Каким образом в современной культуре можно помыслить смерть?

Розин Вадим Маркович доктор философских наук главный научный сотрудник, Институт философии, Российская академия наук 109240, Россия, Московская область, г. Москва, ул. Гончарная, 12 стр.1, каб. 310 Rozin Vadim Markovich Doctor of Philosophy Chief Scientific Associate, Institute of Philosophy of the Russian Academy of Sciences  109240, Russia, Moskovskaya oblast', g. Moscow, ul. Goncharnaya, 12 str.1, kab. 310 rozinvm@gmail.com Другие публикации этого автора

Возможно, просвещенный читатель удивится и скажет, а что здесь сложного. Для верующего человека смерть ‒ это временное инобытие, а дальше Бог его воскресит, и он будет жить вечно. А для атеиста смерть означает прекращение биологического существования и, следовательно, полное исчезновение. Ну, есть еще эзотерики, о которых автор сам много писал ^[8]. Для них, если верить его исследованиям, смерти тоже нет, поскольку, достигнув подлинной реальности, они живут вечно, но не с Богом, а в особом мире. Например, как Будда. Когда ученики спрашивали Гаутаму, есть ли смерть, он отвечал примерно так: разве я говорил вам, что отвечу на этот вопрос, нет, я учу о таком мире, Нирване, где нет ни того, ни другого, где прекращаются все формы и страдания ^[6].

Но не оживился ли снова интерес к тому, что такое смерть? С одной стороны, потому, что наша цивилизация переживает глубокий кризис и все чаще даже ученые, не говоря уже о философах и астрологах, прогнозирую ей гибель, то от ядерной катастрофы, то от огромного случайно залетевшего в нашу солнечную систему астероида, то от какой-нибудь иной космической катастрофы и даже просто от собственных заблуждений людей. Всего один пример. «Человечеству, ‒ пишет известный российский философ, Владимир Кутырев, ‒ грозит катастрофа не только в виде развязанной им самим войны во всеоружии технологических достижений, которое все-таки будет частным событием, но и как процесса утраты человеческого в нем, его умаления вплоть до исчезновения…Не в пустоту (ее нет), а в Инобытие. Как пустоту для нас. Вперед, быстрее, дальше и к ‒ смерти <…> И первым погибнет тот, кто бежит быстрее. С горькой жалостью остается сказать: Ослепленное техническим светом, прогрессивно глупеющее, несчастное человечество» ^{[4, с. 9, 500]}.

С другой стороны, это интерес подогревается не игрой случайных, неконтролируемых человеком сил, а вроде бы вполне управляемым научно-техническим прогрессом. Снова как Феникс из пепла возродились концепции бессмертия, но уже на основе современных достижений науки и техники. Одна из таких концепций – трансгуманизма (постчеловека). Известно, что в качестве одного из главных идеологов современного трансгуманизма подвизается английский философ и футуролог Макс О’Коннор (псевдоним Макс Мор). В частности, он пишет, что «когда технология позволит нам преодолеть себя в психологическом, генетическом и нейрологическом аспектах, мы, ставшие трансчеловеками, сможем превратить себя в постчеловеков ‒ существ беспрецедентных физических, интеллектуальных и психологических способностей, самопрограммирующихся, потенциально бессмертных, ничем не ограниченных индивидов» (цит. по ^[2]).

Наконец, есть и постоянно действующая причина, во всяком случае, начиная с эпохи модерна, а именно трудности с осмыслением смерти почти каждым человеком. В силу рационального сознания, обусловленного научной картиной мира, современный человек живет как будто он Бог. Причем речь идет не только об атеистах, но и верующих, ведь последние тоже живут в мире техногенной цивилизации и пользуются ее плодами. Что такое Бог и где он пребывает, большинство верующих уже как люди, воспитанные современной школой, ориентированной на развитие науки и техники, могут представить себе с большим трудом или не могут вообще; Бог мыслится ими чисто условно как некое трансцендентальное существо неопределенного облика, обладающее не менее неопределенными возможностями. Разве Он может, например, нарушить законы природы, а если нет, то в чем его сила?

Хотя формально современный человек признает конечность своего бытия, фактически же он живет как бессмертное существо, не приготовляясь к смерти и не желая о ней думать. Как часто, умирая, человек с ужасом осознает, что он к смерти совершенно не готов (правда, положа руку на сердце, признаемся, кто к ней оказывается готовым, где те праведники?). Опять же в этом месте какой-нибудь читатель может сказать, что автор старый человек, поэтому он и беспокоится о смерти, а вот читатель, мол, помоложе и ему еще рано думать о смерти. Но как показывает опыт, почему-то большинство подобных оппонентов не хотят думать о смерти до самого последнего часа своей жизни.

Указанная здесь ситуация, если смотреть на нее с точки зрения истории человечества, относительно новая, ну скажем, последних столетий. Хотя сама проблема ‒ страха перед смертью и поиска преодоления его возникла еще в культуре «Древних царств» (Древнем Египте, Шумере, Индии, Китае, царстве народов Нагуа (империи ацтеков) и др.). В предшествующей же самой первой, «архаической культуре», люди не очень боялись смерти, поскольку верили в души и духов (недаром эта культура еще называется «анимистической»), здесь смерть понималась как бесповоротный уход души из тела и вечная жизнь в стране мертвых, где охота и все прочее были такие же, как при жизни в родном племени, или еще лучше.

Однако в культуре Древних царств души, переходя в иной мир, под покровительство богов смерти, напротив, все теряли и жили одними воспоминаниями о прежней уже недостижимой жизни. Вот, например, размышления и переживания учителей народа Нагуа (древних индейцев Америки, населявших Большую Мексиканскую долину).

Плачу, чувствую себя в отчаянии:

вспоминаю, что мы должны покинуть прекрасные

цветы и песни.

Насладимся же тогда и споем,

раз мы навсегда уходим и гибнем.

Пусть не приходят живущие во злобе,

земля очень широка.

Ах, если бы всегда жить,

если бы никогда не умирать! ^{[5, c. 223-224]}

Тем не менее, человек находит решение. Оно содержало два замечательных изобретения. Первое, относилось еще к архаической культуре, это представление о душе человека, которая не только является носителем жизни (считалось, кто имел душу, тот и живой), но и никогда не умирает, вероятно, архаический человек просто не мог представить свое полное исчезновение с лица земли. Второе изобретение, сложившееся только в культуре Древних царств, относилось к жизни отдельного человека: эта жизнь в ином, загробном мире была тоже хорошей (благополучной), но только в том случае, если данный имярек и в этой земной юдоли жил правильно (как, например, написано в египетской книге Мертвых «не ел жертвенной пищи», «почитал богов», «аккуратно приносил им жертвы», «исполнял волю богов» и прочее).

Как я показываю в книге «Введение в схемологию» представление о душе человека и о правильной жизни, как условии благополучной жизни в загробном мире, представляли собой схемы. Они были изобретены и с целью разрешения рассмотренной проблемы смерти и ряда других, например, объяснения феноменов болезни и сновидений, смысла древних произведений искусства, поддержания власти (например, чтобы все строго следовали предписаниям жрецов и царей) ^[9]. Другие две функции схемы ‒ задание новой реальности и видения, а также условий для нового действия. Например, схема души задавала такую реальность: если душа покидала тело насовсем, то это смерть, если временно ‒ болезнь, если во время сна ‒ сновидение, создание произведений искусств ‒ это вызывание душ, души могут переходить из одних тел в другие ‒ реинкарнация, им можно приносить жертвы, тогда они помогают человеку, и прочее. В соответствии с таким пониманием осуществлялись и действия: если, например, человек умер (т.е. есть его душа осталась без дома-тела), то его семья или племя создавали для ушедшей души новое жилище (могила ‒ постоянный дом, иттерма у хантов и манси, ‒ временный).

Как бы не менялось представление о душе, ее схема продолжала выполнять исходное назначение, а именно обеспечивала возможность считать, что человек мог жить вечно. Вот два интересных случая: что такое душа по Платону и средневековое христианское понимание души. В «Государстве» Платон описывает перипетии душ в загробном мире. Хотя дальнейшая судьба человека в новом воплощении (задаваемой жребиями, которые предлагают боги) трактуется Платоном как зависимая от выбора и личности умершего, тем не менее, это все же знакомая нам архаическая душа, обеспечивающая вечную жизнь. «После этих слов прорицателя сразу же подошел тот, кому достался первый жребий, он взял себе жизнь могущественного тирана (выше богиня судьбы Лахесис, бросавшая в толпу душ жребии, сказала: «Добродетель не есть достояние кого-либо одного, почитая или не почитая ее, каждый приобщается к ней больше или меньше. Это – вина избирающего, бог не виновен». – В.Р.). Из-за своего неразумия и ненасытности он произвел выбор, не поразмыслив, а там таилась роковая для него участь – пожирание собственных детей и другие всевозможные беды. Когда же он потом, не торопясь, поразмыслил, он начал бить себя в грудь, горевать, что, делая свой выбор, не посчитался с предупреждением прорицателя, винил в этих бедах не себя, а судьбу, богов – все что угодно, кроме себя самого…Случайно самой последней из всех выпал жребий идти душе Одиссея. Она помнила прежние тяготы и, отбросив всякое честолюбие, долго бродила, разыскивая жизнь обыкновенного человека, далекого от дел; наконец, она насилу нашла ее, где-то валявшуюся, все ведь ею пренебрегли, но душа Одиссея, чуть ее увидела, с радостью взяла себе» ^{[7, с. 417, 418-419]}. Душа у Платона сочетала в себе два, по сути, несовместимых свойства: это и источник вечной жизни и личность, жизнь которой мыслилась конечной.

Те же два начала мы видим и у христианской души: она бессмертна, поскольку Бог должен ее воскресить на Страшном суде, и она как душа средневековой личности конечна. Вот небольшой фрагмент «Речи против эллинов» ученика Иустина, Татиана Ассирийца (112 – 185 гг.), в которой тот как личность объясняет, почему он верует в Бога, и одновременно, почему подобно архаическому человеку думает, что будет жить вечно. «Посему мы веруем, что по окончании всего будет Воскресение тел ‒ не так как учат стоики, по мнению которых после некоторых периодов времени одни и те же существа всегда являются и погибают без всякой пользы, ‒ но однажды, по исполнении наших веков, и единственно ради восстановления одних человеков для суда. Суд же производят над нами не Минос, не Радомант, прежде смерти которых будто бы ни одна душа, как баснословят, не была судима, ‒ но Сам Бог Творец будет судьею. Хотя вы назовете нас пустословами и болтунами, но для нас это не важно, потому что мы веруем вследствие вот каких оснований. Как я, не существуя прежде рождения, не знал, кто я был, а только пребывал в сущности плотского вещества, а когда я, не имевший прежде бытия, родился, то самым рождением удостоверился в своем существовании; таким же точно образом я родившийся, чрез смерть переставая существовать и быть видимым, опять буду существовать, по подобию того, как некогда меня не было, а потом родился. Пусть огонь истребит мое тело, но мир примет это вещество, рассеявшееся подобно пару; пусть погибну в реках или морях, пусть буду растерзан зверями, но я сокроюсь в сокровищнице богатого Господа. Человек слабый и безбожник не знает, что сокрыто; а Царь Бог, когда захочет, восстановит в прежнее состояние сущность, которая видима для Него одного.» ^[13].

Другой вариант решения той же самой проблемы предложили эзотерики. Они считают, что в «подлинном мире», куда человек в принципе может попасть, смерти нет вообще (другое дело, что для этого он должен совершить настоящий подвиг и чудо ‒ кардинально переделать себя). Например, эзотерически мыслящий христианин XVIII века Эммануэль Сведенборг (1688 ‒ 1772) в своих духовных писаниях утверждает, что каждый человек ‒ исходно бессмертный дух. Наступление того, что люди называют смертью, на самом деле всего лишь духовная трансформация: люди, любящие добро, по Сведенборгу, становятся ангелами и идут на небо, а те, кто тяготеет к злу, превращаются в демонов и опускаются в ад. Но и те и другие продолжают жить, причем вечно ^[10]. Известный эзотерик Рудольф Штейнер (1861 ‒ 1925) рисует другую картину. Кроме нашего мира, где царствует эгоизм и хаос, есть духовный мир, куда идет эзотерик. Попадая в него, подвизающийся кардинально меняется, превращаясь в духовное существо с новыми органами чувств и удивительными способностями (например, он теперь может видеть эмоции и идеи, а также помогать в творчестве живущим в этом мире). В духовном мире такое существо участвует в развитии Земли и готовит свое новое воплощение, чтобы вернуться на землю в обычный мир. И такой круговорот может длиться вечно ^[8].

В Новое время, как известно, разворачивается критика и религиозных представлений и эзотерических. Вот, например, что Эммануил Кант пишет по поводу учения Сведенборга. «Поэтому я нисколько не осужу читателя, если он, вместо того, чтобы считать духовидцев наполовину принадлежащими иному миру, тотчас же запишет их в кандидаты на лечение в больнице и таким образом избавит себя от всякого дальнейшего исследования <…> в творчестве Сведенборга я нахожу ту самую причудливую игру воображения, какую многие другие любители находили в игре природы, когда в очертаниях пятнистого мрамора им рисовалась святая семья или в сталактитовых образованиях – монахи, купели и церковные органы<…> Я устал приводить дикие бредни самого дурного из всех фантастов или продолжать их вплоть до описания им состояния после смерти <…> было бы напрасно пытаться скрыть бесплодность всего этого труда – она бросается в глаза каждому<…> Человеческий разум не наделен такими крыльями, которые дали бы ему возможность пробиться сквозь высокие облака, скрывающие от наших глаз тайны иного мира. Любознательным же людям, которые так настойчиво стараются хоть что-нибудь узнать о том мире, можно дать простой, но совершенно естественный совет: терпеливо дожидаться, пока не попадете туда.» ^{[3, с. 327, 340, 347, 366]}.

Происходит и деконструкция представления о душе в качестве предельного антропологического основания мышления, хотя ради справедливости нужно сказать, что ее начал еще Аристотель. В работе «О душе» он не только отвергает архаическое понимание души, но и показывает, что способности ощущения, воображения и мышления могут быть описаны и объяснены без введения и полагания такой реальности. Но окончательно это представление как антропологическое основание было отброшено с формированием научной психологии, понятиями которой мы все теперь широко пользуемся ^[11]. Одновременно, что совсем уже не планировалось, человек нового времени оказался снова во власти страха перед смертью, поскольку у него была выбита такая опора в вечной жизни как представление о душе.

Каким же образом снова может решаться данная проблема для тех людей, которые почему-либо не верят в Бога или не могут идти эзотерическим путем? Понятно, что таких людей на земле даже не миллионы, а пару миллиардов, если не больше. Нетрудно заметить, что здесь автор вступает на скользкий и тонкий лед, но, как говорится в народе, «назвался груздем, полезай в кузов». На какие соображения можно опираться в решении указанной проблемы?

Можно заметить (первый момент), что дело не в том, что собой на самом деле представляет Тот, загробный мир и вообще есть ли он. Культурно-историческая реконструкция показывает, что, во-первых, этот мир по-разному понимается в разные исторические эпохи и в разных культурах, во-вторых, он конструктивен, в том смысле, что соответствующие объяснительные схемы изобретаются человеком, решающим отмеченные выше экзистенциальные проблемы. При этом если человеку на основе таких схем удалось разрешить страх перед смертью, то проблема оказывается решенной. Этот момент отмечал еще Платон, говоря в «Послезаконии», что поскольку он следовал своему представлению о правильной жизни, то теперь на склоне лет не боится смерти и даже ощущает себя блаженным.

Второй момент обусловлен природой жизни после смерти. Если загробное существование полагается, задается с помощью схем, но воспринимается оно в дальнейшем натуралистически, т.е. как непосредственная реальность (как то, что есть на самом деле, именно так всегда, например, воспринимался христианский Бог), то вероятно, здесь существуют две фазы. Первоначально загробный мир является человеку в форме рассказа, повествования (в схемах); лишь со временем, когда человек вживается в новую реальность (как говорят методологи: надевает на себя соответствующие схемы), убеждается, что, поверив в новые повествования, он перестает бояться смерти, загробный мир обретает черты непосредственной реальности.

Третий момент. Опять же культурно-историческая реконструкция позволяет утверждать, что со временем происходит сдвиг: решение проблемы все больше сводится к построению правильной жизни и, соответственно, меньше нагрузка падает на описание самого загробного мира. В настоящее время это описание очень бедное и условное. Возникает даже вопрос: а нельзя вообще обойтись без этой самой загробной реальности, или это принципиально невозможно, поскольку в этом случае исчезнет необходимость в построение самой правильной жизни?

Четвертый момент достаточно очевидный. Преодоление страха перед смертью в современной культуре должен решаться с учетом того, что современный человек обладает рациональным мышлением, приобщен к современной науке и технике, и как следствие, воспринимает и понимает мир в рамках научной и технической рациональности.

Теперь как я вижу решение проблемы. Прежде всего, нужно расчистить плацдарм сознания человека для наступления. Пока он занят мифами: что, мол, наша жизнь может быть продолжена в будущее, что на основе достижений современной науки и техники человек может стать бессмертным (неважно в каком облике), что главное – это заменить наше бренное и несовершенное тело более функциональным и периодически сменяемым эффективным андроидным и сетевым устройством, что человек ‒ это прежде всего биологическое существо (организм). Все перечисленное ‒ мифы и мемы.

Человек не только биологический организм. Он многомерный кентавр: помимо биологических закономерностей его жизнь определяется социальными, культурными, семиотическими, техническими, духовными факторами. Причем целое здесь не одно, в зависимости от внешних и внутренних ситуаций оно может меняться. Например, в данный момент, дорогой читатель, целое вашей жизни задается не вашими биологическими желаниями, а чтением этого текста и мышлением, которое вы вынуждены осуществлять. А если вы верующий и пойдете в храм на литургию, то целое будет задаваться вашей духовной личностью. Когда же спите или болеете, то вступают в свои права биология и телесность, да и то, не как у животных, а обусловленные культурой и социальными отношениями.

Человек, даже перевоссозданный с помощью техники, не смог бы жить в будущем, оставаясь тем же самым человеком. Можно ли, например, заменив его тело, сохранить его психику или духовность, не говоря уже о личности?

Если человек ‒ это человек, т.е. существо, укорененное в культуре, среди людей своего времени, то, как, спрашивается, он сможет жить в будущем среди совершенно других людей и в другой культуре?

Не буду множить риторические вопросы. Думаю понятно, что я хочу сказать. Человек ‒ принципиально конечное существо, причем не только в силу своей биологии, но не меньше в плане социальной, культурной, психической и духовной природы. Вечная жизнь принципиально невозможна, а если бы существовала, то была бы ужасной, пожалуй, пострашнее смерти.

Итак, одно направление работы ‒ критика мифов. Другое ‒ переключение на построение правильной жизни. Во-первых, такая жизнь не должна оставлять места для жизни после смерти. Нужно сформировать у себя такое сознание, чтобы загробную жизнь просто невозможно было помыслить; подобно тому, как в настоящее время для верующего невозможно помыслить жизнь без Бога (может быть, он и хотел иногда, но не получается). Вспоминаю один случай, описанный Н.Бердяевым в «Самопознании»: «Акимушка рассказал мне однажды о необыкновенном событии, происшедшем с ним, когда он был мальчиком. Он был пастухом и пас стадо. И вдруг у него явилась мысль, что Бога нет. Тогда солнце начало меркнуть, и он погрузился в тьму. Он почувствовал, что если Бога нет, то и ничего нет, есть лишь совершенное ничто и тьма. Он как будто бы совершенно ослеп. Потом в глубине ничто и тьмы вдруг начал загораться свет, он вновь поверил, что есть Бог, “ничто” превратилось в мир, ярко освещенный солнцем, все восстановилось в новом свете» ^{[1, с. 189]}.

Так вот, если критически продумывать потоки обрушивающейся на нас противоречивой информации, отбирая только то, что выдерживает критику, вообще, хорошо мыслить, то представить продолжение нашей жизни после смерти будет просто невозможно. Мы тоже будем терять зрение, конечно, не визуальное, а ментальное; у нас не только не откроется «третий глаз», мы лишимся двух других.

Во-вторых, правильная жизнь ‒ это жизнь, которую человек сознательно строит. Это такая жизнь, в которой он может себя полноценно реализовать, может минимизировать свои болезни, справляться с проблемами, делать вклад в развитие социума и культуры (поскольку человек не только биологическое существо, но и социальное и культурное).

Предполагаю, здесь читатель может остановить меня контпримером, указав на старость, где вроде бы нельзя не думать о смерти и очень трудно себя реализовать. Я не возражаю ‒ продумать смерть необходимо, это одно из условий преодоления перед ней страха. Но, как я писал в статье о старости, смерть в старость не входит, она входит в концепцию старости, которую может построить каждый человек, если он хочет нормально жить, а не только страдать и переживать ^[12]. В такой концепции он может прийти и к важной мысли о том, что небезразлично, как человек живет и что будет с его близкими и другими людьми в будущем, а также к мысли, что в это будущее делает вклад и он сам. Иногда может он подняться и до понимания спорного тезиса, что каждый человек, если только он живет правильно, будет продолжать жить в своих детях и близких, и что качество его жизни создает и качество жизни Человечества.

Идеальный сценарий окончания жизни такой: человек как личность полностью себя реализовал, а его здоровье приблизилось к нулевой черте, т.е. он исчерпал свои жизненные силы, и если до этого не болел или болел минимально, то в перспективе его ожидают серьезные страдания. Ничто уже в жизни такого человека не держит, он спокойно может ждать смерти, которая, к счастью, и наступает. Похоже, близко к этому сценарию только что закончил свою жизнь 104-летний австралийский ученый, профессор Дэвид Гудолл. С одной стороны, он полностью реализовал свою жизненную программу, сделав много полезного в жизни и добившись известности в науке, с другой ‒ не стал ждать, когда его жизнь станет невыносимой из-за болезней и немощности. Вероятно, поэтому он в Швейцарии 10 мая добровольно ушел из жизни (в клинике Life Circle под музыку Бетховена он принял эвтаназию; для исполнения своего последнего желания самый старый ученый Австралии совершил перелет на другой континент) ^[14] .

Но идеальный сценарий не так часто встречается в жизни, поэтому его нужно обсуждать именно как идеал и замысел. Но не начинается ли всегда в культуре решение похожих проблем с замыслов-утопий? Многие из них, действительно, оказываются нереализуемыми и канут в лету (и то, иногда в новой ситуации и культуре, они возрождаются). Но другие, для которых удается найти удовлетворяющее многих решение, начинают жить, сначала в форме семиотической и виртуальной, а затем как новая реальность жизни. И если человек сможет свыкнуться с этой новой реальностью, поверить в нее, она им рано или поздно овладеет. Не исключено, что и рассмотренный здесь ход событий когда-нибудь будет восприниматься как естественный вариант правильной жизни и ее окончания.