Социально-экономическое освобождение человека и проблема суверенной личности в философии русского народничества

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ, проект № 19-011-00465 «Проблема суверенной личности в философии русского народничества».

Социально-философское и философско-антропологическое идейное наследие русского народничества до сих пор не изучено вполне и содержит множество тем, требующих отдельного историко-философского исследования. К числу подобных тем относится и идея социально-экономического освобождения человека в контексте проблемы суверенной личности. Содержание этой темы имеет существенное значение для дальнейшего анализа философско-антропологического идейного наследия русского народничества. Цель нашего исследования – изучить содержание проблемы социально-экономического освобождения личности в философском творчестве теоретиков русского народничества и их идейных последователей. В философско-антропологическом ракурсе изучения проблемы суверенной личности в философии русского народничества состоит новизна нашего исследования. В современной России проблема поступательного социального и экономического развития общества при сохранении суверенных прав личности представляет несомненную актуальность. В связи с этим обращение историков русской философии к гуманистической традиции отечественной мысли XIX в. представляется нам весьма своевременным.

Ключевые положения теории социально-экономического освобождения личности в идейном наследии русского народничества были сформулированы русским философом-материалистом Н. Г. Чернышевским (1828-1889). Нередко в трудах мыслителя экономический фактор в общественной жизни (прежде всего, характер материального производства) рассматривался как определяющий. Обоснование мыслителем «экономической детерминации прогресса» ^{[19, с. 216]} подразумевало акцентирование внимания на социально-экономическом аспекте освобождения личности.

Антропологизм социальной философии Чернышевского подразумевал, что труд в обществе должен быть организован по принципу соответствия его продукции потребностям человека и общества: «Основанием всему, что мы говорим о какой-нибудь социальной отрасли жизни, должны служить общие понятия о натуре человека, находящихся в ней побуждениях к деятельности и ее потребностях» ^{[16, с. 829]}.

Отсутствие принуждения и насилия в организации труда, по мнению Чернышевского, – залог самостоятельности личности: «материальным благосостоянием может пользоваться только то общество, в котором люди пашут землю, изготовляют одежду, строят жилища, каждый по собственному убеждению» ^{[17, с. 911]}. Самостоятельность трудящихся, а, следовательно, некоторая социально-экономическая автономия личности – одна из конечных целей в «теории трудящихся» мыслителя: «Прежняя теория говорит: свобода труда; новая теория прибавляет: и самостоятельность трудящихся» ^{[14, с. 57]}. Эта автономия достигается, когда созданы все условия для того, чтобы продукт труда оставался в собственности трудящегося, когда собственник и работник – одно и то же лицо: «основною идеею учения о производстве мы находим полное совпадение идеи труда с правом собственности над продуктом труда; иначе сказать, полное соединение качеств собственника и работника в одном и том же лице» ^{[14, с. 20]}.

Интересно, что частичную реализацию своего учения о производстве и своей «теории трудящихся» Чернышевский видел в практике земельного владения на Севере США: «На Севере земля занималась простолюдинами, до энтузиазма любившими труд и бежавшими из Англии, чтобы стать за океаном людьми независимыми: каждый из этих людей отыскивал себе кусок земли, который мог бы дать полное занятие труду его семьи, но не больше, потому что единственными работниками на него были он сам и его подраставшие сыновья. Север с самого начала был, как теперь остается, страной поселян собственников, перед массой которых исчезают все другие сословия» ^{[15, с. 410]}. Многие положения социально-экономического аспекта освобождения личности в идейном наследии мыслителя, в том числе идея свободного труда, найдут свое продолжение в социальных теориях русских народников.

Особое место в решении обозначенной проблемы занимали теоретические положения русского философа и социолога Н. К. Михайловского (1842-1904). Мыслитель на определенном этапе своего идейного развития (начало 1870-х гг.) полностью отвергал революционный путь социального освобождения личности. Более того, Михайловский надеялся на проведение «реформ сверху», по инициативе государства. Самодержавие даже рассматривалось им как потенциальный союзник в борьбе с развивающимся в России капитализмом: «Новые боги (капитализм. – А. В.) гораздо опаснее и, в этом смысле, хуже. Смотря так на дело, я могу до известной степени быть в дружбе со старыми богами (самодержавие. – А. В.) и, следовательно, писать в России» ^{[5, с. 66]}.

По мнению Михайловского, либеральная философия, которая составляет интеллектуальную базу капиталистического развития общества, только декларирует ценность личности, ее правовую суверенность. На деле же, полагал мыслитель, буржуазно-капиталистическое устройство общества не способствует всестороннему развитию индивидуальности человека, а только ускоряет тенденции атомизации общества, приближает торжество худшей версии индивидуализма, уничтожающей морально-нравственные и социальные ценности солидарности. Михайловский противопоставил либерально-буржуазной западноевропейской модели развития общинную модель с ее организацией труда в рамках «простой кооперации». Подлинно суверенная личность – это личность, обеспечивающая свою жизнедеятельность своими собственными силами, минимально зависящая от внешних социально-экономических факторов.

Польский историк А. Валицкий полагает, что Михайловский, таким образом, идеализировал жизнь крестьянина, подлинного суверена: «Все свои потребности он удовлетворяет собственными силами, используя все свои способности: крестьянин – он и фермер, и рыбак, и пастух, и художник в одном лице» ^{[1, с. 284]}. Следует отметить, что Михайловский действительно признавал суверенные достоинства крестьянской жизни, солидарную организацию труда в поземельной общине, однако было бы ошибкой считать, что антропологический идеал мыслителя совпадает с личностью крестьянина. Жизнь российского крестьянина в XIX в. была поставлена в жесткие социально-экономические условия. Она обуславливалась характером и степенью развития капиталистических отношений, бюрократической деятельностью самодержавного строя. Освобождение личности возможно только в том случае, если она в процессе «борьбы за индивидуальность» достигает высокого уровня своего всестороннего развития. Но такая личность уже не идентична личности крестьянина.

Объединяющие представления об антропологическом идеале и о суверенной личности в социальной философии Михайловского были во многом связаны с социально-экономическим аспектом освобождения личности. Идеальными условиями для развития личности, в которых и совершается социально-экономическое освобождение человека, можно признать те условия, когда общественная организация направлена на то, чтобы производитель и потребитель совпадали в одной личности. Обеспечение человека земельным участком, а значит и рядом важнейших условий социально-экономической независимости личности, Михайловский рассматривал как необходимую государственную инициативу. Мыслитель брал за образец подобной инициативы – принятие федерального закона Гомстед-акта в США, по которому в собственность граждан переходили незанятые земли на западе, организовывались фермерские хозяйства.

Независимости и свободы народ лишает именно буржуазно-капиталистический общественный строй, который отделяет собственность от труда: «Бойтесь же прежде всего и больше всего такого общественного строя, который отделит собственность от труда» ^{[6, с. 721]}. Можно сказать, что, занимаясь вопросом социально-экономического освобождения личности, Михайловский создал предпосылку для возникновения «философии труда», вписывающуюся одновременно в его теорию борьбы за индивидуальность, в этически ориентированную социальную философию.

Михайловский предложил не отождествлять понятие «нация» с понятием «народ». Под «народом», полагал мыслитель, следует понимать совокупность трудящихся: «Народ не в смысле нации, а в совокупности трудящегося люда. Труд – единственный объединяющий признак этой группы людей – не несет с собой никакой привилегии, служа которой мы рис­куем услужить какому-нибудь одностороннему началу: в труде личность выражается наиболее ярко и полно» ^{[7, с. 537]}. Таким образом, качество и продукты труда признавались мыслителем объективными критериями развития личности, свободными от случайных ее свойств и атрибутов, таких как национальная принадлежность, социальный статус и т. п.

Социально-экономическое истолкование феномена труда в философии русского народничества не было идентичным марксистскому, оно дополнялось антропоцентричным и эвдемонистическим содержанием социального идеала, в котором «труд, сделавшись разнообразным и соединяя элементы мышечной и мозговой работы, не только не является элементом тягостным и отупляющим, но сам заключает в себе элемент наслаждения и развития» ^{[4, с. 197]}. Попытка рассмотрения труда в более широком философском контексте была предпринята еще Чернышевским. Мыслитель характеризовал труд как «коренную форму» движения самой реальности, в контексте антропологической философии: «труд представляется в антропологическом анализе коренною формою движения, дающего основание и содержание всем другим формам: развлечению, отдыху, забаве, веселью; они без предшествующего труда не имеют реальности. А без движения нет жизни, то есть реальности» ^{[18, с. 120]}.

Для неонародников начала XX в., идейных наследников Чернышевского, Лаврова и Михайловского, освобождение личности стало одной из основных целей политической борьбы. Объединившись преимущественно в партии социалистов-революционеров (эсеров) и народных социалистов (энесов), неонародники сохранили традиционные народнические идеалы и фактически полностью сосредоточились на политических формах борьбы. Тем не менее, они понимали, что политические проблемы и проблемы социально-экономического освобождения личности являются взаимозависимыми и не решаются по отдельности.

Для идеологии социалистов-революционеров был характерен примат интересов общины над интересами личности. В этом смысле они отчасти сближались с поздним народничеством, идеализировавшим крестьянский быт. Тем не менее, они были далеки от крайностей народнических практик «опрощения». Аграрный социализм эсеров предполагал сохранение общинной модели крестьянского хозяйства, якобы способного обеспечивать социально-экономическую независимость крестьянства. Так, лидер социалистов-революционеров В. М. Чернов утверждал, что «общинно-кооперативный мир деревни вырабатывает <...> своеобразное трудовое правосознание, легко смыкающееся с идущей от передовой интеллигенции проповедью аграрного социализма» ^{[13, с. 81]}.

Тем не менее, риторика социалистов-революционеров была характерной для народнического движения в целом. Ссылаясь на идеологический авторитет Михайловского, Чернов рассматривал «народ» как основной политический субъект, а критерием принадлежности к «народу» считал именно трудовую деятельность: «Примыкая к испытанной формуле Михайловского, мы понимаем интересы народа как совокупности трудящихся классов, являющихся для нас народом, ровно постольку, поскольку они воплощают и представляют трудовое начало. Мы остаемся при этой формуле, потому что в ней больше и широкой теоретической истины, и конкретной жизненной правды и – человечности!» ^{[12, с. 197]}.

Существенное отличие идейной позиции Чернова от представлений Михайловского заключалось в том, что лидер эсеров рассматривал трудящиеся классы как «зрелый» народ, готовый к осмысленной политической деятельности. Михайловский же полагал, что народным массам требуется пройти еще большой эволюционный путь для того, чтобы превратиться из покорной толпы, бессознательно следующей за своими «героями», в суверенный народ, интеллектуально, нравственно, социально и экономически подготовленный к строительству демократического и социалистического будущего.

Один из идеологических и политических лидеров народных социалистов А. В. Пешехонов был идейным наследником и последователем классического русского народничества. О. Л. Протасова справедливо указывает на «генетическую связь» идей Пешехонова с теориями классиков народничества – Лаврова и Михайловского ^{[11, с. 47]}.

Земский статистик, Пешехонов считал экономический фактор одним из ключевых в политической борьбе. От классического народничества он, публицист «Русского богатства», сохранил чувство глубокой заботы о крестьянстве. Повторяя социальные идеи Лаврова и Михайловского, Пешехонов подчеркивал политическую актуальность идей классического народничества в начале XX в.: «желание всякого темного, забитого и голодного человека сделать умным, сильным и довольным – сделать счастливым. Свобода и независимость человеческой личности, ее всестороннее развитие и бесконечное совершенствование – такова цель, которую ставит наша программа» ^{[9, с. 12]}. При этом Пешехонов хорошо понимал, что для достижения политических целей большой проблемой станет любая попытка противопоставить или развести интеллигенцию и народные массы. Примирение, хотя бы и только теоретическое, было необходимо для политической борьбы за освобождение личности. В 1911 г. Пешехонов писал: «между народной правдой – жизненными интересами трудящихся масс, и нашей интеллигентской правдой, – высокими идеалами человеческой мысли, нет антагонизма» ^{[8, с. 190]}. Тем не менее, теоретики народных социалистов указывали на консолидирующую роль именно интеллигенции: «интеллигенция в своем миропонимании и общественном поведении руководствуется не узкими групповыми интересами, а интересами страны вообще, народа вообще» ^{[2, с. 60]}.

Ядром крестьянской жизни Пешехонов считал хозяйственную организацию труда ^{[3, с. 16]}, поэтому и проблема освобождения личности (в его трактовке – освобождение крестьянства, которое только началось с отменой крепостного права) рассматривалась им, прежде всего, в социально-экономическом ключе. Таким образом, он полагал возможным решение политических и социально-экономических задач в деле освобождения личности в рамках единого общественно-политического процесса.

Как и Михайловский, Пешехонов считал, что творческий характер и развитость личности определяются ее трудовыми способностями. С точки зрения Пешехонова труд не только освобождает человека от экономической зависимости, но и в целом является источником ее суверенности: «Лишь трудящаяся личность может быть суверенной. Потому и народ <…> мы не можем мыслить иначе, как совокупность трудящихся личностей, <…> трудящихся классов» ^{[9, с. 14-15]}.

Революционные события 1917 г. и Гражданская война в России радикально изменили не только политическую расстановку сил, но и цели политической и социальной борьбы. Тем не менее, для идейных наследников народничества проблема освобождения личности оставалась приоритетной.

Несмотря на неприятие большевистской идеологии, Пешехонов тяжело переживал тоску по родине в эмиграции. Он полагал, что деятельная личность обязана предпринимать все возможное для блага русского человека, поэтому стремился получить право на возвращение. В эмиграции Пешехонов опубликовал цикл статей под общим названием «Родина и эмиграция», в котором, хотя и коротко, затрагивалась проблема освобождения личности. Пешехонов утверждал, что социально-экономическая независимость крестьянина как личности позволит крестьянству как классу сохранить автономию в большевистском государстве ^{[10, с. 107]}. К сожалению, эта позиция оказалась ошибочной.

Таким образом, проблема суверенной личности в философии русского народничества рассматривалась в контексте теории освобождения человека. Понимая необходимость комплексного решения проблемы освобождения человека, в т. ч. нравственного и интеллектуального, и видя политическое освобождение первоочередной задачей, неонародники устанавливали в виде конечной цели социально-экономическое освобождение личности. Эта проблема решалась теоретиками народничества и их последователями в рамках социально-экономического и морально-нравственного соотнесения понятий «личность» и «труд». Разработав элементарные основы «философии труда», народники обосновали необходимость определения универсального критерия суверенности личности, который бы одновременно удовлетворял теории борьбы за индивидуальность и народнической концепции солидарности.