Евразийская интеграция в либеральном научно-академическом дискурсе США

Анализ работ американских экспертов позволяют говорить об отсутствии у научно-исследовательского сообщества США интереса к евразийской проблематике после распада СССР. На протяжении большей части эпохи после «холодной войны» Соединенные Штаты и Европа уделяли мало внимания усилиям России по расширению своего политического, экономического и военного влияния за рубежом. Запад видел в этих усилиях пережитки «холодной войны», ограниченных непосредственным соседством России и неэффективных по своему содержанию. Последствия распада Советского Союза, внутренние проблемы России и заявленное стремление Москвы к интеграции с Западом резко ограничили интерес и способность Кремля проецировать свое влияние в глобальном масштабе и уменьшили интерес Запада к внешней политике России и ее глобальной деятельности. ^[1]

Йоханес Линн ^[2] в тот период писал, что «распад СССР запустил процесс экономической интеграции по всему евразийскому суперконтиненту, достаточного понимания которого в России и в мире пока нет». По мнению эксперта, необходимо признать, что у евразийских стран есть общий интерес в построении стабильного и процветающего будущего интегрированной Евразии, а также развитии экономических и политических институтов для управления этим процессом. Россия, как энергетический, политический и военный тяжеловес Евразии может как извлечь выгоду из процесса евразийской интеграции, так и пострадать от рисков плохо управляемой интеграции. России в партнерстве с другими евразийскими державами - ЕС, Китаем, Индией, Японией и Кореей - необходимо взять на себя ведущую роль в создании экономических и политических институтов, которые обеспечат успех процессу евразийской интеграции».

Американские специалисты считают, что несмотря на прекращение существования советского государства Москва не приняла своих бывших советских соседей как полностью суверенных и независимых. В первые постсоветские годы у России было относительно мало рычагов влияния на соседей и она была вынуждена пользоваться тем, что было доступно: контролем над их доступом к международным рынкам, экономической блокадой, остаточным военным присутствием Советского Союза на их территориях и поддержкой сепаратистских движений, непризнанных режимов в их границах. ^[3]

Пытаясь найти объяснение внешнеполитическим шагам России в отношении постсоветских государств Сэмуэль Чарап и Александр Петерсон отмечают, что РФ одна из полуторадесятка государств – преемников СССР, внешняя и оборонная политика которой все еще в значительной степени управляется союзной элитой (РСФСР никогда не имела республиканских институтов, отделенных от общесоюзных до самого конца советского периода). Ориентиром этой элиты в отношениях с другими государствами-преемниками были не отношения дореволюционной России или СССР с соседями; а скорее, советская привычка рассматривать постсоветские республики как составные части единого государства. Эта привычка проявлялась институционально: до 2000 г. отношения с Содружеством независимых государств (СНГ) осуществлялось специальным министерством, а не министерством иностранных дел. МИД просто не был создан для решения этих проблем, и московская элита с трудом усваивала представление о том, что, например, Беларусь стала иностранным государством.

Иными словами, одним из уникальных показателей постсоветской трансформации России является институциональный аспект и индивидуальное обучение тому, как развивать добрососедские отношения с государствами, которые раньше были частью единой страны и которые во многих отношениях остаются глубоко интегрированными. Когда Москва вмешивается в дела сопредельных государств, она часто делает это не по соображениям безопасности, а по привычке советских времен. ^[4]

Инструменты влияния России

Оправившись от депрессии после «холодной войны», политика в области внешней политики и безопасности России потребовала больших ресурсов для достижения ее целей, в связи с чем инструментарий расширился. Первым набором инструментов, которые использовала Москва, являются экономические меры, такие как преференциальные торговые условия, скидки на экспорт нефти и газа, облегчение бремени задолженности и финансовая помощь. На постсоветском пространстве Россия использовала свое растущее экономическое влияние для приобретения ключевых элементов инфраструктуры своих соседей, в том числе телекоммуникаций, железных дорог, электрических сетей и электростанций, чтобы получить дополнительные рычаги влияния на их экономику и политику. ^[1]

Владимир Путин поднял евразийскую интеграцию в качестве приоритета внешней политики в 2012 г., в форме Евразийского экономического союза, который помимо обеспечения экономического доминирования России на всем постсоветском пространстве, также призван служить противовесом ЕС. Попытки России создавать региональные организации в качестве средства оказания влияния на постсоветские республики – не новы - Содружество Независимых Государств (СНГ), Организация Договора о коллективной безопасности (ОДКБ), Евразийский экономический союз (ЕАЭС). ^[5] Одна из первых - СНГ - увязло в церемониале и созыве бесконечных саммитов; издало сотни деклараций, которые казались больше попыткой сохранить связи советского периода, чем создать новый форум для решения актуальных проблем. Ограниченное число достижений СНГ в 1990-х гг. позволило западным наблюдателям скептично относиться к последующим попыткам России в продвижении региональной интеграции и рассматривать их символичными или «виртуальными». ^[6]

Придя к власти в 2000 г. В. Путин удвоил усилия по усилению регионального сотрудничества в сфере безопасности и экономики. В отличие от СНГ, ОДКБ и ЕАЭС стремились к более содержательной интеграции посредством создания правил и процессов принятия решений. Эти организации установили наднациональную бюрократию, которая позволила России внедрять персонал в многосторонние организационные структуры. Обе организации смоделированы по своим западным аналогам: ОДКБ копирует НАТО, ЕАЭС – институты ЕС.

ОДКБ, созданная в 2002 г., является преемником усилий 1990-х гг. по созданию межправительственного военного альянса и возглавляемой Россией организацией коллективной безопасности от СНГ. Российский президент хотел задействовать страны региона для борьбы с терроризмом, чему импульс придала возглавляемая НАТО военная операция в Афганистане в 2001 г. Организация также обеспечивает правовую основу для ведения миротворческих операций и управления границами.

Кроме того, организация позволяет поддерживать долгосрочные соглашения по аренде военных баз в Кыргызстане и Армении (сохраняет инфраструктуру в Таджикистане на двусторонней основе) и планирует создать единую систему противоракетной обороны и соглашение по мониторингу космического пространства со странами-членами. ^[7] После «арабской весны» организация начала реализацию инициатив в области кибербезопасности и информационного пространства в целях мониторинга и подрыва интернет активности оппонентов режимов стран-членов.

ОДКБ запрещает странам-участницам размещать военные базы иностранных сил на своей территории, давая России право накладывать вето на право базирования по всему региону. Страны-члены получают право закупать военную технику у России по сниженным ценам; регулярно проводят военные учения. В 2009 г. были созданы Коллективные силы оперативного реагирования (КСОР) в целях быстрой мобилизации для борьбы с трансрегиональными угрозами.

Касательно обеспечения безопасности стран-членов, американские эксперты считают, что ОДКБ не продемонстрировала большую эффективность. Она не отреагировала на острый кризис в южном Кыргызстане между этническими узбеками и киргизами в июне 2010 г. ^[8] Тогда организация не отреагировала из-за отсутствия у нее мандата на вмешательство во внутренние конфликты, но затем этот пункт был изменен. ^[9] Киргизский эпизод продемонстрировал наличие политических сложностей, которые связанны с мандатом организации, что сдерживает оперативную эффективность ОДКБ.

Евразийский экономический союз (ЕАЭС) является аналогом ОДКБ в сфере экономической интеграции и последователем ряда интеграционных инициатив России за последние 20 лет, последний из которых – Евразийский таможенный союз, вступивший в силу в 2010 г. Дополнительно к общей тарифной зоне, бюрократический персонал ЕАЭС насчитывает 1200 человек, совет на уровне вице-премьеров и суд, размещающийся в Минске и призванный разрешать споры между странами-членами. ^[10]

Москва сделала развитие внешних связей и расширение числа членов ЕАЭС приоритетом внешней политики. Подталкивала ЕАЭС к ведению переговоров о заключении соглашений со странами за пределами региона, такими как Вьетнам, одновременно настаивая на ведении переговоров с Китаем по сопряжению проекта «Один пояс - один путь» в Евразии. Москва в настоящее время рассматривает ЕАЭС как главную организацию по продвижению экономической реинтеграции евразийского пространства и институционализации регулирующих стандартов, определяемых Россией.

До настоящего момента ни США, ни Евросоюз формально не поддерживают связи ни с ОДКБ, ни с ЕАЭС. Россия рассматривает данный отказ как неуважение к ее собственному статусу и более того неспособность Запада считать Россию равной. Российское руководство особенно возражало, когда стратеги из США заблокировали взаимодействие НАТО с ОДКБ в 2009 г. ^[11] Некоторые специалисты на Западе утверждают, что НАТО и ЕС не должны взаимодействовать с институтами, возглавляемыми Россией потому, что их члены подвергаются принуждению со стороны Москвы. ^[12] Но подобное рассуждение Александр Кули считает слишком избирательным, поскольку и США, и Европа поддерживают постоянные контакты и рабочие диалоги с рядом региональных организаций по вопросам безопасности и экономики, такими как Совет сотрудничества арабских государств, в которых доминируют интересы и повестки их больших и более влиятельных стран-членов.

По мнению эксперта, отказ Запада взаимодействовать, даже, символически с этими организациями – близорукая позиция. Конечно взаимодействие Запада в формате НАТО – ОДКБ или ЕС – ЕАЭС дало бы пророссийским институтам международное признание, которое так необходимо Москве; однако, оно также продемонстрировало бы международные трения, которые присутствуют в этих организациях, особенно, их ассиметричное бюрократическое развитие и всевозрастающий недостаток доверия, с которым эти организации сталкиваются в регионе. Эксперт уверен, что по сути, Запад мало бы что потерял.

Что касается Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), то данная организация служит разным целям Москвы и Пекина. Россия приветствует публичные заявления организации, критикующие глобальную гегемонию Соединенных Штатов и установление американских норм и ценностей в международных отношениях. ШОС сделала заявления, критикующие систему противоракетой обороны США, попытки смены режимов и кампанию в Сирии (до вмешательства РФ). Тем не менее, Россия гораздо менее склонна институционализировать китайское экономическое превосходство в Центральной Азии, в то время как Китай пытается расширить экономические функции организации.

Россия заблокировала китайские инициативы, такие как создание Антикризисного фонда ШОС или Банка регионального развития. ^[13] Россия также требовала расширения организации, вероятно, в попытке ослабить влияние Пекина в ней. Россия конфиденциально противилась уполномочиванию какого-либо института создавать институциональные или регулирующие структуры, которые могли бы посягать на юрисдикцию ЕАЭС.

Двусторонние инструментывлияния России включают вопросы, связанные со сферой энергетики, долговых обязательств и мигрантов.В 2000-е гг. Москва разрабатывала ряд хитроумных двусторонних соглашений с постсоветскими государствами для обеспечения субсидирования нефти и газа при покупке энергетической инфраструктуры, такие как трубопроводы и электроэнергетические сети. Эксперты утверждают, что Москва постоянно использовала эти связи и зависимости в сфере энергетики для продвижения более широких целей в ее внешнеполитических отношениях, включая владение контролем над потоками газа в зависимые страны, такие как Беларусь и Украина, чтобы обеспечить внешнеполитическую верность. ^[14] К примеру, в Харьковском договоре 2010 г. Украина согласилась продлить арендный договор на базирование Черноморского флота России в Крыму на 25 лет в обмен на 25% скидку на импорт российского природного газа – сделка тогда была оценена в 40 миллиардов долларов. ^[15] Кремль, однако, разорвал соглашение после присоединения Крыма, настаивая на оплате Киевом полной цены. ^[16]

Москва также обещала сниженную цену на энергоресурсы для Армении (где она контролирует весь газовый импорт) и Кыргызстана с тем, чтобы гарантировать их присоединение к ЕАЭС, не возражала против реэкспорта Беларусью (как членом ЕАЭС) импортированной российской нефти. ^[17] Однако согласно другим экспертам, именно эта инфраструктурная взаимозависимость породила чувство политической уязвимости России перед требованиями транзитных стран, таких как Украина, побуждающих Москву и ее европейских партнеров заключать сделки подобные «Северному потоку» по поставкам газа напрямую в Германию и западноевропейским потребителям. ^[18]

Следующий инструмент, иногда, тесно связанный с энергетической сферой - межгосударственный долг и связанное с ним финансирование. Незадолго до событий 2014 г. в Украине, Москва выделила В. Януковичу финансовые средства в размере 15 млрд. долл. в обмен на прекращение переговоров Украины по заключению Договора об Ассоциативном членстве с ЕС. Аналогичным образом, посредством реструктуризации или частичного прощения межгосударственного долга Москва заключала соглашения в сфере безопасности и получала права базирования в Армении, Кыргызстане и Таджикистане. Однако такие рычаги не всегда гарантируют лояльность. ^[19]

Наконец, Москва часто использовала статус миллионов рабочих-мигрантов, главным образом, из Центральной Азии, в ее двусторонних отношениях в качестве средства оказания давления на центральноазиатские правительства в целях обеспечения их поддержки региональных инициатив Москвы. Кыргызстан и Таджикистан в большой степени полагаются на денежные переводы рабочих-мигрантов из России и особенно уязвимы перед угрозами Москвы навести порядок с притоком мигрантов или их депортации. Москва использовала статус мигрантов в качестве средства оказания давления на Таджикистан с тем чтобы он присоединился к ЕАЭС. ^[20]

Кроме того, согласно А. Кули ^[21], Россия оказывает давление в Евразии создавая замороженные конфликты – в Молдове, Грузии, Армении, Азербайджане и Украине – обычно разделенные вдоль этнических линий между суверенными государствами и отколовшимися регионами, которые прямо или косвенно поддержала Россия. В случае конфликта в Нагорном Карабахе, Армения ориентируется на Россию, которая поставляет оружие обоим сторонам, чтобы держать обе стороны в своей орбите и оставаться главным посредником.

Отколовшиеся регионы остаются зависимыми от России в плане экономического развития и обеспечения безопасности, усложняя политическое, экономическое и демократическое развитие метрополии. При этом статус каждого отколовшегося региона в конфликтах РФ трактует по-разному: признав Абхазию и Южную Осетию независимыми, а Приднестровье – составной частью Молдавии, одновременно поддерживая правительство отколовшейся территории. ^[22] РФ не признает самопровозглашенную независимость Нагорного Карабаха и не поддерживает его прямо, но сохраняет тесные двусторонние связи по вопросам безопасности с Арменией – защищающей отколовшийся регион. На Донбассе Москва не признает открыто их независимость, но обеспечивает финансовую, политическую и военную поддержку.

Не только население отколовшихся территорий сопротивляется попыткам присоединиться к институтам, подобным НАТО или ЕС, но РФ сама воспринимает сохранение неразрешенной природы этих конфликтов как гарантия неприсоединения государств к НАТО.

Эксперты обращают внимание, что на протяжении последних десяти лет Москва блокировала влияние западных акторов и либеральных норм в регионе и артикулировала обратную негативную реакцию на распространение западных ценностей – в защиту концепции государственного суверенитета. Самая главная цель – продвижение Западом демократии и прав человека в России и остальном постсоветском пространстве. Вслед за «цветными революциями» в Украине, Грузии и Кыргызстане и сменой власти в них на руководство, ориентирующееся на Запад, призывы к демократизации стали неизбежно ассоциироваться с продвигаемой Западом сменой режимов. ^[23]

После антиправительственных протестов в России в 2012 г. призывы Запада к большей политической либерализации рассматривались как политическая угроза национальной безопасности. Россия ввела ограничения – закон об иностранных агентах и закон о нежелательных организациях и проектах в России. ^[24] По всей Евразии распространялось имитирующее законодательство (copycat legislation) с разными показателями успешности, при этом деятельность международных наблюдателей за выборами, исследователей общественного мнения и гуманитарных групп становилась объектом внимания и клеймилась как форма внешней дестабилизации. ^[25] Эти западные мониторинговые группы зачастую замещались евразийскими региональными коллегами, такими как мониторинговые группы за выборами от ОДКБ и ШОС.

Москва также ввела собственный механизм «мягкой» силы по всему региону. Один из самых обсуждаемых – государственное информационное агентство «Спутник», которое передает теле, радио и онлайн новости по всему миру. Также, спутниковая телевизионная станция RT, интерпретируемая западными наблюдателями как «оружие» Кремля и его геополитическая повестка. ^[26] Российские СМИ и новости постоянно передают сюжеты, которые подчеркивают лицемерие Запада и его двойные стандарты, акцентируют внимание на политических и социальных проблемах, с которыми сталкивается США и Европа, при этом российские развлекательные программы остаются по-настоящему популярными в странах постсоветского региона.

Американские аналитики отмечают, что в последние годы постсоветские государства охватили ряд идей, которые явно выступают против универсальности либеральных ценностей. ^[27] Это идея «цивилизационного разнообразия» (одобренный Китаем и воплощенный в уставе ШОС), верховенства суверенитета и безопасности в борьбе с экстремизмом, возвращение к «традиционным ценностям» в ответ на моральный кризис Запада. На практике кампания по распространению традиционных ценностей спровоцировала принятие ряда законодательных актов против секс-меньшинств в России и по всему региону, включая те страны, которые двигались в направлении Запада. ^[28]

Украинский кризис как поворотный момент

В своих исследованиях американские эксперты, касаясь интеграционных проектов России с самого начала их озвучивания указывали на сомнительный характер средств и мотивов, которые Москва использует для решения внешнеполитических задач. Изменения во внешнеполитической линии Кремля специалисты стали просматривать, по разным оценкам, с августовских событий в Грузии и с приходом к власти В. Путина на второй срок. Сходятся американские аналитики в том, что события в Украине стали знаковыми для внешнеполитического курса России и кардинального изменения позиции международного сообщества в отношении Москвы. Д. Тренин ^[29] считает, что 2014 г. стал поворотным для российской внешней политики - Москва стала смещать свой традиционный фокус внимания с Европы и Атлантики на постсоветский регион. После развала советского государства основной целью внешней политики РФ было присоединиться к Западу, получить более высокий статус, который предоставил бы ей полное участие в процессе принятия всех решений вместе с Вашингтоном. Но этого не произошло. России было предложено партнерство, но никаких особых привилегий и роли в принятии решений в западной системе. Отказ России принять лидерство Соединенных Штатов привел к ухудшению двусторонних отношений, кульминацией которых стал украинский кризис.

События на Украине ознаменовали исчезновение с внешнеполитической повестки России двух концепций, которые определяли политику России с момента развала СССР: интеграцию в большой Запад и воссоединение бывших советских республик с Россией. Нынешний фокус подразумевает не столько поворот в Азию - в Китай, сколько означает всестороннюю стратегию, согласно которой Москва становиться центральным элементом новой геополитической конструкции – Большой Евразии. Помещая себя на новую позицию – отдельно стоящей державы в северо-центральной части самого большого мирового континента, российские лидеры стремятся создать отдельную национальную единицу среди многочисленного и разнообразного окружения.

Подобная геополитическая установка, по мнению эксперта, у России была всегда - В. Путин продвигал концепцию «Большой Европы от Лиссабона до Владивостока» в 2010 г. Отличие сегодняшней концепции заключается в том, что пропала длительная связь России с ее имперской историей и с недавними европейскими устремлениями. Хотя проект Большой Евразии был озвучен российским президентом в 2016 г. и он все еще находится в разработке, его составные части уже осязаемы – образ России как одинокой великой державы в глобальном мире, убеждение азиатских партнеров в необходимости создания континентального порядка без доминирования Соединенных Штатов и расчетливая терпимость в отношениях с Западной Европой.

Согласно мнению А. Кули, для Москвы кризис в Украине – вершина более широкого столкновения с Западом по поводу того, какие принципы, правила и акторы должны управлять ориентацией постсоветских государств. Отстаивание своего права предпринять решительные шаги в Украине Россия оправдывает наличием «привилегированной сферы влияния» в постсоветском пространстве, а поддержка Западом украинского евромайдана подрывает привилегированные интересы России в непосредственной близости от ее границ. Поддержание такой сферы влияния, по мнению эксперта, это ключ к утверждению системы российского президента внутри страны, позволяя оправдывать свое видение России как великой державы в многополярном мире. ^[21]

Пол Стронски и Ричард Соколски ^[1] считают, что с тех пор, как российский президент вернулся в Кремль в 2012 г. Россия включилась в широкую, сложную, обеспеченную ресурсами и удивительно эффективную кампанию по расширению своего глобального охвата. Для достижения своих целей Москва опиралась на широкий спектр дипломатических, военных, разведывательных, коммуникационных, торговых, энергетических и финансовых инструментов для воздействия на политические системы, общественное мнение и представителей элиты в Европе, Ближнем Востоке, Африке, Азии и Латинской Америке.

Если ранее основная часть российских усилий была сосредоточена на защите заявленной Москвой «сферы привилегированных интересов» вокруг ее периферии, то новая кампания стремилась нанести ущерб международному имиджу западной демократии, усугубить внутреннюю напряженность внутри западных политических институтов и институтов безопасности, и расширить глобальный охват России за счет Вашингтона и его союзников, пользуясь оплошностями Запада в разных частях мира. Впервые после распада Советского Союза Соединенные Штаты столкнулись с Россией, которая, согласно бывшему президенту Бараку Обаме, не просто «региональная сила», а скорее активно пытается спроецировать свое влияние и установить присутствие далеко за пределами своей периферии.

Представители американских научно-академических кругов, признавая отчасти успехи России на региональном и глобальном уровнях, подчеркивают при этом недолговременный и, даже, обратный эффект внешнеполитических шагов российских властей. Макфол М. ^[30], указывая на присоединение Крыма, поддержку лидера Сирии и вмешательство в американские выборы, соглашается, что В. Путин одержал несколько тактических побед. Однако эти победы, на его взгляд, «посеяли семена долговременной изоляции и в перспективе ослабят позиции России на мировой арене. Почти каждое тактическое достижение Путина подрывает его долгосрочные цели».

Первый стратегический удар нанесен ЕАЭС, смысл которого заключался в объединении постсоветских государств (за исключением прибалтийских) и создании противовеса Евросоюзу. Для обеспечения жизнеспособности и выгодности для российских экспортеров ЕАЭС нужна была Украина с ее 40-миллионами потребителей, однако присоединением Крыма и вторжением на восток Украины В. Путин гарантировал, что Украина никогда не станет членом этого экономического объединения.

Другими стратегическими неудачами М. Макфол называет: «вторжение» России в Грузию в 2008 г., в результате чего «продвижение НАТО на восток стало фактически делом решенным»; «вторжение» в Украину «уничтожило возможность взаимодействия РФ и НАТО и вернуло Североатлантический альянс к первоначальной миссии – сдерживанию России в Европе»; вмешательство в американские выборы «усилило единодушие американской внешнеполитической элиты и общества по поводу американских намерений российского президента» и преемственность внешнеполитического курса после Б. Обамы; выход православной церкви на Украине из состава Русской православной церкви, которая потеряет 1/3 своих прихожан.

Д. Тренин ^[29] соглашается с мнением М. Макфола и добавляет, что украинский кризис способствовал росту напряженности в американо-российских отношениях, положил конец стратегии РФ по реинтегрированию бывших республик и восстановлению центра силы во главе с Москвой на постсоветском пространстве («Малая Евразия»), породив рост озабоченностей в Беларуси и Казахстане и усилив решительность их лидеров отстаивать национальный суверенитет. В результате созданный в 2015 г. Евразийский союз стал по сути экономическим союзом, ограниченным в своих наднациональных полномочиях и возможностях. Беларусь даже отвергла план России по строительству военно-воздушной базы на ее территории. Включив в свой состав Армению и Кыргызстан, ЕАЭС является чем-то немного большим, чем Таможенный Союз, составляя 6-7% внешней торговли России.

Оценки интеграционных проектов

Небольшое число американских специалистов, в основном те, кто длительное время специализируется на российской и евразийской проблематике, неоднократно посещавшие регион и хорошо осведомленные о специфике региона, считают внешнеполитическую линию руководства России продуманной и эффективной. Профессор Нью-Йоркского и Принстонского университетов Стивен Коэн ^[31], считает «идею «изолировать» Россию - тщеславным недомыслием - свидетельствующем о скудоумии Вашингтона в сфере внешней политики в последние годы, причем таким скудоумием страдают как американский Конгресс, так и ведущие средства массовой информации». Реальными результатами политики Вашингтона, по мнению эксперта, явилось то, что «Россия вряд ли находится в изоляции. С 2014 г. она стала самой активной страной международной дипломатии в ряду сегодняшних великих держав. Она формирует и расширяет военные, политические и экономические партнерства Москва является архитектором и главным координатором трех важных переговорных процессов о мире (Сирии, Сербии и Косове и даже об Афганистане), которые идут в настоящее время».

Успехи В. Путина в восстановлении позиций России в международных делах обычно объясняют его «агрессивной» политикой. Но это, по мнению аналитика, скорее реализация того, что в Москве называют «философией российской внешней политики» реализуемой с момента прихода к власти В. Путина в 2000 г. В этой философии декларируются три принципа. Первая цель внешней политики состоит в защите российского «суверенитета», о котором говорят, что он был утрачен в 1990-е гг. после развала Советского Союза. Вторая цель - это своего рода национализм под лозунгом «Россия прежде всего», также называемый патриотизмом - заключается в повышении благосостояния российских граждан. Третья цель объединительная: сотрудничать с любой страной, которая нацелена на сотрудничество с Россией. В такой философии нет ничего советского, поскольку СССР был глубоко идеологическим государством, по крайней мере, что касается его установок и целей.

Все же большинство американских специалистов критически оценивают перспективы функционирования интеграционных проектов при направляющей роли Москвы ввиду наличия в них структурных проблем, недостатка доверия среди стран-участниц и влияние внешних факторов. Главы постсоветских государств, включая самых близких союзников России, отклоняют попытки Москвы продвигать широкую политическую интеграцию. ^[21] В рамках ЕАЭС некоторые страны-члены жаловались на давление со стороны России, направленное на установление односторонних торговых соглашений внутри блока, которые поддерживают экономические интересы Москвы. ^[1]

Эксперты указывают на недостаток авторитетности ЕАЭС в реализации собственных правил и директив. Россия через систему рассчитанного представительства, контролирует структуры, принимающие решения, что закрепляет ее контроль за организацией и подчинение внешнеполитическим целям России. Авторитет организации по вопросу принятия решений был поставлен под вопрос, когда Россия, не проконсультировавшись с другими членами ЕАЭС, установила контрсанкции на европейские сельхозтовары в 2014 г. И, хотя, организация добилась прогресса в создании единого общего рынка и общего внешнего тарифа, она продолжает бороться с нетарифными и неформальными барьерами, ставя под сомнения ее более амбициозные цели, такие как контроль за единым энергетическим рынком и даже единой валютой. Без Украины ЕАЭС гораздо менее экономически диверсифицирован. ^[32]

Не все постсоветские государства полностью поддерживают повестку Москвы. Так, в начале 2017 г. пророссийское правительство в Кыргызстане было фактически разгромлено на парламентских слушаниях по законопроекту об иностранных агентах, потому что, как заявлялось, законопроект сократит важную внешнюю поддержку стране. Даже авторитарные режимы Казахстана и Азербайджана, полностью поддерживающие негативную позицию Кремля в отношении распространения западных ценностей, тем не менее, беспокоятся о своем образе и статусе на Западе, и стремятся улучшить и поддержать хорошие отношения с Западом. Все евразийские страны по-прежнему активно стремятся к взаимодействию с Западом как по политическим, так и по экономическим мотивам и оставляют пространство для маневра, дистанцируясь от Москвы и, все больше, от Пекина.

Вита Спивак ^[33] указывает на растущее участие Китая в Центральной Азии и объявление в 2013 г. инициативы «Экономический пояс Шелковый путь» (SREB) - заставило Москву задуматься о том, что Китай вступает в «задний двор» России, чтобы бороться за влияние в Центральной Азии. Кремлю потребовалось некоторое время, чтобы взвесить все за и против и дать официальную реакцию - в 2015 г. было объявлено о связывании SREB с ЕАЭС. Однако на данный момент единственным результатом данного соглашения является заявление о начале переговоров о партнерстве в зоне свободной торговли между ЕАЭС и Китаем.

Основным препятствием для сотрудничества между двумя проектами в Центральной Азии является отсутствие общей перспективы между государствами-членами ЕАЭС. Во-первых, Москва не привыкла работать в многосторонних форматах в Азии (например, В. Путин, как правило, пропускает саммит Восточной Азии, в отличие от своих коллег из США, Австралии и других стран). Во-вторых, Москва склонна рассматривать другие государства-члены ЕАЭС в качестве пассивных младших партнеров. Заявление о связи двух проектов было подписано Россией от имени всего союза. Китай чувствует глубокую разобщенность в организации и активно продвигает двустороннее сотрудничество со странами-членами ЕАЭС, а также с остальной частью Центральной Азии. Казахстан является наиболее впечатляющим примером: новая экономическая программа «Нурлы жол», которая должна стать частью SREB, а также 129 экономических соглашений, подписанных между Казахстаном и Китаем только в 2015 г., на общую сумму 65 миллиардов долларов.

В то же время в республиках Центральной Азии наблюдается сильная синофобская волна, которая проявляется в опасениях, что китайцы захватят местный бизнес и сельское хозяйство. Столкнувшись с этими обстоятельствами, ЕАЭС мог бы стать поставщиком безопасности для республик Центральной Азии. Эксперт считает, что Москва должна взять на себя инициативу по созданию сильной многосторонней позиции по привлечению любого иностранного партнера, включая Китай.

На сотрудничество между ЕАЭС и SREB влияет недопонимание между Москвой и Пекином условий этого процесса. Москва хочет, чтобы Китай признал законодательство ЕАЭС, включая торговую и тарифную политику, до начала обсуждения. Китайские инвесторы надеются сразу начать деловые переговоры и хотят видеть гибкость ЕАЭС, когда дело доходит до адаптации законодательства к потребностям конкретного проекта. В условиях замедления экономического роста Китая и расширения антикоррупционной кампании китайские государственные предприятия более серьезно подходят к оценке рисков любого инвестиционного проекта.

До сих пор не хватает вовлеченности деловых кругов по обе стороны. Недавно созданный Деловой совет ЕАЭС имеет важнейшую цель - создать дорожную карту потенциальных проектов, которые привлекут китайских инвесторов. Предприниматели должны отвечать за отбор проектов, так как они понимают процесс более точно, чем чиновники. Диалог также следует продвигать на экспертном уровне, поскольку отсутствие экспертных знаний по Китаю неоднократно проваливало попытки Москвы активизировать сотрудничество со своим восточным соседом.

Все члены ЕАЭС, включая Россию, экономически слабее Китая. Поэтому для Москвы крайне важно сделать сотрудничество ЕАЭС и SREB одинаково выгодным. Например, Пекин может обеспечить крупные инвестиции в инфраструктуру и энергетику, в то время как ЕАЭС может обеспечить надежную основу. Китайцы признают амбиции Кремля в Центральной Азии и пока подчеркивают только экономическую сторону проекта Шелкового пути.

В свете этого эксперты сомневаются, что Москва сможет поддерживать эффективную внешнюю политику с необходимыми материальными средствами и видением, чтобы представить свое лидерство в качестве альтернативы международному порядку, возглавляемому США. Они указывают на предыдущие попытки России продемонстрировать глобальное или региональное лидерство - через БРИКС, ОДКБ и ЕАЭС - оказавшиеся неудачными. Основываясь на этих результатах, эксперты считают, что усилия России по продвижению ЕАЭС за пределы Евразии - посредством соглашений о свободной торговле (ССТ) или обсуждений потенциальных предложений о вступлении в эти структуры Ирана, Турции и других стран - с большой вероятностью постигнет та же участь. Фактически, недавний дипломатический спор между Казахстаном и Кыргызстаном, в результате которого Астана закрыла границу и отказала в доступе на казахстанские рынки некоторых кыргызских продуктов питания по «фитосанитарным причинам», подчеркивает дисфункцию ЕАЭС и плохую способность продвижения евразийской интеграции. ^[34]

Сомневаются эксперты и в перспективности глобальных устремлений России. Теоретически, отказ Вашингтона от свободной торговли в Юго-Восточной Азии дал Москве возможность заявить о себе как о защитнике принципов свободной торговли перед традиционными торговыми партнерами США. Москва публично продвигает, например, соглашения о свободной торговле между ЕАЭС и Индией, Индонезией, Израилем, Монголией, Сингапуром и Южной Кореей. ^[35] Однако без экономического веса Китая Москва может обнаружить, что она пытается позиционировать себя как поборник свободной торговли в неактуальных границах. Такие инициативы не вызывают беспокойство в Вашингтоне или Брюсселе, где считают маловероятным, что Москва могла бы успешно развивать отношения с этими странами, учитывая слабые экономические показатели России и скромные размеры ее экономики. Большинство из этих стран гораздо более склонны ориентировать свою торговую политику на Китай или заключать соглашения друг с другом или с другими соседями.

Как отмечают аналитики, Москва в течение последних двух десятилетий стремиться создать многополярный мир, возглавляемый крупными державами, в том числе Россией. Это концепция является полной противоположностью однополярного мира, в создании и поддержании которого Кремль после окончания «холодной войны» обвинил Вашингтон. Но, кроме того, чтобы бросить вызов глобальному порядку, Россия на данный момент не предлагает ему жизнеспособной альтернативы. Усилия Москвы, направленные на непосредственное участие в украинских или сирийских делах, не способствуют укреплению региональной стабильности и не ведут к какому-либо устойчивому решению любого из конфликтов, ставят вопрос о том, есть ли у России долгосрочные стратегии выхода из этого конфликта или готова ли она поддерживать долгосрочные обязательства помочь этим странам осуществить трудные и дорогостоящие политические и экономические преобразования.

Предложения и рекомендации

П. Стронски и Р. Соколски ^[1] считаютошибкой рассматривать каждый случай проявления российской глобальной активности как угрозу международному порядку или самим Соединенным Штатам. На их взгляд, прежде чем реагировать нужно оценить, как действия России влияют на цели, интересы и приоритеты внешней политики США. Когда оправдан твердый ответ, игнорирование или преуменьшение действий России будет только поощрять Москву действовать более агрессивно. Но чрезмерная реакция на действия России может усугубить региональную напряженность и усложнить разрешение или ослабление конфликтов. Создание новой динамики «холодной войны» обеспечит политический импульс легитимности Кремля внутри страны и тем, кто выступает за то, чтобы извлечь выгоду от конфликта с Западом. В отношении России необходимы осуждение, терпение и сдержанность.

По мнению экспертов, главное нужно определить, является ли растущая глобальная активность России временным, целесообразным тактическим ответом на конкретную деятельность США или более устойчивой, систематической переориентацией внешней политики России на достижение долгосрочных стратегических и геополитических целей за счет Запада. В зависимости от обстоятельств, точный характер реакции США на действия России будет различаться, в частности, инструментами - дипломатическими, экономическими, информационными и военными - которые используют Вашингтон и его партнеры. Поэтому они должны определяться в каждом конкретном случае.

В большинстве случаев вмешательств России в политические системы и институты демократических стран, США и их союзников должны публично разоблачать действия России и конкретные подрывные инструменты, которые она использует. Более жесткая и агрессивная реакция США на глобальную деятельность России должна осуществляться только тогда, когда действия Кремля угрожают важным интересам США и их союзников, а также когда у Вашингтона есть реалистичные, практические и устойчивые средства, чтобы сорвать амбиции России, не усугубляя ситуацию.

С. Чарап и А. Петерсон ^[4] предлагают переосмыслить Евразию – откорректировать приоритеты США в регионе путем более взвешенного баланса взаимодействия США с различными государствами Евразии на основе их значения для США и трансатлантических интересов. Зачастую участие США отражало однобокий акцент либо на противодействие воспринимаемым угрозам со стороны Москвы, либо на приоритетах, не связанных с самими странами региона, таких как продолжение войны в Афганистане. Для США представляет интерес создание более представительного и подотчетного правительства в регионе, поскольку авторитарные политические системы, как правило, нестабильны в долгосрочной перспективе, и их способность обеспечивать соблюдение контрактов со временем также сомнительна.

Инструменты политики, которые США должны использовать для движения в более плюралистическом, демократическом направлении, должны использоваться в отношениях с Россией и ее соседями (в конце концов, в той или иной степени, патологии управления советского периода унаследованы всеми постсоветскими государствами). Предлагается вне рамок «игры с нулевой суммой» рассмотреть эти страны такими, какие они есть и сосредоточиться на более тесном взаимодействии со всеми в целях продвижения американских интересов, в том числе в плане содействия внутренним преобразованиям. Заинтересованность США в продвижении демократии и эффективного управления в регионе не достигается путем концентрации внимания на избранных и изоляции других. Изоляция как средство продвижения современного управления в регионе оказалась в лучшем случае сильно ограниченным предприятием. В каком-то смысле это внешнеполитический эквивалент отказа решать сложные проблемы.

На взгляд экспертов, переосмысление Евразии приведет к более эффективной политике разрешения конфликтов на постсоветском пространстве, при этом роль России не должна оттенять этнические, культурные и территориальные споры, существующими между местным населением и имеющими мало общего с политикой Москвы. Взгляды и действия Москвы необходимо учитывать, но они больше не являются окончательными в этой части мира. Россия - один из внешних факторов, влияющих на развитие событий в регионе. И этот регион важен для США, помимо роли России в нем. Дискуссия о том, должны ли мы участвовать или отталкивать Россию становится все более неуместной в стратегическом контексте региона в XXI в.

Переосмысленная Евразия позволит проанализировать самое логичное развитие в регионе -растущее экономическое и политическое влияние Китая. Гораздо более актуальным в предстоящие месяцы и годы будет то, как Соединенные Штаты разработают стратегию «Китай в Евразии», после вывода войск из Афганистана и в контексте все более независимых и взаимозависимых субъектов Евразии. Лучшая стратегия «Китай в Евразии» - это полноценное, активное и независимое участие стран постсоветской Евразии. Переосмысливая Евразию, США могут избежать повторения ошибок реалистического и интервенционистского подходов к России в Евразии в данном подходе к Китаю, ключевой развивающейся державе XXI в.

Созвучно вышесказанному мнение А. Кули ^[21], который полагает, что Соединенным Штатам нужен новый подход в отношении постсоветского региона и России, который снизит напряженность в отношениях между Востоком и Западом в регионе, будет уважать суверенитет постсоветских государств и предоставит им больше возможностей для маневра между Россией и Западом. Такой подход будет включать признание интересов России в ее непосредственной близости без предоставления Москве какой-либо исключительной сферы влияния в регионе.

НАТО может сигнализировать о том, что альянс готов поддержать своих союзников и партнеров в вопросе установления официальных связей с возглавляемыми Россией региональными партнерами, такими как ЕАЭС и ОДКБ, в рамках более широкого процесса многостороннего взаимодействия. Такое обязательство не стало бы принципиально новой архитектурой европейской безопасности, как хотелось бы России, но расширило бы контакты между российскими и западными институтами и ослабило бы давление на некоторые из постсоветских государств, чтобы они смогли сделать окончательный выбор в сторону прозападной и пророссийской ориентации.

Вашингтон и Москва должны взять на себя обязательство провести закрытые консультации в случае внезапного изменения политического статус-кво в любом из постсоветских государств по причине либо результатов выборов, смерти главы государства или неожиданного крушения режима. С учетом растущей социально-экономической напряженности в регионе, роста популизма и стареющих авторитарных лидеров стран региона дестабилизация обстановки может произойти внезапно. ^[36] Создание такого механизма консультаций не предоставило бы ни одной из сторон право решать судьбу третьей страны, но позволило бы обеим сторонам открыто обсуждать свои намерения. Это помогло бы избежать повторения украинского политического кризиса 2014 г., когда конкурирующие нарративы о событиях приводили к глубокому недопониманию, и поскольку события в Киеве разворачивались быстрыми темпами ими невозможно было управлять.

В конечном счете, представление о постсоветских государствах как об арене - где накладываются влияние и нормы, а региональные организации сосуществуют, не вынуждая принимающие страны выбирать между Западом и Востоком - помогло бы смягчить геополитизацию почти всех внешнеполитических взаимодействий постсоветских государств. В конечном счете, институты и идеи Запада сильны. Даже в периоды глубокой неопределенности в Вашингтоне и Брюсселе восточноевропейские и евразийские государства все еще стремятся присоединиться - или, по крайней мере, развивать более тесные отношения - с западными политическими, экономическими институтами и структурами безопасности. Учитывая привлекательность, которую Запад по-прежнему сохраняет, Вашингтон и Брюссель должны быть уверены в своей способности сосуществовать с Россией в Евразии и быть уверены в других источниках норм и влияния в посткоммунистических государствах и за их пределами. Есть ли у России такая же уверенность, не совсем понятно.

***

Интеграционные проекты, по мнению американских специалистов, выступают лишь одной из разновидностей средств, используемых российской стороной для реализации собственной региональной и глобальной повестки. У России длительная история попыток реализации своих целей в сфере экономики и безопасности посредством двусторонних соглашений со своими соседями или через региональные организации СНГ, ОДКБ, ЕАЭС.

Ранее цели внешней политики России были в значительной степени (хотя и далеко не исключительно) ограничены территорией бывших советских республик. Главная цель Кремля состояла в том, чтобы защитить российское влияние в этих странах и противодействовать Западу. в частности, предполагаемому посягательству НАТО и ЕС на исключительную сферу влияния России; по сути, считают американские специалисты, политика России носила оборонительный характер, стремясь защитить эту сферу.

Украинский кризис имел далеко идущие последствия для всего спектра российской деятельности за рубежом и восприятия России на международной арене. После 2014 г. горизонты российской внешней политики значительно изменились, масштабы и охват ее деятельности расширились в географическом и оперативном плане, при этом набор инструментов в основном остался прежним.

Эксперты считают неправильным делать вывод, что у России нет стратегии или решимости расширить свой глобальный охват. Москва стремится увеличить свое влияние, обновить свой имидж и заявить о себе в ключевых международных вопросах в то время, когда отступление западной власти создало вакуум. Россия стремится бросить вызов западным политическим, экономическим институтам и структурам безопасности, на которых основывается большая часть современной международной системы, которые, как она утверждает, представляют угрозу для интересов России.