную войну»: «О те, которые уверовали! Указать ли вам на торговлю, которая спасет вас от мучительных страданий? Веруйте в Аллаха и Его посланника и сражайтесь на пути Аллаха своим имуществом и своими душами. Так будет лучше для вас, если бы вы только знали. Он простит вам ваши грехи, введет вас в Райские сады, в которых текут реки, и в прекрасные жилища в садах Эдема. Это - великое преуспеяние» (Коран 61:10-12).

Психотерапевт из Контртеррористической координационной группы (Uclat) подтверждает, что гендерная идентичность может быть фактором радикализации. Она отмечает, что в трети сообщений от радикализированных людей, составленных с помощью телефонного опроса, проведенного в 2014 году, содержался ответ, что их авторы «имели трудности в достижении своей сексуальной идентичности, часто из-за травмы в детстве» ^[36]. В то же время тот факт, что некоторые террористы, по-видимому, представляют собой эту модель подавленной гомосексуальности, не означает, что все репрессированные гомосексуалисты являются потенциальными террористами, но очень четко ставит вопрос об их паранойе.

Еще одним фактором является ситуация, в которой представители тех или иных религий испытывают в процессе социального взаимодействия давление и издевательства со стороны представителей титульных религий. Так, например, в США, согласно Отчету, составленного Советом американских исламских отношений (CAIR) мусульманская молодежь все чаще испытывает религиозные издевательства. Опрос, проведенный в 2017 году среди мусульманских подростков в Калифорнии, показал, что 53% учащихся-мусульман испытали религиозное издевательство в школе - почти вдвое больше, чем в среднем по стране. Другие исследования показывают, что мусульманская молодежь сообщает о росте депрессии, беспокойства, проблемного поведения (например, курения, употребления алкоголя) и снижении уровня академической активности в результате издевательств ^[14].

Как вывод отметим, что религиозный терроризм независимое и интегрированное интеллектуальное явление, которое черпает свои силы из глубины социума и социальных отношений, имеет свои проекты и цели, достижение которых возможно только радикальными методами. У него есть свои теоретические концепции, реализованные в догматических текстах, своя вооруженная армия борцов и самые современные средства поражения и рекрутирования новобранцев. Это агрессивный, подлинный и систематический акт, который не возникает в результате реакции на обиды или потерю надежды и отчаяния, а представляет собой злокачественную опухоль на теле социума. Он исходит из фундаменталистских доктрин, которые захватили сознание отдельных индивидов и групп и поле социального взаимодействия внутри общества.

Проведенное исследование позволило констатировать, что представленный в теоретических работах ученых и политиков широкий спектр причин или условий, детерминирующих современную религиозную террористическую деятельность, требует определенной классификации и выделения ключевых факторов, наиболее актуальных в XXI веке.

В теории и практике нет убедительных доказательств того, кто и по каким причинам в любом случае примкнет к рядам сторонников религиозной воинственности. Результаты анализа показывают, что причины этого выбора следует искать в: индивидуальной психологии, семейном окружении, проблемной среде социума, общественно-политической и социально-экономической системе общества, исторических событиях, религиозных традициях, легкодоступных псевдорелигиозных писаниях и т.д. При этом синтез результатов социологических исследований показывает, что в медиане основными факторами, приводящими адептов в религиозные террористические организации, считаются: 22% - экономические трудности, 18% - «промывание мозгов» и «пропаганда», 17% - религиозная риторика, 11% - внутриполитические проблемы страны, 7% - маргинализация и социальное неравенство, 6% - экстремистские взгляды адептов, 5% - желание бороться с внешними врагами религии (рис. 2).

Рис. 2. Факторы, приводящие адептов в ИГИЛ, в % (Источник: составлено автором)

Итак, данные, имеющиеся в нашем распоряжении, ясно указывают на то, что сегодня необходимо выстроить разумную и действительно фундаментальную классификацию, но только в том случае, если в ее основание мы положим базовые человеческие, семейные и социальные факторы. Применение системно-комплексного подхода, а также опора на опыт антитеррористической деятельности многих стран мира позволили провести классификацию вышеизложенных причин и условий и выделить три группы ключевых факторов, способствующих становлению современного человека на путь в члены религиозной террористической организации: личностные факторы, семья и сверстники, социум и социальное взаимодействие.

Становление человека на путь в террористическую организацию зависит от множества известных нам моментов, которые почти безразлично обозначаются то именем «причина», то как «условия» или «факторы». Авторы, исходя из того, что термин «фактор» подразумевает причину, движущую силу какого-либо процесса, определяющую его характер или отдельные его черты, предпочитают применять именно данную научную категорию. Полученные в ходе исследования результаты показывают, что какие бы цели не преследовала религиозная террористическая организация и ее члены, эти три группы факторов мы встречаем всегда при исследовании источников религиозного терроризма. Однако при этом нельзя упускать из вида, что данные три группы не являются суверенными, а находятся в тесной взаимозависимости друг от друга и образуют управляемую систему. Под управляемой системой в данном случае будем понимать совокупность факторов индивидуума, способствующих его эффективному приобщению к религиозной террористической деятельности (рис. 3). Раскроем и обоснуем конкретные элементы выделенных групп.

Рис. 3. Комплекс ключевых факторов, способствующих становлению современного человека на путь в члены религиозной террористической организации.

Группа «личностные факторы». Данная группа включает такие элементы, как: религиозные убеждения, слабый поведенческий самоконтроль, импульсивность, гиперактивность и проблемы внимания, низкий IQ, отсутствие собственного образа «Я», невысокие достижения в образовании и карьере, активный пользователь ИТС «Интернет» и социальных сетей и высокое доверие им.

Считается, что сразу террористами не становятся. Для того чтобы человек примкнул к группе, которая пропагандирует радикальные насильственные взгляды, в его сознании должен накопиться определенный контент знаний, исходя из которого он принимает такое трагическое решение. Этот период террористической социализации у каждого индивидуума имеет свою продолжительность и зависит от внешних и внутренних воздействий, питающих среду религиозного терроризма. При этом любой случай может стать исходом уникального сочетания благоприятных воздействий с личными обстоятельствами, характеристиками и психологией конкретного индивидуума.

Анализ научных трудов ^{[29,30,45,47,48]} показывает, что в основе психологии террориста лежат такие универсальные свойства сознания личности, как агрессивность, неустойчивая психика, неуверенность в себе, пассивность и легкость подверженности внешнему информационно-пропагандистскому и социально-психологическому влиянию, постоянная оборонительная позиция, чрезмерная внутренняя направленность сознания и незначительное внима­ние к чувствам и проблемам окружающих людей.

Как видим, совокупность качеств, навыков и знаний, создающих какую-либо из существенных установок, охватывает физические, умственные и нравственные качества, общее развитие, опыт и определенные специальные знания, относящиеся к индивидуальному экзистенциализму. Интересно в этом аспекте заявление А. Чебби, представительницы молодежи АС, на Африканской региональной конференции высокого уровня по борьбе с терроризмом и предупреждению насильственного экстремизма, способствующего терроризму (2019): «Важно признать, что тенденция к насильственному экстремизму не возникает из вакуума. Социально-экономическая и политическая маргинализация и недовольство молодежи на африканском континенте и во всем мире являются катализаторами присоединения к насильственному экстремизму. В 2013 году мой двоюродный брат был радикализирован ИГИЛ в возрасте 22 лет. Он решил поехать в Сирию сразу, как только окончил университет по специальности инженер. Это был тяжелый опыт общения с семьей, что заставило меня задуматься, почему молодежь, такая как мой двоюродный брат, выбрала этот путь, в то время как я выбрала ненасильственную активность. При этом мы оба имеем одинаковые жизненный опыт и образование» ^[42].

Практика учит, что человек, находящийся в процессе радикализации, испытывает облегчение, когда он может связать свои страдания со страданиями своего сообщества. Его боль - больше не его вина. Чувство потери и беспомощности перед лицом своих внутренних демонов отходит на второй план, т.к. его теперь замещает «крепкое братство», и путь к выздоровлению – стать его полнокровным членом. И вот поддавшись всесторонней психологической и идеологической обработке, он внезапно становится частью «солидарности», например, джихадистского сообщества. Воображаемое моральное превосходство повышает его самооценку. Признание и поощрение психологическими узами связывают его с религиозными группировками, которые, таким образом, становятся для него своего рода суррогатной семьей. Дихотомическое мировоззрение становится его путеводной звездой. Для него или против него нет промежуточных позиций. Он начинает делить всех только на: «злых» и «добрых», «правильных» и «неправильных», «своих» и «чужих» и, в конце концов, осознает свою идентичность – «борец за истинную веру». А его лозунгом становиться крылатая фраза: «Кто не с нами, тот против нас!».

Группа «семья и сверстники». Данная группа включает такие факторы, как: наличие в составе малых социальных групп, к которым принадлежит индивид, асоциальных друзей и сверстников, низкий социально-экономический статус семьи, юношеский возраст матери молодого индивида при его рождении, низкая сплоченность семьи и привязанность к ней ее членов, родительский конфликт в семье или развод родителей в раннем детстве индивида, суровые физические наказания в отношении индивида или физическое насилие к нему со стороны родителей, слабый контроль родителей.

Мировой опыт религиозного терроризма, особенно в странах Ближнего Востока, Центральной и Юго-Восточной Азии показывает, что одни молодые люди вербуются сочувствующими членами семьи или убеждаются ими в том, что членство в террористической религиозной организации поможет им защитить свои семьи или общины. Другие обмануты, проданы, похищены, или насильно завербованы. Так в Индонезии, по меньшей мере «13 человек были убиты и 40 ранены после того, как семья из шести человек, в том числе девятилетний и двенадцатилетний члены семьи 13 мая 2018 года в качестве террористов-смертников совершили нападения на три церкви во втором по величине городе страны Сурабая. На следующий день другая семья из пяти человек, взорвала бомбу у входа в полицейский участок Сурабая. На Востоке, отмечается в следственной практике, нередко в смертники идут члены семей-изгоев, в которых кто-либо опорочен каким-то поступком, «потерял лицо». В этом случае террористический акт представляет собой попытку защититься от потери своего реноме.

М. Сейджман в ходе своих исследований пришел к выводу, что «очень часто террористические группы возникают на основе некоторой общности людей. Это могут быть дружественные или родственные отношения, отношения близкого личного общения, ученичества и т.д.» ^[40]. Например, в период с 2009 по 2010 гг. жители Грозненского района Чеченской Республики Т., С., З., Х. с целью совершения актов терроризма и другой противоправной деятельности создали устойчивую вооруженную группу. Ее устойчивость банды достигалась стабильностью состава, тесной взаимосвязью между участниками, единством преступного умысла, дружескими отношениями, а также отношениями родства и давнего знакомства.

Группа «социум и социальное взаимодействие. Данная группа включает такие факторы, как: низкий уровень воспитания в образовательном учреждении, где учится индивидуум, высокий уровень преступности в районе его проживания, наличие в нем мест дислоцирования террористических организаций, продавцов оружия и наркотиков, низкий уровень социальной сплоченности социума.

Считается, что социальные отношения играют важную роль в процессе повышения радикализации индивидуума и его участия в террористической деятельности. Социальная и эмоциональная поддержка, а также развитое чувство религиозной идентичности являются ключевыми в этом процессе. Например, на Западе очень ценятся обещания. Заслуги здесь зарабатывают через действия по выполнению обещания. В западной культуре считается, что «действия говорят громче, чем слова». С другой стороны, на Ближнем Востоке намерения значат больше, чем действия. Если человек обещает то, что он будет делать в дальнейшем, а впоследствии он не в состоянии это сделать, то это не считается проступком до тех пор, пока человек искренне не признается, что сделать это не может.

Психология человека, отмечает профессор Ю. Антонян ^[57], такова, что при появлении какого-то страха он не бежит от этого ощущения, а идет к нему, чтобы узнать его, овладеть им. Эту особенность ученые отмечают и у убийц террористического характера. Они стремятся к смерти, своей или чужой. Согласно статистике, склонность к суициду наличествует у более 30% преступников, совершивших одно убийство, и у более 60% лиц, осужденных за три и более убийства. Смерть притягивает их. В конечном счете, в сознании неудавшегося студента или чиновника возникает стремление свести счеты с обществом, которое не дало ему возможности осуществить возлагавшиеся на него его близкими надежды и реализовать эту фобию он пытается в рядах террористических групп.

Таким образом, справедливо отметил А. Маслоу: «Человек - существо желающее. Человек крайне редко бывает полностью удовлетворен, а если и бывает, то очень недолго. Стоит ему удовлетворить одно желание, на его месте тут же возникает другое, затем третье, четвертое, и так до бесконечности. Желание непрекращающееся и неизбывное является характерной особенностью человека, оно сопровождает его на протяжении всей жизни» ^[56]. Поэтому нельзя утверждать, какой именно фактор привел индивидуума в религиозную террористическую организацию.

Вышеперечисленные группы факторов функционируют и подталкивают индивидуума к данному решению в комплексе и формируют структуру с ярко выраженными системными характеристиками (рис. 4).

Процесс функционирования данной системы можно описать следующей математической моделью:

T = f (L, F, S) (1)

где,

T – процесс приобщения индивидуума к религиозной террористической деятельности;

L – личностные ключевые факторы риска индивидуума;

F – ключевые факторы риска семьи и сверстников;

S – ключевые факторы риска социума и социального взаимодействия.

Рис. 4. Система управления ключевыми факторами

В процессе функционирования данной системы под воздействием управляющего сигнала рекрутера (субъекта управления), ключевые факторы создают в сознании индивидуума т.н. «экзистенциальное разочарование» и внушают ему, что участие в террористической деятельности может дать ему возможность парировать данное разочарование и реализовать свои экзистенциальные потребности, что приведет к восприятию жизни как значимой для индивидуума. Причем, ведущий ключевой фактор, всегда дополняется ведомыми факторами, а в отдельных случаях их роли могут и поменяться. На выходе данной управляемой системы в этом случае мы будем иметь новоиспеченного рекрута религиозной террористической организации. В том случае если все-таки индивидуум осознает, что участие в террористической деятельности не принесет ему удовлетворения экзистенциальных потребностей и сопротивляется управляющим командам, то рекрутер меняет тактику действия и на повестку дня выходят другие ключевые факторы из вышеперечисленных трех групп факторов.

Заключение

Ретроспективное исследование, а также анализ результатов социологических и статистических исследований показал, что в широком спектре причин и условий, способствующих тому, что индивидуум переходит от добродетельной социальной жизни к жизни в условиях, ограниченных рамками, традициями и ценностями религиозной террористической организации, а также к применению жестокости, насилия и убийствам в интересах реализации вновь приобретенных им потребностей и интересов, которые становятся его осознанными религиозными убеждениями, есть те факторы, которые играют в данном асоциальном процессе ключевую роль – ключевые факторы.

Ключевой фактор – это понятие, применяемое для описания воздействия, оказываемого как с внутренней (личностные факторы), так и с внешней среды (семья и сверстники, социум и социальное взаимодействие) на сознание индивидуума и которое имеет однозначное значение в процессе его функционирования в конкретных исторических и социально-политических условиях. Причем структура и содержание данных ключевых факторов меняется с течением времени (изменения временных рамок, а также общественно-политических и социально-экономических условий), а также по мере формирования мировоззрения индивидуума. Бихевиоризм людей регулируется в соответствии со структурой или моделью, которая не является сознательной. Но, поскольку религиозная идеология в иерархии сознания стоит выше религиозной психологии, то именно она играет активную роль в формировании и развитии таких ее структурных компонентов, как представления и потребности, мораль, этика, иллюзии, чувства, эмоции адептов и т.п.

Приобщение индивидуума к религиозной террористической деятельности объясняется именно ключевыми факторами, которые действуют согласованно друг с другом и всегда в рамках функционирования комплекса ключевых факторов. Данный комплекс осуществляет многообразные взаимосвязанные и взаимообусловленные процессы, позволяющие рекрутерам религиозных террористических организаций воздействовать на сознание индивидуума и изменять его мировоззрение с социального на радикальное. Он включает в себя три группы факторов (подсистемы), которые в зависимости от знаний, умений и навыков индивидуума определяют направленность, время и силу воздействия. У истоков данных факторов может стоять прагматизм, который включает в себя как поиск защиты от предрассудков, жестокого обращения и насилия, так и стремление получить материальные или духовные выгоды.

Самое важное преимущество, которое адепт получает от участия в религиозной террористической деятельности – простое решение, которое она предоставляет для устранения экзистенциальных проблем. В связи с этим усилия, направленные на то, чтобы убедить индивидуума отказаться от нашедшей свое место в его сознании фундаменталистской идеологии религиозного терроризма, должны иметь комплексный и адресный характер.

Полученные результаты позволяют нам утверждать, что наиболее подвержены религиозной радикализации индивидуумы, сознание которых находится под воздействием ключевых факторов, классифицированных нами как личностные факторы, семья и сверстники, социум и социальное взаимодействие. Тем самым мы можем утверждать, что выдвинутая нами гипотеза имеет право на существование.