К проблеме рецепции шекспировских мотивов в драматургии А.А. Ахматовой

Внимание к творчеству Шекспира ^{[7, с. 156–176; 10]}, в частности, выполненный Ахматовой перевод отрывка из «Макбета», а также ее глубокий интерес к так называемому «шекспировскому вопросу» ^{[14, с. 195 – 210]} отразились в одном из самых загадочных текстов Ахматовой – драме «Энума Элиш», созданной ею в Ташкенте в 1943-1944 г. ^{[13, с. 465]}. Пьеса была уничтожена Ахматовой, сохранились отрывки первоначального текста, а также поздние варианты и добавления 1960-х гг., в которых упоминается фамилия Жданова и присутствуют многочисленные отсылки к постановлению 1946 г.

«Шекспировский» слой в «Энума Элиш» зашифрован, завуалирован. Так, в прозаическом «Примечании», написанном в сказовой форме от лица некоего академика-комментатора, указано: «пишущий эти строки на этом не успокоился и поехал в город N. к знаменитому специалисту по истории балетного либретто (автору нашумевшего в свое время труда «Либретто и борьба с ним»). У маэстро ответ был давно готов: «Тоже Кристофер Марло» ^{[2, с. 310]}. Кристофер Марло – один из вероятных «претендентов» на авторство произведений Шекспира ^[5], и реплика «специалиста по истории балетного либретто» однозначно отсылает именно к Шекспиру, а в силу содержания «Примечания» получается, что автор всего текста «Энума Элиш» - «тоже Кристофер Марло», то есть Шекспир или тот, кто скрывался под его именем. Далее, в примечании упоминаются Отелло и Дездемона: «Клава мило ныряла в венецианскую двуспальную кровать, на которой в прошлом сезоне Отелло душил не менее знаменитую Дездемону» ^{[2, с. 314]}, а кровать Клавы отсылает к важному для Ахматовой «антишекспировскому» аргументу: «Анна Андреевна спокойно выдвигала доводы, приводившие в ярость правоверных шекспиристов, и перечисляла документы, на которых остались непохожие одна на другую собственноручные подписи Шекспира… - А завещание вы читали? Он оставляет жене «вторую по качеству кровать»… Анна Андреевна на разные лады повторяла «Вторая по качеству кровать!» - и смотрела на меня с видом победителя» ^{[14, с. 201]}. Буфетчице Клаве в «Энума Элиш также досталась явно не «первая по качеству» кровать – она «вскоре вся рухнула, потому что ее съел жучок» ^{[2, с. 313]}.

Анна Ахматова чрезвычайно интересовалась «шекспировским вопросом»: по свидетельству В. Рецептера, она многократно возвращалась в разговорах к этой теме и категорично утверждала, что актер Уильям Шекспир отнюдь не был автором приписываемых ему стихотворений и пьес. Особенно важным для Ахматовой был мотив «авторской маски»: так, комментируя «Макбета», она говорит, что «автор, скрывшийся под маской Шекспира, сам имел право на престол» ^{[14, с. 200]}. В диалоге с Рецептером она обращается к сквозным мотивам пьес Шекспира, среди которых – «брат, незаконно захватывающий власть, и лишенный законного владения наследник» («Гамлет», «Буря», «Конец – делу венец», «Как вам это понравится»)» ^{[14, с. 201]}: с оговоркой, что Макбет не приходится родным братом королю (Дункан и Макбет – двоюродные братья), этот мотив присутствует и в «Макбете». Другой сквозной мотив – это «пьеса в пьесе», что, по мнению Ахматовой, дает ключ к пониманию ответа на вопрос, кто же скрывался под маской Шекспира. «Возникает «ситуация инкогнито», смысл которой заключается в том, что автор «скрыт» от действующих лиц и в то же время «открыт» для зрителя, если это спектакль в «Глобусе», и для читателя … В этом случае в «Мышеловке», как в капле воды, отразилось бы действительное положение вещей: какой-то высокопоставленный и имеющий право на престол автор (здесь он – Гамлет) вынужденно скрывается за спиной театральной труппы «Глобуса» (здесь это – бродячие актеры): в этой труппе у него есть особо доверенное лицо – Шекспир (здесь это – Первый актер)» ^{[14, с. 201]}.

«Энума Элиш» Ахматовой представляет собой также «пьесу в пьесе», в которой у автора несколько «альтер эго» - это и героини самой пьесы, и героиня, описываемая автором в ироническом прозаическом прологе. Героиня «Энума Элиш» оказывается и зрительницей, и актрисой в пьесе, и двойником самой себя – «театр в театре» становится многослойным и многогранным. В репликах героини многократно цитируются стихотворения Ахматовой и присутствуют многочисленные аллюзии к ее биографии (см. ^{[2, с. 733]}). При этом сам факт установления авторства и исполняющих роли в пьесе актеров в «Примечании» к «Энума Элиш» также отсылает к «шекспировскому вопросу» в интерпретации Ахматовой: двойственность фигуры Шекспира как возможного автора и возможного исполнителя главной роли отражается в роли Х. в «Энуме Элиш». Во «Вступлении» говорится:

Довольно нам таких произведений,

Подписанных чужими именами,

Все это нашим будет и про нас ^{[2, с. 320]}

«Нашей» и «про нас», по версии Ахматовой, были пьесы Шекспира, в которых часто поднимался вопрос о законном и незаконном наследнике престола, а за фигурой Шекспира скрывался человек, имевший право на престол – то есть, и «Гамлет», и «Макбет» были про него.

В исследовании Г.П. Михайловой «Шекспировский тезаурус Анны Ахматовой»: королева Гертруда» ^[10] подробно разобрано «отвержение» Ахматовой образов Марии Стюарт (прототипа леди Макбет, с точки зрения Ахматовой) и королевы Гертруды, связанных с комплексом вины матери перед сыном и его предательства. «Могла ли Ахматова провести параллель между своими отношениями с сыном, Львом Гумилевым, и чувствами, связывающими Гамлета и Гертруду (в интерпретации Элиота)? Было ли в ощущениях и поведении Льва Гумилева нечто от ситуации наследного шекспировского принца? Соответствовал ли текст ахматовского жизненного и литературного поведения ^{[6, с. 129–138]} гамлетовской (гумилевской) эмоции? В известной степени, на все три вопроса можно дать положительный ответ» ^[10]. В драматических произведениях Ахматовой этот мотив находит свое отражение: мотив самозванца, претендующего на роль законного правообладателя – в отрывке «О летчиках, или слепая мать», и комплекс мотивов, связанный с образом королевы-убийцы, способствующей узурпированию власти и конфликтующей со своим сыном – в «Энума Элиш».

Само название пьесы «Энума Элиш» отсылает к коллизии «мать – сын»: к вавилонскому мифу, перевод которого был выполнен В.К. Шилейко в 1910-1920 гг. (его брак с Ахматовой датируется 1918 – 1922 гг., то есть А.А. Ахматова, технически помогавшая своему мужу в переводах, была свидетельницей и косвенной участницей рождения перевода мифа). В мифе описывается возвышение бога Мардука, убившего и разрубившего на куски собственную мать, богиню Тиамат, из тела которой образовались горы, реки и созвездия ^[15].

Образ «разрубленной матери» в «Энуме Элиш» возникает через связь с другим драматическим текстом Ахматовой – «О летчиках, или слепая мать». В обоих текстах присутствует почти идентичная фраза: в «Энума Элиш» орел Федя говорит героине Х. «Так-то вы, женщины, и попадаетесь» ^{[2, с. 327]}, а в «О летчиках» второй незнакомец произносит фразу «Так-то оне, бабы, и попадаются» ^{[2, с. 297]}, и сразу вслед за этим мать говорит: «Я видела во сне, что Игорь сошел с ума и зарубил меня топором» ^{[2, с. 297]} – как Мардук зарубил свою мать Тиамат. Текст «О летчиках» создавался параллельно поздней редакции «Энума Элиш»: «Разрозненные наброски незавершенного киносценария (РГАЛИ) были написаны после 31 марта 1963 г. В это время Ахматова была занята трагедией «Энума Элиш» ^{[2, с. 733]}. Фраза же восходит к изложенной А. Найманом реальной ситуации из жизни Ахматовой: «Когда Гумилев был в Африке, она почти безвыходно сидела дома и лишь однажды заночевала у подруги. В эту ночь он вернулся. Она, приехав наутро и увидев его, заговорила, застигнутая врасплох, что надо же такому случиться, первый раз за несколько месяцев спала не дома – и именно сегодня. Кажется, при этом присутствовал ее отец, и не то он, не то муж обронил, когда она замолчала: «Вот так вы все, бабы, и попадаетесь!» ^{[11, с. 205]}. То есть исторически фраза восходит к ситуации псевдо-измены (измены не было, но никто не поверил), затем связывается с сюжетом убийства матери сыном.

Сюжет об убийстве матери собственным сыном имеет корреляции не только в мифе «Энума Элиш», но и в жизни Ахматовой, сын которой, как указывает Эмма Герштейн, неоднократно упрекал и винил ее в своем заключении и опале ^[3]. Герштейн также указывает на присущее Льву Гумилеву «тяжкое бремя, сравнимое с исторической судьбой преследуемых малолетних претендентов на престол» ^[3], сравнивая его тем самым в том числе и с сыном Марии Стюарт, Яковом, который был разлучен с матерью во младенчестве и воспитан ее врагами (ср. воспитание Льва Гумилева свекровью Ахматовой и намеренное формирование у него неприязни к родной матери ^{[8, с. 147]}). В стихотворном монологе героиня «Энума Элиш» произносит: «А я была неверной, как любовь / Невернее шотландской королевы» ^{[2, c. 338]}, прямо отсылая к образу Марии Стюарт, прототипу леди Макбет и королевы Гертруды.

Мотив предательства сына матерью отражается в цитируемом Н.Я. Мандельштам сне Ахматовой, который отчасти нашел отражение и в тексте «Энума Элиш»: «Героиня в ночной рубашке – одна из многих женщин, просыпавшихся ночью в холодном поту и не веривших тому, что с нами произошло. Это Ахматова, которой приснился до ужаса реальный сон: в широком коридоре пунинской квартиры, где стоял обеденный стол и в самом конце за занавеской – кровать (там случалось ночевать Леве и мне с Мандельштамом), слышны солдатские шаги. Ахматова выскакивает в коридор. Пришли за Гумилевым. Она знает, что Николай Степанович прячется у нее в комнате – последняя дверь по коридору, если идти от парадной двери, то налево, как и другие двери. За занавеской спит Лева. Она бросается за занавеску, выводит Леву и отдает его солдатам: «Вот Гумилев». … Только женщина, которую мучил такой сон, могла написать «Пролог» ^{[9, c. 396 – 401]}.

Связь «Энума Элиш» с «Макбетом» проявляется и через другую сюжетную коллизию мифа о Мардуке. Мардук первоначально не хотел принимать участие в битве против чудовищ, однако бог Эа сообщил Мардуку о его предначертанной судьбе – убить чудовищ и стать верховным правителем богов. Мардук соглашается, в обмен прося дать ему власть над судьбами, в том числе и над своей собственной. Этот сюжет во многом коррелирует с сюжетом «Макбета»: герой также получает предсказание о своей судьбе и действует в соответствии с ним, а затем хочет изменить судьбу – убивает Банко и пытается убить его сына, чтобы не допустить владычества потомков Банко.

В «Примечании» также присутствует отсылка к важному для Ахматовой образу из «Макбета». Главная героиня «Энума Элиш» «получила предписание покинуть театр и посвятить себя ухаживанию за собственной могилой. … Могилу изредка посещают какие-то господа без шляп и пожилые дамы с целыми цветниками на голове» ^{[2, c. 311]}. В воспоминаниях Юрия Олеши упоминается следующее: «Она заговорила о том, что переводит «Макбета». Там есть, сказала она, строки, где герой говорит, что его родина похожа больше на мачеху, нежели на мать, и что люди на его родине умирают раньше, чем вянут цветы у них на шляпах» ^{[12, c. 159]}.

Эти слова произносятся Россом – тем самым персонажем, который в начале трагедии сообщает о предательстве Кавдорского тана, и с его слов зритель уже знает о том, о чем пока не знает Макбет. Иллюстрируя мысль о мгновенно наступающей смерти, сразу после этих слов Росс сначала сообщает Макдуфу, что его жена и дети здоровы, а затем, буквально через минуту – что жена и дети убиты, и охватившая Макдуфа скорбь и ярость сподвигает Макдуфа убить Макбета ^[16]. Тем самым исполняется предсказание, которое Макбет первоначально принял за пророчество о своей победе, - Макдуф не был рожден женщиной и смог убить Макбета, считавшего себя неуязвимым. Ключевым в толковании этого предсказания становится упоминание о кесаревом сечении: Макбету дается подсказка, так как при попытке узнать свое будущее он слышит эти слова от призрака – окровавленного младенца. Однако не придав этому значения и не сопоставив формулировку «рожденный женщиной» с возможным появлением на свет в результате кесарева сечения Макбет толкует предсказание в свою пользу ^[16].

В «Энума Элиш» упоминается о возможной причине смерти героини: «причина смерти варьируется в зависимости от собеседника, от кесарева сечения – до блаженного успения, т.е. от старости» ^{[2, c. 311]}. При этом кесарево сечение – это рассечение матери, чтобы извлечь ребенка – то есть в начале снова возникает сюжет об убийстве матери ее собственным ребенком.

В «Энуме Элиш» нет персонажа – сына главной героини, однако говорящий с героиней голос прямо упоминает о том, что он принадлежит ее сыну: «Мы будем все время испытывать одно и то же … В этом будет весь ужас и все отвращение кровосмесительного брака, то, от чего бежал Эдип…» ^{[2, c. 351]}. Она называет их брак «преступным», а голос далее говорит: «Все это похоже на какое-то чудовищное кровосмешение» ^{[2, c. 351]}, прямо указывая, что одним из возможных прототипов героя «Энума Элиш» является сын героини – альтер эго Анны Ахматовой.

В конце сохранившегося текста «Энума Элиш» также завуалирована отсылка к «Макбету». Наиболее распространенной и часто цитируемой аллюзией к тексту «Макбета» в мировой культуре является обращение к образу леди Макбет, которая никак не может отмыть кровь со своих рук. Косвенной, зашифрованной отсылкой к этому образу является звучащее в сцене суда «обвинение»: героине вменяют, что она «при мне хвалила Джойса» ^{[2, c. 365]}. Ахматова, по ее собственному свидетельству, прочла Джойса в оригинале ^{[1, c. 172]} и перечитывала его шесть раз ^{[1, c. 211]}. В начале «Улисса», в первом эпизоде, названном «Телемах» (то есть опять-таки связанным с образом сына), присутствует аллюзия к «Макбету» и практически в следующем предложении – упоминание о «Гамлете»: «Они моются, банятся, оттираются. Жагала сраму. Совесть. А пятно все на месте. … Погодите, Хейнс, вот вы еще послушаете его о Гамлете» ^{[4, c. 14]}. Иными словами, в тексте присутствует объединение «Макбета» и «Гамлета» - комплекс мотивов, связывающий образы Марии Стюарт и королевы Гертруды, тему законного наследника и узурпатора и образ сына, обвиняющего в своих несчастиях мать. Использованное в переводе словосочетание «Жагала сраму» является попыткой передать упомянутое в оригинале название средневекового английского трактата “Ayenbite of inwyt” – у Джойса в модернизированной версии “Agenbite of inwit”. Как упоминает переводчик «Улисса» С.С. Хоружий, это название «непонятно современному читателю (как и мой перевод)» ^{[4, c. 14]}: то есть читающий «Улисса» в подлиннике непременно должен был «споткнуться» об этот фрагмент, обратить на него особое внимание. Смысл названия этого трактата – «Угрызения совести», что вкупе с упоминанием леди Макбет и Гамлета формирует мотив вины убийцы и пособницы убийцы, от действий которой пострадал ее собственный сын.

В многослойном тексте «Энума Элиш» присутствует отсылка ко многим персонажам мировой литературы: Ахматова цитирует Бодлера, упоминает госпожу Бовари, Жанну д’Арк, Ифигению и множество других прецедентных имен и высказываний. Одним из самых значимых при этом представляется комплекс мотивов, скрытый «фигурой умолчания»: при многочисленных отсылках к тексту «Макбета» и «Гамлета», в разрозненных текстах «Энума Элиш» нет ни единого прямого упоминания об этих трагедиях Шекспира (как и имени самого Шекспира), что показывает принципиальную важность шифрования, «скрывания» данного мотива.