Восстановление взаимоотношений Московской патриархии с Иерусалимским и Антиохийским патриархатами в 1946–1948 годах (к вопросу о назначении представителей)

Начиная с XIX в. православные церкви Ближнего Востока пользуются покровительством со стороны Российской империи, а такие учреждения как Русская духовная миссия в Иерусалиме (1847 г.) и Императорское православное палестинское общество (1882 г.) становятся проводниками российского влияния. Однако после революционных событий в России в 1917 г. взаимоотношения Русской Православной Церкви Московского патриархата (РПЦ МП) и Восточных патриархатов практически полностью прекратились. Однако с окончанием Великой отечественной войны произошла переоценка советским руководством общественно-политической роли Русской Православной Церкви. Началась реализация новой модели советской религиозной политики в области международных отношений в условиях начала холодной войны. В связи с этим встал вопрос о методах восстановления взаимоотношений между патриархиями. Проблема назначения представителей стала наиболее актуальной в контексте данного процесса.

Обобщающих монографий, посвященных проблеме Восточных православных патриархатов как объектов системы внешнецерковных связей РПЦ в XX веке, до сих пор нет в отечественной историографии. Однако было бы неверно утверждать, что данная проблематика вообще не рассматривалась. Существуют публикации, посвященные конкретным вопросам, связанным с взаимоотношениями РПЦ и Восточных патриархатов. Например: статья «О судьбе Русской Палестины после 1914 г.» ^[1], в которой главным предметом исследования становится судьба русских объектов в Палестине, что в свою очередь напрямую связано с характером взаимоотношений Московского и Иерусалимского Патриархатов. Также в качестве примера можно привести статью Бахтина Е. «Из истории русской православной общины в Ливане» ^[2], где дается краткий обзор жизни русской общины в Бейруте, начиная с 1927 г., и поднимается проблема назначения представителей Московской патриархии при Антиохийском патриархе, но весьма конспективно. Недостаточная изученность важных аспектов, связанных с деятельностью РПЦ на Ближнем Востоке, обусловливает актуальность выбранной темы исследования.

«Когда сокрушился царский режим и Советы заняли власть, то коммунизм был по своему существу, своей пропаганде и действиям – антирелигиозным. Результатом этого явилось то, что все церкви на Востоке, которые зависели материально или духовно от Патриархии Московской, остались совершенно отрезанными от источников не только своей духовной, материальной, но также и от центра своей политической поддержки, т. к. во время существования Оттоманской Империи русские консулы официально защищали интересы православия и отстаивали его права на Ближнем Востоке. Отчуждение СССР от православия нанесло, конечно, последнему смертельный удар и за последние 20 лет православная церковь потеряла не только свою политическую мощь, но и большую часть своих материальных возможностей». Именно так характеризовала взаимоотношения Русской Православной Церкви с Восточными патриархатами в 1945 г. принцесса Ирина Греческая и Датская (Ирина Александровна Овчинникова), в письме к Председателю Совета по делам РПЦ Г. Г. Карпову ^{[3, л. 190–191]}. Принцесса Ирина во время Второй мировой войны оказалась в эмиграции после оккупации Греции. Она разделяла в годы войны участь королевского дома и вместе с ним обосновалась в Каире, поэтому она непосредственно наблюдала за тем, как протекает религиозная жизнь в данном регионе ^{[4, с. 189]}. В конце письма принцесса Ирина высказала свое видение решения проблемы возобновления деятельности РПЦ в Восточных патриархатах. По ее мнению, Антиохийская патриархия – единственная патриархия, которой нужно было бы дать определенное и широкое денежное пособие. «Но эта субсидия не должна идти на всякие фантазии Его Блаженства, а Его Блаженство должно представить русскому посланнику тов. Солоду (Чрезвычайный и полномочный посланник СССР в Сирии и в Ливане по совместительству – прим. автора) совершенно определенный план с наименованием русских школ, с указанием какую поддержку эти школы получали и какую практическую пользу это пособие принесет православию» ^{[3, л. 202]}. Относительно единственной на тот момент действующей русской церкви, как сообщает Ирина Александровна, в ней служил священник, который не признавал авторитета Московского патриарха. На самом деле речь шла даже не о церкви, а о приделе Благовещения Пресвятой Богородицы в храме святителя Николая в Ашрафии (один из древнейших христианских районов Бейрута), который Антиохийская Православная Церковь выделила русской общине Бейрута. По мнению принцессы Ирины, Московский патриарх должен назначить своего представителя, священника, при Его Блаженстве Патриархе Антиохийском, который будет одновременно настоятелем русской церкви в Бейруте. «Патриарху Иерусалимскому денежного пособия, конечно, давать не нужно, да он его никогда не примет. Ему нужна моральная поддержка и оказание всяческого внимания, почтения и уважения», – писала принцесса Ирина в продолжении своего письма. Россия должна широко и щедро поддерживать русские монастыри: «Великий позор для победоносной России, если ее монашки будут продолжать голодать и протягивать руку на чужбине и обращаться за материальной помощью к английскому архиерею. Россия не должна забывать, что они на святой Земле Палестины свято блюли русскую традицию и продолжали молиться на русском языке о России и ее детях. Когда вопрос русского имущества будет решен, то в распоряжении русской духовной Миссии будут большие суммы денег, и тогда русские монастыри смогут снова жить на собственные доходы» ^{[3, л. 204]}. Ценность данного письма как источника по проблеме взаимоотношений Московской патриархии с Иерусалимским и Антиохийским патриархатами сложно переоценить, так как принцесса Ирина была заинтересована в поддержке православия на Ближнем востоке и, как она сама неоднократно подчеркивала в своих последующих письмах, всем сердцем желала скорейшего восстановления связей между Церквами. Поэтому она старалась наиболее объективно описать текущую обстановку в патриархатах и предупредить возможные трудности, которые могут возникнуть в данных взаимоотношениях. 9 и 15 июня 1945 г. в ходе своего путешествия на Ближний Восток патриарх Московский и всея Руси Алексий I (Симанский) встречался с принцессой Ириной в Каире. Но прежде чем рассмотреть значение поездки патриарха Алексия на Ближний Восток в контексте проблематики настоящей статьи, следует упомянуть визит Антиохийского патриарха и представителя Иерусалимской патриархии по поводу интронизации патриарха Алексия.

4-го февраля 1945 г. состоялось торжество интронизации патриарха Алексия в Богоявленском кафедральном соборе г. Москвы. В статье, напечатанной в дамасской газете «Ле Матен» от 14 февраля 1945 г. под заголовком «Делегация православной Антиохийской патриархии возвратилась после десятидневного пребывания в Москве», размещено интервью митрополита Тиро-сидонского Абу Ржейли, где он описывал данное событие: «Его Блаженство патриарх был очарован поездкой в Москву <…>. До Баку мы долетели на самолете через Багдад и Тегеран. В городе Баку для патриарха и его свиты был предоставлен специальный вагон, на котором мы доехали до Москвы. <…> Все православные патриархи были представлены на выборах и интронизации Патриарха Московского и Всея Руси. Среди патриархов и их представителей были следующие: Константинопольский, Александрийский, Антиохийский, Иерусалимский, Румынский, Сербский и Грузинский. Выборы происходили публично. <…> Во время интронизации представитель антиохийской церкви и представитель румынской церкви обратились к нему на французском языке, и он им ответил на чисто французском языке. Немного позже он ответил на греческом, в ответ на обращение на том же языке» ^{[5, л. 4–5]}.

Также в данном архивном деле имеется копия статьи из газеты «Алеф-ба» в переводе с арабского от 21-го февраля 1945 г. (№ 297-5948) под заголовком: «Иерусалим, 20 февраля от специального корреспондента “Палестины”. Интервью с митрополитом Севастийским Афинагорасом», в которой митрополит Афинагор (Василиадис), представитель Иерусалимской Патриархии, описал свое видение положения Русской Церкви в советском государстве. «4-го февраля было торжество интронизации в кафедральной церкви Богоявления с участием нас и тех, кого упомянули. В литургии участвовали Блаженнейшие патриархи Антиохии, Александрии, Грузии с 18-ю митрополитами из Константинополя, Александрии, Дамаска, Иерусалима, Румынии и Сербии, – все они представляли свои церкви в торжестве интронизации <…>. Религия в России свободна, но правительство не позволяет ей никакой пропаганды, а церкви открываются не иначе как после разрешения правительства с условием, чтобы каждая церковь сама несла свои расходы» ^{[5, л. 8]}. Приезд делегатов от Поместных Церквей, в частности от Иерусалимской и Антиохийской, на интронизацию патриарха Алексия будет важным шагом на пути восстановления присутствия Московской Патриархии на территории Палестины, Сирии и Ливана. Уже 28 мая 1945 г. патриарх Алексий прибыл в Дамаск, 30 мая – посетил Бейрут. 31 мая 1945 г. патриарх Алексий прибыл в Иерусалим. Иерусалимский патриарх Тимофей приветствовал предстоятеля Русской Православной Церкви. «1 июня, Его Святейшество со всеми своими спутниками в сопровождении архиепископа Афиногора и других лиц посетил Вифлеем» ^{[6, с. 14.]}. На следующий день было совершено паломничество в храм Соломона, в храм Воскресенья, затем поехали в Гефсиманию. 3 июня патриарх Алексий принял делегации всех церквей и религиозных общин Палестины ^{[7, л. 11]}. Утром 4 июня патриарх Алексий совершал водосвятие на Иордане, днем принял некоторых членов русской колонии в Палестине. 5 июня патриарх выехал из Палестины и прибыл в Каир. 18 июня Алексий посетил резиденцию Бейрутского митрополита Илии (Салиби). 20 июня президент Ливанской республики Бишара-эль-Хури наградил патриарха Алексия орденом Ливанского Кедра (самая высокая награда в Ливане). Вручение ордена состоялось в резиденции митрополита Илии (Салиби). 22 июня Алексий прибыл в Дамаск. Поездка патриарха Алексия на Ближний Восток проходила с 28 мая по 26 июня 1945 г. и, безусловно, оказала влияние на дальнейшее развитие взаимоотношений между Московской патриархией и Восточными патриархатами, хотя вопрос о назначении представителей от РПЦ (МП) в Иерусалимской и Антиохийской Церквах остался нерешенным.

Потрясающей находкой в ходе работы с архивными документами стала копия письма митрополита Ливанского Ильи (Карама) от 6 декабря 1945 г. из резиденции Хадет на имя патриарха Алексия: «Опоздание, с которым я принялся писать Вашему Святейшему по поводу поручения, которое Оно соблаговолило мне дать, вызвано не ленью, не недостатком старания. Болезнь, которой страдает духовенство Русской Миссии в Палестине, требует долгого и постоянного лечения с тем, чтобы подготовить возвращение в недра церкви всей Миссии, а не только части ее» ^{[5, л. 36]}. В письме митрополит Илия сообщает, что он поехал в Иерусалим в день отъезда патриарха Алексия в Москву (26 июня 1945 г.) и имел длительную беседу с настоятелем Русской духовной миссии (РДМ в Иерусалиме), архимандритом Антонием (Синкевичем). Он просил митрополита Илию трехнедельной отсрочки для того, чтобы он мог договориться с другими членами миссии и принять общее решение. По истечении этой отсрочки, как пишет митрополит Илия, архимандрит Антоний ходатайствовал о второй, двухмесячной отсрочке, чтобы списаться с настоятелями монастырей, и потребовал официальный мандат, исходящий от патриарха Алексия, где были бы указаны полномочия обсуждать данный вопрос, поскольку имевшийся на руках у митрополита Илии мандат был написан на бумаге без штампа Московской патриархии и без патриаршей печати. Таким образом, Московская патриархия пыталась узнать текущую обстановку в Русской духовной миссии в Иерусалиме через посредничество Ливанского митрополита Илии (Карама), что является необычным, так как миссия находилась на канонической территории Иерусалимской Церкви, поэтому договариваться с архимандритом Антонием должны были иерархи Иерусалимской патриархии.

В начале 1946 г. представителей от РПЦ (МП) не было ни при Антиохийской ни при Иерусалимской Церкви. Представители Бейрутской православной общины, признавшие юрисдикцию патриарха Алексия, просили в своих письмах и обращениях на имя Антиохийского и Московского патриархов о назначении священника из Московской патриархии. В ГА РФ сохранились копии этих писем. В частности в письме от 21 февраля 1946 г. из Бейрута, адресованного патриарху Алексию, члены общины писали, что неоднократно ходатайствовали перед митрополитом Илией (Салиби) о передаче собора Св. Великомученика и Победоносца Георгия, церковного имущества и денежных сумм, принадлежащих Русской Православной Церкви бейрутской колонии. Однако митрополит Илия (Салиби) не удовлетворил данные просьбы, и представители общины решили обратиться к Антиохийскому патриарху Александру III напрямую. В письме приводятся слова Антиохийского патриарха, сказанные представителям бейрутской общины: «Разрешите вопрос со священником и весь вопрос разрешится сам собой» и добавил: "Я думаю, что Митрополит Илия не хочет портить отношения с Митрополитом Анастасием (Грибановским – прим. автора)"» ^{[5, л. 46]}.

Ответ со стороны Московской патриархии на эти просьбы последовал довольно скоро, т. к. уже в письме патриарха Алексия на имя Г. Г. Карпова от 16.03.1946 г. звучит просьба назначить иеромонаха Симеона (Гавриила Петровича Никитина) настоятелем православной общины в Бейруте ^{[5, л. 48]}. 15 мая 1946 г. в Бейруте было образовано подворье Московского патриархата в Ливане ^[2]. Стоит отметить, что Е. Бахтин не ссылается на источник, где фигурировала указанная им дата. Однако её правомерность косвенно подтверждает наличие в документах ГА РФ распоряжения Совета Министров СССР № 7411 от 10 июня 1946 г., где говорится о том, что Совет по делам РПЦ дает согласие патриарху Алексию на посылку в г. Бейрут архимандрита Симеона в качестве настоятеля РПЦ ^{[8, л. 69]}. Также в архивном деле сохранилось письмо (недатированное) патриарха Алексия патриарху Александру III: «Это письмо я посылаю с Архимандритом Симеоном, которого я направляю в Бейрут в русский приход. Я неоднократно получал от местных русских прихожан просьбы назначить им священника, т. к. они хотят быть в ведении Московской Патриархии и чуждаются всякого раскола. Благоволите, дорогой Владыко, поддержать этого моего посланного архимандрита и защитить его, если когда это потребуется <…>» ^{[5, л. 49]}. Далее в деле имеется устав Московской патриархии, данный архимандриту Симеону и содержащий следующие положения:

«1. Русский Православный приход в Бейруте вместе со школой, состоявшие до сего времени в ведении Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, выделяется из состава Миссии и преобразовывается в Московское Патриаршее Подворье, с назначением от Патриархии Настоятеля Подворья.

2. Настоятелем Московского Патриаршего Подворья в Бейруте назначается архимандрит Симеон/Никитин/, которому предлагается безотлагательно выехать в г. Бейрут и принять в свое ведение все церковное хозяйство, включая и школу.

3. Обслуживавший до настоящего времени указанный приход иеромонах Гермоген /Золенко/ увольняется от должности Настоятеля.

4. Иеромонаху Гермогену /Золенко/ предлагается безотлагательно сдать, по соответствующему акту, все церковное хозяйство русского православного прихода в Бейруте, со всеми церковными организациями /включая и школу/ вновь назначенному архимандриту Симеону.

5. Акт о передаче имущества, со всеми подробностями описями его и надлежащими подписями подлежит представлению в Московскую Патриархию» ^{[5, л. 50]}.

Ответ от Антиохийской Церкви последовал 23 августа 1946 г., где патриарх Александр III в телеграмме к патриарху Алексию писал, что примет архимандрита Симеона ^{[5, л. 52]}. Архимандрит Симеон по прибытии в Бейрут был дружественно встречен Антиохийским патриархом. Однако тот устав, который был дан архимандриту Симеону патриархом Алексием, не удалось реализовать в полной мере, т. к. карловацкая группа верующих состояла в ливанском или польском гражданстве и подчинялась местным законам. Поэтому административным воздействием разрешить этот вопрос не представлялось возможным. Из письма архимандрита Симеона на имя патриарха Алексия, отправленного 15 февраля 1947 г. из Бейрута, следует, что Антиохийский патриарх несмотря на то, что архимандрит Симеон уже полгода находился в Бейруте, так и не запретил карловацкой группе верующих молиться в Благовещенском приделе: «Две недели тому назад Его Блаженство пробыл в Бейруте пять дней. <…> Во время этих переговоров у меня сложилось впечатление, что Патриарх Александр, во-первых, не может своей властью этого сделать, а, во-вторых, не очень этого хочет. Несколько раз Его Блаженство заявил мне: "У нас на Востоке отношения между Митрополитами не такие, как у Вас в России – у нас Митрополит имеет определенную самостоятельность решать принципиальные вопросы. В данном случае Митрополит Илия (Салиби – прим. автора) не очень спешит с этим делом"» ^{[5, л. 72]}.

Архимандрит Симеон также владел информацией о ситуации в Иерусалиме (июнь 1947 г.): «Вопрос с Антонием (Синкевичем, возглавлял Русскую духовную миссию в Иерусалиме и не признавал юрисдикцию Московской патриархии – прим. автора) без изменений. Он продолжает творить такие же дела как и прежде и все слухи, что он утихомирился – ложны. Русские люди мирские – вне церкви. Они объединены в славянский союз. <…> Из иерусалимских сестер ни одна не согласилась занять место регентши в Бейруте. К служению в пустой церкви за 10 месяцев я уже привык. Одну, из всенощных мы начали… вдвоем. Обидно, что такая маленькая группа громко называется Патриаршим подворьем <…>» ^{[5, л. 99–101]}. В этом кратком сообщении архимандриту Симеону удалось передать самую суть происходящих событий в Иерусалиме, что имеет документальное подтверждение по материалам, касающимся Иерусалимской патриархии. Проблема положения Русской духовной миссии в Иерусалиме была одной из ключевых во взаимоотношениях Московской патриархии с Иерусалимской Православной Церковью, и её решение началось после визита патриарха Алексия I Иерусалима и других городов Ближнего Востока. Следующим важным шагом стала поездка делегации Московской патриархии во главе с митрополитом Ленинградским Григорием (Чуковым) на Ближний Восток. 21 ноября 1946 г. делегация прибыла в Иерусалим ^{[9, с. 5]}. В день приезда был краткий прием у Иерусалимского патриарха Тимофея. В беседе с Блаженнейшим патриархом Тимофеем были обсуждены общие церковные проблемы, а также вопросы, касавшиеся окормления РДМ в Иерусалиме. По словам митрополита Григория, по всем этим вопросам была установлена полная договоренность ^{[9, с. 7]}.

Митрополит Григорий отмечал, что в Иерусалиме проживало много русских монахинь в Горненском и Елеонском монастырях; несколько русских монахов и мирских граждан, большей частью служащих в разных учреждениях. Часть из них находилась в ведении митрополита Анастасия и управлялась архимандритом Антонием, который преследовал монахинь, признавших своим главой Московского патриарха ^{[9, с. 7]}.

25 ноября 1946 г. митрополит Григорий обратился с официальным заявлением к верховному эмиссару Палестины: «Исконное русское православное достояние в Иерусалиме, по праву принадлежащие Московской Патриархии, в настоящее время находится в руках лиц, отошедших в раскол от Русской Православной Церкви, возглавляемой Московским Патриархом. <…> Иерусалимский патриарх Блаженнейший Тимофей уже предпринял в этом отношении некоторые меры, запретив Архимандриту Антонию Синкевичу, как раскольнику, совместное служение с подчиненным Иерусалимскому Патриарху православным духовенством. <…>

Лишивши верных Московскому Патриарху монахинь Горнего монастыря церковного богослужения, – Архимандрит Антоний закрыл и православное кладбище и объявил, что ни одна монахиня, признающая Московского Патриарха, не будет похоронена на православном кладбище. <…>» ^{[7, л. 129]}. 24 декабря 1946 г. состоялось совещание Священного Синода Русской Православной Церкви, на котором слушали доклад митрополита Григория о положении церковных дел в Иерусалиме. На этом совещании постановили составить опись всего имущества РДМ в Иерусалиме законному представителю Московского патриарха и направить его к верховному Комиссару Палестины. Также было принято решение начать срочный поиск кандидатуры на должность начальника РДМ в сане архимандрита, а затем добиться выдачи ему визы на постоянное жительство в Иерусалиме. В этот же день патриарх Алексий послал телеграмму Г. Г. Карпову, где изложил все эти проблемы ^{[10, с. 214–215]}.

Однако процесс назначения представителя от Московской патриархии при Иерусалимском патриархате затягивался ввиду политической ситуации в Палестине, а также по причине подготовки совещания глав автокефальных православных церквей, которое должно было пройти в Москве. 2 апреля 1947 г. начала свою работу специальная сессия Генеральной Ассамблеи ООН. 13 мая 1947 г. была сформирована специальная комиссия по Палестине. В начале 1947 г. патриарх Алексий обращался к председателю Совета по делам РПЦ Г. Г. Карпову о намерении созвать совещание глав Православных Церквей по назревшим церковным вопросам. Период с 1 по 10 октября 1947 г., по мнению патриарха Алексия, был бы приемлемым для проведения данного собора. Совет Министров СССР разрешил Совету по делам РПЦ дать согласие Московской патриархии на проведение в Москве Вселенского предсоборного совещания с участием глав всех автокефальных православных церквей мира. После этого начали разрабатывать программу проведения этого совещания ^{[10, с. 223–226]}. В июне 1947 г. Г. Г. Карпов предоставил план проведения совещания на утверждение И. В. Сталину и В. М. Молотову (в соответствии с распоряжением Совмина СССР № 6501-рс от 31 мая 1947 г.).

Вопросу о совещании в Москве было посвящено заседание Совета по делам РПЦ, состоявшееся 20 мая 1947 г. В ГАРФ(е) хранится протокол этого заседания. На нем присутствовали: Г. Г. Карпов, С. К. Белышев и другие члены совета. Докладывал член Совета Г. Т. Уткин: «До сих пор не решен вопрос о посылке в Иерусалим представителя Патриархии, который бы там занял место впоследствии главы Духовной Миссии. В Иерусалиме Духовная Миссия возглавляется ярым врагом Московской Патриархии архимандритом Антонием, который ведет непримиримую линию. И когда патриаршая делегация ездила в Иерусалим, то было проговорено, чтобы Московская Патриархия прислала туда священника или архимандрита, который вначале там устроился бы в качестве настоятеля церкви, которую Иерусалимский патриарх мог бы дать в его распоряжение, а затем занять место начальника Духовной Миссии. Это для нас было бы важно, потому что Иерусалим с огромными богатствами, которые принадлежат советскому государству, представляет большой государственный интерес. Между тем, до сих пор мы там не имеем точки опоры, не говоря уже о своем влиянии. Поэтому нужно послать представителя Патриархии, который бы информировал, изучал обстановку, чтобы выбить потом почву из-под ног Антония. Задержка в отправке такого человека в Иерусалим не зависит от Отдела, т. к. патриарх не подыскал подходящего кандидата. Самым основным большим вопросом, который, можно сказать, покрывает все те вопросы, и большие и маленькие, которые я перечислил, это вопрос о том большом совещании, которое предполагается созвать осенью этого года в Москве, – совещание, на котором должны быть решены все основные церковные вопросы, касающиеся не только русской церкви, но и других православных церквей, – это совещание глав православных церквей всего мира для решения общецерковных вопросов. Это совещание созывать нужно летом, во всяком случае, не позже, чем осенью» ^{[7, л. 132]}.

Однако уже в июле 1947 г. патриарху Алексию было направлено письмо от схиигумении Евгении, где она писала, что в ответ на приглашение на запланированное совещание он получит отрицательный ответ по причине якобы неблагоприятного времени для созыва. Схиигумения Евгения проживала в Иерусалиме, в Старом городе, который на тот момент являлся частью государства Трансиордания. «Тотчас по получении его (приглашения на предсоборное совещание – прим. автора) поднялась буря в Патриархии. За исключением трех архимандритов, из коих только один член Синода, все – епископы, архимандриты, иеромонахи заявили против послания Вашего Святейшества бурный протест, разросшийся особенно под влиянием греческого консула, лютого врага Вашего Святейшества и вообще России. К несчастью, он вмешивается во все церковные дела. Особенно волнение усилилось, когда им была доставлена телеграмма М. Германоса, в которой он заявил, что на Совещание ехать не надо и что такая поездка вызовет неудовольствие английского правительства. <…> После первых ярых возражений Синод решил не давать ответа, пока не выскажутся другие греческие патриархии. <…> Какие бы мотивы ни значились в отказе, но для всех ясно, что в основе вековой шовинизм греков и плохо скрываемое высокомерное недоброжелательное отношение к нашей Церкви и России вообще <…> Продолжается усиленная пропаганда карловацкая, поощряемая присылаемыми из Америки церковными изданиями <…>» ^{[7, л. 141–143]}. Из текста письма становится очевидно, что существовали две основные причины отказа поехать на предсоборное совещание в Москве: неблагоприятная внешнеполитическая обстановка (влияние английского правительства в Палестине) и нежелание отдавать инициативу Московской патриархии в организации общеправославных мероприятий.

12 июля 1947 г. состоялась беседа между патриархом Тимофеем и вторым секретарем Миссии СССР в Ливане Е. М. Подвигиным. 5 сентября 1947 г. была послана телеграмма Г. Г. Карпову от Врио зав. Ближневосточным отделом М. Максимова о результате этой беседы. Отказ Иерусалимского патриарха объяснялся тем, что патриархия не готова принять в нем участия из-за серьезного положения в Палестине. Архимандрит Наркис, который присутствовал на этой беседе, добавил, что было бы лучше перенести московское совещание на 1948 г. с тем, чтобы не дать Ватикану и реакционным силам возможность использовать в своих целях отсутствие на московском совещании представителей греческой церкви.

По сообщению Подвигина, приглашение патриарха Алексия вызвало резкий протест со стороны большинства членов синода из-за того, что патриарх Алексий находится в зависимости от советского правительства.

Действительно, в 1947 г. политическая ситуация в Палестине была сложной. После принятия резолюции 181/II Генеральной Ассамблеей ООН мира между евреями и арабами так и не наступило. Началось вооруженное противостояние, с одной стороны – Хаганы и других еврейских военизированных формирований, а с другой – Арабской освободительной армии (АОА). Параллельно действовала «Армия священной войны», сформированная иерусалимским муфтием Амином аль-Хусейни. Еще около 6 тыс. человек составили вооруженные отряды палестинских арабов, которые подчинялись Верховному арабскому комитету ^{[11, с. 58]}. Но всё-таки, мы предполагаем, что даже такая обстановка в Палестине не была по-настоящему веской причиной для отказа приезжать в Москву. На наш взгляд, мнение схиигумении Евгении и Е.М. Подвигина наиболее объективно отражают реальную обстановку в Иерусалимской патриархии.

7 августа 1947 г. патриарх Тимофей отправил телеграмму патриарху Алексею, где пояснил свой отказ от участия в Московском совещании. Право созывать собор принадлежит четырем Апостольским и Патриаршим престолам на Востоке, поэтому «следует вместе с ними обсудить, кто должен созвать Собор, когда, где и какие вопросы на нем рассматривать» ^{[7, л. 156]}.

В 1947 г. намеченный собор не состоялся. Совещание глав представителей автокефальных православных церквей и празднование 500-летия автокефалии Русской Православной Церкви состоялось в период с 8 по 18 июля 1948 г.

Утром 14 мая 1948 г. англичане спустили свой флаг в Иерусалиме. Декларация независимости была оглашена Бен Гурионом, ставшим первым премьер-министром Государства Израиль. СССР признал Израиль де-юре через два дня после провозглашения независимости. «Арабские государства, отказавшиеся признать резолюцию ООН о разделе Палестины, готовились к вторжению» ^{[11, с. 63]}. В ночь с 14 на 15 мая 1948 г. войска Арабского легиона пересекли Иордан и двинулись к Иерусалиму. Так началась арабо-израильская война 1948–1949 гг. Положение Русской духовной миссии в Иерусалиме во время арабо-израильской войны 1948–1949 гг. было описано нами в одноименной статье – «Положение Русской духовной миссии в Иерусалиме на фоне Арабо-израильской войны 1948–1949 гг.» ^[12]. 24 июля 1948 г. Старший инспектор Совета по делам РПЦ П. Д. Ананьев телеграфировал председателю вышеуказанного Совета Г. Г. Карпову о необходимости срочной посылки начальника Русской духовной миссии в Иерусалиме: «Пользуясь случаем установления дипломатических отношений с Государством Израиль и его благожелательным отношением к Советскому Союзу, необходимо использовать благоприятный момент для назначения Начальника Духовной Миссии, которому, несомненно, со стороны государства Израиль будет оказана помощь в выдворении антисемитов-карловчан из Палестины и закреплении всего церковного имущества за Московской патриархией. При урегулировании Палестинского вопроса и разделе Палестины на сферы влияния между США и Англией – сделать это не представится возможным ^{[13, л. 26]}.

17 сентября 1948 г. на заседании Священного Синода Русской Православной Церкви было решено: «Начальником Русской Духовной Миссии в Палестине (как видно изменилось наименование Миссии: до этого она называлась «в Иерусалиме», а здесь – «в Палестине». Этим подчеркивалось ее значение не только для Государства Израиль, но и для Иордании, в которую с 1946 г. вошла часть Палестины – прим. автора) назначить архимандрита Московской епархии Леонида (Лобачева). В состав Миссии назначить священника Московской епархии – Елховского Владимира Евгеньевича. Предложить архимандриту Леониду немедленно отправиться к месту своего назначения и по прибытии принять дела и имущество по должности начальника Миссии» ^[14]. Таким образом, существование законной Русской духовной миссии в Святом Городе снова стало реальным фактом. 14 октября И. В. Сталин разрешил Совету по делам РПЦ дать согласие Московской патриархии на выезд архимандрита Леонида (Ильи Христофоровича Лобачева) и священника Владимира Елховского из СССР в Государство Израиль ^{[15, с. 405]}. 30 ноября 1948 г. они прибыли в Иерусалим.

Таким образом, вопрос о назначении представителей Московской патриархии при Иерусалимском и Антиохийском патриархатах был ключевым в 1946–1948 гг. Взаимные поездки делегаций были нацелены на то, чтобы возобновить то общение между патриархатами, которое было до революции 1917 г. Каноническое общение между Русской Православной Церковью и Восточными патриархатами не прервалось в связи с крахом Российской империи, однако в связи с отменой частной собственности и национализацией подворья Антиохийской и Иерусалимской Церквей на территории советской России были закрыты. Паломничество на Ближний Восток практически сошло на нет. Но отношение государства к Церкви в СССР стало меняться во время Великой отечественной войны, вследствие чего стало возможным возобновление международных контактов Московской патриархии. В 1946 г. был назначен представитель от РПЦ (МП) при Антиохийском патриархате (г. Бейрут), а спустя два года – при Иерусалимской Православной Церкви (на территории Государства Израиль). Русское подворье в Бейруте в обозначенные годы не имело никакой собственности или церковного имущества как то: храмов, жилых домов или общественных учреждений. В отношении РДМ в Иерусалиме – передача имущества осуществлялась только на территории Израиля. Имущество, которое осталось в Иордании, было закреплено за Русской Православной Церковью Заграницей. Более того, как до арабо-израильской войны, так и после неё дипломатических отношений между СССР и Иорданией не было установлено (это произойдет лишь в 1963 г.). Этот факт в значительной мере затруднял общение РПЦ и Иерусалимской патриархии, т. к. резиденция Иерусалимского патриарха находилась в Иерусалиме (в Старом Городе), на территории Иордании.