Амурский комитет и его роль в политике России на Дальнем Востоке во второй половине 1850-х гг.

Сосна Николай Александрович аспирант, кафедра истории России XIX века - начала XX века, Московский государственный университет имени М.В. Ломоносова 119192, Россия, Москва, г. Москва, Ломоносовский проспект, 27-4 Sosna Nikolay PhD Candidate, Section of Russian History of the 19th - Early 20th Centuries, History Department, Lomonosov Moscow State University 119192, Russia, Moskva, g. Moscow, Lomonosovskii prospekt, 27-4 mat_ezhik@mail.ru

С конца XVII в. русско-китайская граница практически не была определена, что причиняло вполне понятные неудобства. Более того, для России стоял вопрос о возвращении ранее принадлежавших ей территорий в Приамурье. Обе эти проблемы можно было разрешить путем проведения новой границы по Амуру. Значение этой реки в транспортном, торговом и стратегическом отношении было трудно переоценить, поэтому главной целью генерал-губернатора Восточной Сибири Муравьева-Амурского было получение полного контроля над водной артерией, для чего требовалось провести границу не по фарватеру, а по дальнему берегу. Генерал был настолько захвачен решением этой проблемы, что дал повод императору Николаю I сказать ему: «Эх, Муравьев, ты, право, когда-нибудь сойдешь с ума от Амура!»^{[15, с. 273]}. Китайское правительство, тем временем, не желало проявлять уступчивость в пограничном вопросе. Восточносибирский генерал-губернатор принял решение параллельно с ведением переговоров перейти к непосредственному изучению и освоению амурского региона, организовывая так называемые «сплавы» русских судов по реке в сторону моря. В Пекине были недовольны самовольными действиями Муравьева, но обсуждение разграничения не продвигалось вперед по причине упорства обеих сторон. Ситуация сдвинулась с мертвой точки только с началом второй опиумной войны.

С конца 1840-х гг. в источниках о присоединении Приамурья к России и возникавших в соответствии с этим русско-китайских отношениях можно встретить название такого учреждения как Амурский комитет, в то время как в имеющейся литературе информация о его деятельности встречается крайне редко^{[9; 10; 11; 14]}. Непосредственно к изучению этого вопроса обращался только В.И. Куликов, который попытался определить хронологические рамки проходивших заседаний, особенности состава и текущей работы комитета, а также спектр вопросов, относившихся к его ведению. Из имеющихся в распоряжении историков опубликованных источников можно почерпнуть только максимально общие и фрагментарные сведения об Амурском комитете. По времени появления первых сведений о его заседаниях становится ясно, что он был впервые созван императором Николаем I и изначально получил название «гиляцкого» (гиляки – название автохтонного населения Приамурья, на первых заседаниях комитета ставился вопрос об их отношении к проникновению России в регион и о принятии российского подданства и только затем, с увеличением масштаба проблемы комитет был переименован в Амурский)^{[12, с. 262-263]}. Обратившись к переписке Александра II с его братом Константиноми можем выяснить, что комитет собирался нерегулярно, по распоряжению императора^{[12, с. 84]}. Таким образом можно сделать вывод о том, что Амурский комитет представлял из себя некий совещательный орган при императоре, целью которого было обсуждение на высочайшем уровне важнейших проблем, возникающих в связи с Амурским вопросом по мере их появления. В этой связи упомянутая выше историографическая лакуна представляется весьма странной.

Впервые более подробную информацию о деятельности Амурского комитета автору удалось обнаружить в ГАРФ в личном фонде Н.П. Игнатьева, который наполнял свой личный архив в том числе и копиями наиболее важных служебных бумаг. Среди них есть и копия журнала заседания Амурского комитета от 9 января 1861 г.^{[6, л. 1-8]}. Подобная находка явно свидетельствовала о том, что обычай вести журнал (т.е. протокол) заседания существовал и до 1861 г., следовательно, подобные документы должны были отложиться хотя бы в одном из российских архивов. В результате работы в фонде «Санкт-Петербургский главный архив» АВПРИ было выявлено еще несколько журналов комитета, скопированных в свое время для МИД. Их сопоставление позволило сделать уже более обширные выводы.

Журнал Амурского комитета представляет собой документ, разделенный на две части – повестку заседания и принятые решения, после чего в конце находятся подписи всех присутствовавших. После сравнения имевшихся в распоряжении автора журналов удалось установить, что состав комитета был в своем роде постоянен. Помимо императора на заседаниях практически всегда присутствовали министр иностранных дел, военный министр, морской министр и министр финансов. Дальнейшее изучение указанных документов показало, что главной задачей комитета являлось вынесение решения относительно стратегии действий в изменившихся условиях (например, после подписания мирного договора) или обсуждение мнений (часто выраженных в виде служебных записок) крупных деятелей дальневосточной политики России по поводу выбора правильного вектора ее развития. По этой причине кроме постоянных членов на отдельные заседания Амурского комитета приглашались авторы обсуждаемых записок, заключившие мирный договор дипломаты и проч.

К сожалению, на данный момент установить точные хронологические рамки, в которые действовал Амурский комитет не представляется возможным, поскольку место централизованного хранения всей документации этого учреждения, несмотря на долгие поиски так и не было обнаружено. Те же журналы комитета расходились не в одной копии по разным государственным организациям и к отдельным лицам (к примеру – генерал-губернаторам Западной и Восточной Сибири, главноуправляющему путей сообщения и др.)^{[3, л. 23, 54, 67.]}, сохраняясь в соответствующих архивах. Но подобное хаотичное распространение копий делает их поиск крайне трудоемким. Впрочем, доверяя сведениям П. Шумахера (его статья основана на архивных источниках) мы можем отнести первое заседание тогда еще Гиляцкого комитета к концу ноября - началу декабря 1849 г.^{[9, с. 32; 15, с. 262]} Гораздо больше вопросов вызывает момент прекращения деятельности комитета. В.И. Куликов предлагает считать, что его последнее заседание состоялось 22 февраля 1861 г., поскольку после этого в официальной документации он фигурирует попросту как "Особый". В то же время, согласно ведомственной переписке, хранящейся в АВПРИ, в связи с заседанием комитета 27 февраля 1862 г. употреблено прежнее название^{[3, л. 82]}. Необходимо отметить, что к этому моменту оставалась нерешенной проблема установления западной русско-китайской границы, которая была определена только Чугучакским протоколом 1864 г. Логично предположить, что поскольку вопрос русско-китайского разграничения находился под непосредственным контролем Амурского комитета, то его работа была свернута никак не позднее 1864 г. На наш взгляд, подход к определению хронологических рамок существования интересующего нас учреждения, предложенный В.И. Куликовым и предполагающий принимать во внимание только период существования в официальной документации дословного названия "Амурский комитет" (по этой же причине исследователь не включает в выделенный им временной промежуток деятельность Гиляцкого комитета, созданного, как уже говорилось выше, в 1849 г. и рассматривавшего сходные вопросы ^{[9, с. 32; 10, с. 84-85]}), является чересчур узким. При рассмотрении работы государственных учреждений первоочередное внимание следует уделять не их названию, а сфере компетенции и реальным управленческим возможностям. Такая постановка вопроса позволяет говорить о преемственности в деятельности Гиляцкого, Амурского и последующих Особых комитетов по китайским и японским делам и, следовательно, определить хронологические рамки существования этого межведомственного органа (в целях унификации не будет ошибкой называть его Амурским, тем более, что это название было возвращено в начале 1870-х гг.) с 1849 г. до середины 1870-х гг^{[9, с. 33-34]}. Мы же сосредоточимся на его деятельности в период 1858 – 1861 гг., когда взаимоотношения России с Китаем носили самый активный и непредсказуемый характер. Изучение материалов комитета за этот временной промежуток позволяет выявить позицию государственной власти относительно политики на Дальнем Востоке, регионе, который был максимально удален от столицы и явно не был приоритетным во внешней политике России на тот момент.

Воспользовавшись агрессивными действиями Китая в отношении своих подданных в 1856 г., Англия и Франция решили применить военную силу. Так началась Вторая опиумная война (1856 – 1860 гг.). Россия, не имевшая к этому конфликту никакого отношения, в свою очередь не только не хотела уступать западноевропейским державам право исключительного влияния на Китай^{[15, с. 286]}, но и стремилась использовать прогнозируемое поражение цинских войск и ослабление государства для ведения успешных переговоров о разграничении^{[14, с. 291]}. С дипломатической миссией в Пекин был отправлен вице-адмирал Е.В. Путятин, незадолго до этого успешно завершивший переговоры с Японией^{[5, с.35-37]}. Дипломатические усилия Путятина первоначально не приносили результата из-за упорства и гордости китайского правительства, не желавшего даже вести с русским представителем переговоры и допустить его в Пекин^{[14, с. 291-294]}. В этих условиях Путятин решил выступить заодно с представителями Англии, Франции и присоединившегося к ним представителя США. В результате их совместной деятельности был заключен Тяньцзиньский трактат, предоставлявший европейцам и американцам большие преимущества прежде всего в торговле с Китаем. При этом Путятин не забывал и о вопросе разграничения. Он стремился взять инициативу в этом вопросе на себя, но каждый раз получал отказ в ведении переговоров о границе под предлогом того, что они уже ведутся на Амуре уполномоченными с обеих сторон^{[4, л. 21]}. Действительно, параллельно с Путятиным продолжал свою активную деятельность на Амуре генерал-губернатор Восточной Сибири Н.Н. Муравьев-Амурский. К деятельности Путятина Муравьев относился с ревностью, поскольку считал вопрос о границе находящимся исключительно в собственной компетенции^{[15, с. 289]}. К тому же он не видел смысла в проведении переговоров в столице Китая, поскольку они были бы слишком осложнены дипломатическими проволочками^{[13, с. 171]}. Очевидное соперничество этих государственных деятелей вызвало необходимость четкого разграничения их полномочий свыше. В своем заседании от 27 мая 1858 г. Амурский комитет, несмотря на неоднократные обвинения в адрес Путятина в слабости, проявившейся в сотрудничестве с европейцами и практической бесполезности Тяньцзиньского трактата^{[5, с. 38; 7, с. 5]}, признал все его действия в этом направлении правильными^{[4, л. 20-20 об.]}. В то же время проведение переговоров о границе было официально признано вотчиной Н.Н. Муравьева^{[4, л. 20 об.-21]}. Заключив Айгунский договор, по которому к России переходил весь берег Амура от р. Аргунь до моря, граница проходила по Амуру до р. Уссури, а находящийся далее Уссурийский край оставался на неопределенное время совместным владением двух государств, генерал-губернатор вполне оправдал возложенное на него доверие. Впрочем, ратификация этого договора китайской стороной в дальнейшем стала одной из основных задач политики России в Китае.

Помимо заключения Тяньцзиньского договора Путятин, видя отсталость китайских вооруженных сил от европейских, предложил помощь России в виде поставок оружия и приглашения военных инструкторов, которую в Пекине, несмотря на долгие колебания, все же приняли^{[14, с. 297-309]}. Вопрос об отправке оружия стал предметом заседания Амурского комитета от 3 октября 1858 г. По мнению Путятина, военная помощь Китаю должна была стать инструментом укрепления российского влияния в этом государстве, на что Александр II отреагировал резолюцией: «нет никакого сомнения»^{[4, л. 23-23 об.]}. Комитет утвердил размер военной помощи в виде 10000 нарезных ружей и 50 пушек, дав распоряжение военному министерству организовать доставку оружия по суше в Кяхту, а не морем, как планировал вице-адмирал Путятин, а также отправить в командировку необходимое количество офицеров-инструкторов, согласовав это с МИД^{[4, л. 23-24 об.]}. Путятин, тем временем, составил отдельную записку, в которой предлагал план дальнейших действий России относительно Китая, важнейшие стороны которого заключались в трех пунктах: а) заставить китайцев окончательно определить границу до очередного приезда европейских дипломатов; б) скорее отправить оружие в сопровождении пяти офицеров и в) назначить дипломатического представителя для ратификации заключенных трактатов^{[4, л. 31-31 об.]}. Этот документ стал темой обсуждения на заседании Амурского комитета от 3 декабря 1858 г. Было принято решение в очередной раз акцентировать внимание на том, что пограничный вопрос находится в сфере деятельности генерал-губернатора Восточной Сибири и тесно связанного с ним пристава российской духовной миссии в Пекине действительного статского советника Перовского, исполнявшего обязанности дипломатического представителя. Кроме того, комитет посчитал нужным объединить полномочия руководителя военных инструкторов и дипломатического представителя, об отправке которого просил Путятин^{[4, л. 30-30 об., 31 об.-32]}.

По настоянию Путятина в Китай было решено отправить молодого Н.П. Игнатьева, недавно произведенного в генерал-майоры за успешное исполнение дипломатических поручений в Средней Азии^{[7, с. 9]}. В феврале 1859 г. Китай неожиданно отказался от военной помощи России вплоть до окончания войны с европейскими государствами^{[1, л. 21-21 об.]}. В результате Н.П. Игнатьев должен был выполнять в Китае исключительно дипломатические функции, которые заключались в том, чтобы договориться о ратификации договоров (Айгунского и Тяньцзиньского) и добиться окончательного утверждения за Россией земель от р. Уссури до моря (инструкция особо обращала внимание, что «это составит главнейший предмет Ваших поручений»)^{[2, л. 29 об.]}; способствовать возобновлению и развитию русской караванной торговли по маршруту Кяхта - Пекин и наладить регулярное почтовое сообщение между двумя этими пунктами; и, наконец, получить право на строительство русской фактории в Кашгаре, в дополнение к уже имеющимся в Кульдже и Чугучаке^{[2, л. 29 об. - 32 об.]}. Отношение к новому русскому представителю в Пекине было порой еще хуже, чем к его предшественнику Путятину. Китайцы не только отказывались утвердить Айгунский и Тяньцзиньский трактаты, но и выражали свое непонимание целей пребывания Игнатьева у себя в столице^{[7, с. 39-160]}. Он неоднократно сообщал в МИД о своем непростом положении, но на протяжении долгого времени не получал практически никакой реакции. С одной стороны, это было обусловлено отсутствием нормального сообщения между Пекином и Санкт-Петербургом, с другой – отношением в российской столице к китайским делам, которые отодвигались иногда далее чем на второй план. К тому же, круг задач Игнатьева был слишком обширен, а их успешность их решения находилась под вопросом. Такое невнимание проявилось в том числе и в том, что следующее заседание Амурского комитета состоялось только 9 января 1860 г. после более чем годового перерыва. По его итогам Игнатьеву рекомендовалось до последнего добиваться исполнения своих требований, а в случае решительного отказа покинуть Пекин и отправиться к морю, где на русском судне дожидаться прибытия дипломатических представителей Англии и Франции, осуществляя свою дальнейшую деятельность в согласовании с ними^{[4, л. 36-39 об.]}. Параллельно с этим Н.Н. Муравьев-Амурский должен был обеспечить занятие русскими войсками берегов р. Уссури и морского побережья Манчжурии^{[4, л. 39 об.-40]}.

Дальнейшее развитие событий показало, что путь был определен правильно. Игнатьев был вынужден выехать из Пекина, а после своей встречи с английским и французским коллегами умело сыграл на их противоречиях и обоюдных претензиях, оказав при этом посильную помощь в момент серьезных затруднений^[8]. При этом российский дипломат старался максимально обезопасить Китай от полного разорения и в благодарность за это спустя буквально месяц после подписания англо-франко-китайских мирных договоренностей, пекинское правительство утвердило новый русско-китайский договор, не только подтвердивший условия Айгунского и Тяньцзиньского трактатов, но и предоставивший куда более обширные привилегии, самой значительной из которых оказалось приобретение огромного Уссурийского края. Успехи Игнатьева превзошли все ожидания, он возвратился в Петербург триумфатором, но желая завершить начатое, так же как и Путятин в 1858 г., изложил свою программу дальнейших действий в отношении Китая в отдельной записке, которая обсуждалась на заседании Амурского комитета от 9 января 1860 г.

Основные положения этого документа сводились к тому, что необходимо: а) как можно скорее провести окончательное разграничение в районе р. Уссури; б) создать благоприятные условия для развития сухопутной торговли с Китаем; в) заселить новоприобретенные земли на первое время чешскими колонистами; г) создать консульства в Урге, Кашгаре и Тяньцзине; д) в срочном порядке организовать телеграфное сообщение между Петербургом и Иркутском и задуматься о строительстве железной дороги через Сибирь и е) отправить обещанное еще Путятиным оружие как свидетельство дружественного отношения России к Китаю^{[6, л. 1 об.-4 об.]}. Комитет одобрил все предложения Игнатьева, но на поставленный в записке вопрос, стоит ли России оказывать Китаю прямую помощь против Тайпинов ответил резко отрицательно^{[6, л. 1-8]}. Несмотря на одобрение игнатьевской программы, не все ее положения подлежали немедленной реализации. Организация телеграфа замедлялась технологическими сложностями и отсутствием финансирования, не говоря о железной дороге; для развития сухопутной торговли, которая практически отсутствовала в предыдущий период, было необходимо время; вопрос о колонистах требовал от МИД предварительного изучения намерений самих чехов^{[6, л. 2 об.-5]}. Немедленному исполнению подлежали только требования об ускорении разграничения и об отправке оружия^{[6, л. 1-1 об, 5 об.-6]}.

Чуть более чем через месяц, 22 февраля 1861 г. Амурский комитет собрался снова. На повестку дня в том числе снова был вынесен вопрос об оказании Китаю военной помощи против тайпинов. На сей раз решительного отказа от этой идеи не последовало, но ее осуществление полностью зависело от позиции европейских держав^{[4, л. 50-50 об.]}. Кроме того, комитет постановил отложить проведение западной русско-китайской границы до 1862 г. и уведомить об этом китайское правительство^{[4, л. 51-51 об.]}. Дальнейшее развитие событий покажет, что на окончание западного разграничения потребуется в три раза больше времени, оно будет окончено только в 1864 г.

Несмотря на то, что основной сферой деятельности Амурского комитета, исходя из его названия, являлись взаимоотношения России с Китаем, он рассматривал также вопросы, связанные с русско-японскими контактами. Видимо, это происходило по той причине, что для российского правительства не существовало необходимости в создании особого совещательного учреждения по японским вопросам, не обладавшим для этого необходимым масштабом. Кроме того, непосредственные контакты с японцами, как мы увидим далее, осуществлялись по сути теми же лицами, которые играли важную роль в русско-китайских отношениях.

В 1855 г. вице-адмирал Путятин подписал Симодский трактат с Японией, который отдавал северные Курильские острова во владение России, делал о. Сахалин совместным владением и кроме того предоставлял российской торговле широкие преимущества в изолированной до того времени Японии. Для развития русско-японских отношений Путятин предполагал усилить российское дипломатическое представительство в Стране восходящего солнца, предоставив начальнику местного консульства звание генерального консула, а также командировать в его штат хорошего врача, образованного морского офицера и православного священника, с целью просвещения и миссионерской деятельности среди местного населения. Помимо этого, рекомендовалось форсировать развитие торговых отношений с Японией, поскольку курс местной валюты был очень выгоден для России, а местный рынок предоставлял широкие возможности для сбыта собственных промышленнных товаров^{[4, л. 13-14 об.]}. Эти предложения обсуждались на заседании Амурского комитета от 18 января 1858 г. и были полностью одобрены. Торговые вопросы должны были быть предварительно изучены Министерством финансов совместно с МИД, а относительно усиления российского консульства комитет сразу отдал необходимые распоряжения^{[4, л. 13-16]}.

Несмотря на вполне дружественные двусторонние отношения, совместное владение Сахалином вызывало ряд проблем, которые обсуждались в Амурском комитете 3 декабря 1858 г. В одном из своих донесений Путятин докладывал, что японцы недовольны проникновением русских на юг Сахалина и развернувшимся там строительством. В ответ вице-адмирал предложил ускорить проведение границы. По его мнению, для России было бы крайне важно сохранить дружественные отношения с Японией и в связи с этим необходимо проявлять уступчивость при разграничении, «сорок миль более или менее не могут составить важной разности», - писал Путятин^{[4, л. 34-34 об.]}. В свою очередь, Н.Н. Муравьев-Амурский, напротив, настаивал на решении стратегической задачи по обладанию всем полуостровом, «для предупреждения захвата его со стороны иностранцев и особенно англичан»^{[4, л. 34 об.-35]}. Комитет велел «графу Муравьеву-Амурскому войти в ближайшие местные соображения и потом в сношения с японским правительством о том, часть ли его [о. Сахалин] или весь остров должны принадлежать России, с тем однако, чтобы ни в каком случае сей вопрос не привел нас к неприязненным столкновениям или разрыву с японским правительством»^{[4, л. 34-34 об.]}. Представитель восточносибирского генерал-губернатора генерал-майор М.С. Корсаков (в источниках порой встречается альтернативное написание фамилии - Карсаков) выразил несогласие с подобным решением, отказавшись утверждать журнал заседания и подав так называемое особое мнение, где требовал «предоставить генерал-адъютанту графу Муравьеву-Амурскому полное и безусловное право действовать по сему предмету в сношениях с японцами без всяких ограничений»^{[4, л. 29]}. Такое стремление к получению максимальных полномочий, включающих в себя возможность и военного давления, было характерно для Муравьева, но оно испугало осторожного канцлера А.М. Горчакова, который на своем докладе императору заявил: «Я, соображая политические обстоятельства всего государства, смею утверждать положительно, что не должно бы распространять полномочие графа Муравьева-Амурского до того, чтобы позволить ему объявить войну или вовлечь нас в оную»^{[4, л. 27 об.]}. Мнение Горчакова оказалось более весомым и журнал комитета был утвержден в его первоначальном виде. Ситуация с Сахалином продолжала быть спорной на протяжении еще более чем пятнадцати лет и была разрешена только в 1875 г. по Санкт-Петербургскому договору, который отдавал России весь Сахалин в обмен на ее часть Курильских островов. Безоглядный же патриот России Н.Н. Муравьев-Амурский в 1861 г. вышел в отставку, а его полномочия по ведению переговоров с японцами Амурский комитет своим решением от 22 февраля 1861 г. передал военному губернатору Приморской области^{[4, л. 51]}.

***

Амурский комитет, созданный в 1849 г. тогда еще под названием Гиляцкого, и просуществовавший до середины 1870-х гг., был одним из чрезвычайных совещательных органов при российском императоре. Его заседания проходили нерегулярно, в зависимости от желания самодержца обсудить со своими подчиненными особо важные проблемы российской политики в Приамурье и смежных регионах и связанные с ними внешнеполитические действия в отношении соседних государств. В постоянный состав комитета входили «профильные» министры (военный, морской, иностранных дел, финансов), к которым по необходимости присоединялись более компетентные в конкретных вопросах другие государственные деятели разного масштаба. Деятельность этого учреждения является важной потому, что она определяла линию поведения российского государства в сложной ситуации в результате пусть и формального, но коллективного обсуждения всех вынесенных на повестку дня вопросов. Очевидно, что решения комитета были обязательными к исполнению, будучи одобренными главными министрами и самим императором. Как видим, это зачастую позволяло четко распределять полномочия при непосредственном выполнении поставленных задач, сохраняя необходимый управленческий баланс. Таким образом, можно утверждать, что Амурский комитет сыграл не последнюю роль в непростой период развития дальневосточной политики России во второй половине 1850-х гг.