Современный Дагестан: актуальные этнополитические и этноконфессиональные проблемы

Ярлыкапов Ахмет Аминович кандидат исторических наук старший научный сотрудник, Институт этнологии и антропологии Российской академии наук Yarlykapov Akhmet Aminovich PhD in History Senior research assistant of the Caucasian Department at Institute of Anthropology and Ethnography of the Russian Academy of Sciences a.yarlykapov@gmail.com Другие публикации этого автора

СОВРЕМЕННЫЙ ДАГЕСТАН: АКТУАЛЬНЫЕ ЭТНОПОЛИТИЧЕСКИЕ И ЭТНОКОНФЕССИОНАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ ^[1]

Республика Дагестан – самый полиэтничный регион России ^[2]. «Титульных» народов, языки которых поддерживаются на государственном уровне, насчитывается 14 (аварцы – 29,4% населения Дагестан, агулы – 0,9%, азербайджанцы – 4,3%, даргинцы 16,5%, кумыки 14,2%, лакцы – 5,4%, лезгины – 13,1%, таты – 0,004%, табасаранцы – 4,3%, ногайцы – 1,6%, рутульцы – 0,9%, русские – 4,7%, цахуры – 0,3%, чеченцы – 3,4%). Реальное число коренных народов гораздо больше, свыше 30. По данным на 01.01.2009 г. численность населения Дагестана составляла свыше 2,7 млн. человек ^[3]. Сегодня численность населения республики наверняка превысила 3 млн. человек. Около 95% верующих – мусульмане (большинство сунниты, до 4% – шииты), около 5% – христиане (в основном православные), менее 1% – иудаисты. Дагестан расположен в северо-восточной части Кавказа, с востока омывается водами Каспийского моря. Дагестан подразделяют на три зоны: горная (39,9% территории), предгорная (15,8%) и равнинная, или плоскостная (43,3%).

Согласно Конституции, Дагестан является демократической республикой в составе Российской Федерации. Политическую власть в республике осуществляют Глава Республики Дагестан, Народное Собрание Республики Дагестан, Правительство Республики Дагестан и Суды Республики Дагестан.

Фактор этничности для Дагестана всегда был и в обозримой перспективе останется ключевым в силу его многонациональности. В наследие от советских времен дагестанцы получили высокую степень этнического самосознания, народы республики обладают большим уровнем этнической консолидации. Одним из первых вопросов, который дагестанцы зададут другому человеку при знакомстве, почти наверняка будет: «Ты какой нации?»

Этническая идентичность в Дагестане – один из главных мобилизирующих факторов. Республика лидирует по числу межэтнических конфликтов, как явных, так и латентных. Однако, по мнению большинства экспертов, ни один из этих конфликтов не основан на чисто этнической неприязни: «Любой межнациональный конфликт так или иначе связан или с земельным вопросом, или с вопросами управления, или с вопросами перераспределения ресурсов» ^[4]. Этническая идентичность, тем не менее, имеет ограниченный ресурс, она не может быть общедагестанским объединяющим фактором. Этническое многообразие Дагестана при отсутствии безусловно доминирующей этнической группы создает ситуацию, когда этнические элиты вынуждены договариваться друг с другом, а относительные меньшинства объединяются против относительного большинства, чтобы не допускать чьего-либо доминирования. При этом представитель того этноса, который выдвинулся на вершину власти, вынужден учитывать интересы представителей других этнических групп, поддерживая систему этнического квотирования во власти.

Не стоит думать, что это явление последних лет. Дело в том, что эффективная система этнического квотирования в Дагестане была заложена еще в советские годы. Именно с советских времен дагестанцы привыкли зорко следить за соблюдением пропорций в самых разных сферах, хотя главной остается, конечно, власть, как самый важный ресурс. Менее явно этнический фактор проявляется в бизнесе. Эксперты, а также представители разных слоев населения на фокус-группах отмечали тяжелые экономические условия в республике. Если по России уровень регистрируемой безработицы составляет 5%, то по Дагестану последняя цифра составляет 12%, на деле, скорее всего, больше 20% (экономисты говорят о 300 тыс. безработных) ^[5]. В сельских Цунтинском и Цумадинском районах процент безработных доходил до 75–80%. Обычно руководитель предприятия при приеме на работу обращает внимание на национальность претендента. Связи, в том числе клановые и родственные, играют большую роль при трудоустройстве. Иными словами, этнический фактор практически никогда не играет самостоятельной роли, он всегда связан с политическими, экономическими интересами, проблемой распределения и использования ресурсов и т.д.

В наши дни идет процесс постепенного складывания общедагестанской идентичности ^[6], основанный на опыте совместного проживания в рамках одной административной единицы представителей разных этнических групп, наличии языка межэтнического общения – русского, комбинации кавказских и общероссийских культурных черт, которые и создают уникальную дагестанскую культурно-историческую общность. Общедагестанская идентичность имеет не только культурное, но и историческое основание. В разные исторические периоды народы, жившие на территории современного Дагестана, вырабатывали общий язык и общие культурные коды. В дореволюционные годы у жителей Дагестана в качестве языка межнационального общения утвердился тюркский язык, причем на юге и севере это были разные варианты тюркского языка. Языком же интеллигенции, письменным языком коммуникации был арабский язык. После революции в связи с прошедшими крутыми изменениями и форсированной модернизацией произошли серьезные трансформации в культурной сфере. В советские годы в межэтническом общении дагестанцев выработался особый вариант русского языка, который характеризуется широким использованием общего для всех дагестанских языков и понятного для всех пласта арабо-персидских слов. Слова: «У него хасият такой», прозвучавшие в беседе одного дагестанца с другим, будут непонятны постороннему, но любой дагестанец поймет, что речь идет о характере. Перевести на литературный русский язык можно как: «У него нрав, характер такой». Подчеркну, что общедагестанская идентичность еще не устоялась, она в процессе формирования. В первую очередь актуализируется она у дагестанцев, находящихся за пределами республики, где формируются довольно значительные их группы. Сложилось даже широко используемое за пределами Дагестана (само)название «даг».

Рост национализма в России. Серьезные протесты у дагестанцев вызывает рост национализма в стране. Дагестанцы ассоциируют себя с Россией, многие гордятся тем, что они ее граждане. События, последовавшие после волнений на Манежной площади в декабре 2011 года, дагестанцы воспринимают как противопоставление России и Дагестана, видят в этих процессах угрозу лично для себя и своих близких. Вина за рост националистических настроений дагестанцами перекладывается на федеральный центр, который «плохо владеет ситуацией в республике, не понимает Кавказ, не понимает Дагестан, не понимает его национальный компонент» ^[7].

Современное дагестанское общество весьма неоднородно. С одной стороны, культурно дагестанцы резко выделяются. Например, города республики все больше приобретают ближневосточный колорит. Однако это идет не через консервацию традиций. Традиции в значительной мере сохраняются в сельской местности, однако и там молодежь все менее вовлечена в структуру традиционных взаимоотношений. Нарушился их механизм. Прежняя схема, когда традиции действовали в рамках всего джамаата, объединяя сельскую общину, сломана. Происходит резкое ограничение сферы применения традиций рамками семьи или клана. За их пределами молодой человек ощущает себя свободным! В беседе со мной один чиновник жаловался, что его племянник в горном селении ходит в мечеть по пятницам, потому что там люди зорко за этим следят, но стоит ему уехать в Махачкалу, как он вовсе перестает молиться. Примерно то же самое происходит с некоторой частью дагестанской молодежи, когда она выезжает за пределы своих джамаатов. Ограничения снимаются, и их поведение порой может вызывать конфликты с окружающими.

Молодежь в первую очередь переживает кризис идентичности. Дагестанский социолог Заид Абдулагатов говорит о парадоксальной двойственности сознания молодежи: в ходе опросов больше половины молодых дагестанцев заявляют о принадлежности к восточной, основанной на исламе, культуре ^[8]. На самом же деле, несмотря на процессы исламизации сознания и культуры, большинство дагестанских молодых людей разделяют общие ценности с другими гражданами России. В то же время происходящие в целом в России перемены, кавказофобия толкают молодых жителей республики к поиску себя в стороне от общероссийской общности, обостряя и без того серьезный кризис идентичности.

Земельный вопрос. Земля в Дагестане всегда была дефицитом. В условиях перенаселенности здесь были вынуждены развивать другие формы деятельности, кроме сельского хозяйства, широко было распространено отходничество. В советские годы к собственно Дагестану были присоединены равнинные территории бывшей Терской области, в 1959–60-х гг. началось организованное переселение горцев на равнину ^[9]. К 1980-м годам, когда плановое переселение прекратилось, этот процесс стал неконтролируемым. Сегодня Дагестан переживает последствия переселений и различных связанных с ними нарушений. Основным вопросом и катализатором конфликта при этом становится земля, а поскольку переселенцы иноэтничны, то конфликты обретают форму межнациональных ^[10].

Необходимо отметить, что разброс мнений относительно земли бывает самым широким. Исконные жители равнины часто апеллируют к тому, что у них отобрали земли, и требуют справедливости. Однако мало кто сейчас говорит о том, чтобы изгнать тех, кого планово переселили еще в советское время: к ним нет претензий, с ними установились добрососедские отношения. У старожилов есть претензии к тем, кто переселился, скажем так, «сверх квоты», и пытается обустроиться на равнине, минуя законные процедуры. В основном они обвиняют таких переселенцев в том, что они пользуются правовой неурегулированностью статуса земель отгонного животноводства. Возникающие на этих землях поселения незаконны, а попытки их узаконить разными способами вызывают протест жителей равнины.

В итоге проводившейся во второй половине XX в. политики прежние жители равнинных районов чувствуют себя ущемленными. Землеобеспеченность жителей горных районов, которым передавались участки земли на территории равнинных районов, оказалась значительно выше жителей последних. Землеобеспеченность жителей, например, Гунибского района, в 10 раз превышает землеобеспеченность жителя дагестанской равнины. В Кумторкалинском районе из 120 тыс. га земель в административных границах, 88 тыс. га находятся в пользовании горных районов, из них 44 тыс. – у Гунибского района ^[11].

Жители равнин считают, что необходимо навести порядок с самой системой отгонного животноводства, и решить статус этих земель. По их мнению, многие земли, отведенные для отгонного животноводства, давно используются не по назначению. Они считают, что земля эта рассматривается «не как агроресурсный потенциал, а как объект территориального приобретения» ^[12].

Не решая застарелые земельные споры и проблемы, власти затрудняют инвестиции в сельское хозяйство. В частности, жители Ногайского района категорически отказались от предложения американского инвестора построить сахарный завод с производством собственного сырья и созданием рабочих мест для 10 тыс. человек (при том, что в самом районе проживает около 15-20 тыс. человек). Ногайцы решили, что речь идет не о создании рабочих мест для них, поскольку оказалось, что рабочих будут на новое предприятие завозить, а о схеме отъема 100 тыс. га земли, которые планировалось отдать под производство. Ногайские фермеры ставят вопрос о том, что эти земли можно было бы отдать им, развивать их фермерские хозяйства. Причем фермеров возмущает то, что программы, работающие в соседнем Ставропольском крае, не работают в Дагестане. «В соседнем Ставропольском крае помогают начинающим и мелким предпринимателям, а у нас – нет. Там, если ты покупаешь технику, 50% доплачивает государство, помогает механизации. А у нас такого нет. Законы не работают! У нас создается такое впечатление, что нас целенаправленно ущемляют». Фермеры из этого делают политический вывод: «Программа наша глобальная – отделиться от Дагестана. Пока мы в составе Дагестана, нам нет развития!» ^[13].

Итак, за всеми конфликтами, связанными с землей, и приобретающими этнополитический характер, стоят не вопросы этнических различий и невозможности совместного проживания представителей разных национальностей. В значительной мере виноваты власти разного уровня, не могущие или не желающие решить застарелые проблемы, связанные с землепользованием в республике. Это актуализирует этнический аспект и приводит к все большему связыванию «земли и крови».

Религиозный фактор. Дагестан – самый исламизированный регион России, этим и определяется значение религиозного фактора для республики. Подавляющее большинство населения исповедует ислам – мировую религию, составляющую одну из основ идентичности дагестанцев.

Религиозное развитие Дагестана с начала 1990-х гг. было далеким от мирных сценариев. Мусульманское возрождение началось здесь с конфликтного отделения от Духовного управления мусульман Северного Кавказа и продолжилось дальнейшим дроблением по этническому признаку. Время этнических муфтиятов прошло, однако единое теперь Духовное управление мусульман Дагестана не признается легитимным как минимум половиной мусульманских общин республики. Ключевые претензии – в узкой суфийской специфике республиканского муфтията, представленного мюридами одного шейха – Саида-афанди Чиркеевского, и в клановости – как утверждают их противники, ключевые должности контролируют не просто аварцы, а представители «гумбетовского» клана.

Исламское поле Дагестана не ограничивается наличием двух толков суннитского ислама – шафиитского и ханафитского, шиизма и суфизма. Оно гораздо более мозаично, здесь представлены различные радикальные группы салафитского толка (так называемые «лесные», «ваххабиты», «Ахлю сунна»), разные школы и традиции суфизма, а также достаточно маргинальные и немногочисленные группы сторонников Хизб ут-Тахрир, Фетхуллаха Гюлена и весьма своеобразная секта «крачковцев». Все это поле бурлит и непосредственно влияет на состояние дел в республике. В ситуации отсутствия единства ислам не может играть стабилизирующую роль, существенно снять напряженность и решить социальные вопросы. Напротив, часто религия становится выразителем протестных настроений, фактором дестабилизирующим.

Сложилось упрощенное представление о том, что в Дагестане протестную исламскую группу представляют только салафиты, «ваххабиты» и «лесные» ^[14]. Однако и среди «традиционных» и якобы поголовно лояльных суфиев находятся те, кто выражает протестные настроения. В частности, есть оппозиционные самому влиятельному шейху Саиду-афанди суфийские деятели, которые всячески ограничивают контакты с государством и существующим режимом. К ним относятся хасавюртовские аварцы, последователи шейха Таджуддина (линия параульских шейхов), а также акушинские и левашинские алимы. Они обосновывают свою позицию тем, что власть находится в руках неверных. Поскольку изменить положение дел сейчас они не могут, то запретили своим последователям идти против власти с оружием в руках, но рекомендовали минимизировать контакты с ней.

Итак, салафиты – не единственные, кто представляет протестную линию в исламе. Они действительно хотят установить свою политическую систему. Однако в стане салафитов произошли серьезные изменения: за прошедшие 20 лет они потеряли своих интеллектуалов, которые имели политическую платформу, знали, чего они хотят и как этого добиться. Однако идеология не побеждена, что ведет к росту бессистемного насилия с их стороны, террору против силовиков и представителей власти. Еще один неприятный факт, с которым пришлось столкнуться властям республики – со стороны салафитов практически не осталось тех, с кем можно всерьез говорить и договариваться.

Последнее стало очевидно в связи с разворотом властей республики к попыткам способствования внутриисламского диалога в республике. Новый Глава Дагестана Магомедсалам Магомедов инициировал дискуссии между разными исламскими группами в республике, в ходе которых умеренная часть салафитов («Ахлю сунна») оформилась в некоторое подобие политической силы, представляющей интересы оппозиционных мусульман. Было дано указание прекратить силовые действия против мирных салафитов, в результате в республике открыто действуют салафитские мечети в Шамхале, Губдене, Буйнакске, салафитские группы в Махачкале. Хотя почти все эксперты скептически оценивают результаты работы и перспективы созданной по инициативе Магомедсалама Магомедова Комиссии при Главе РД по оказанию содействия в адаптации к мирной жизни лицам, решившим прекратить террористическую и экстремистскую деятельность на территории республики, красноречив сам факт ее учреждения, свидетельствующий о желании наладить диалог с крайней оппозицией. Однако сами умеренные салафиты, приветствуя инициативы власти и осторожно участвуя в предлагаемых формах сотрудничества, готовы свернуть диалог: «Мы открыты и вышли из подполья. Но мы в любой момент готовы вновь уйти, потому что мы не уверены в том, что новая политика всерьез и надолго» ^[15].

Светское / религиозное: проблемы взаимоотношений. Дагестанцы обладают весьма высокой степенью религиозности, что находит отражение в общественно-политической жизни республики. Религиозные деятели, чувствуя поддержку со стороны консервативно-религиозной части общества, активно включаются в полемику со светскими деятелями, пытаются вмешиваться в сферы, далекие от религии, в частности, в научные дискуссии, пытаются вести мониторинг литературы и влиять на круг чтения дагестанцев через запрет определенных книг. Вслед за инициативами РПЦ мусульманские деятели Дагестана активно ставят вопрос необходимости введения уроков ислама в школах.

Все чаще встает вопрос допустимости исламской одежды в государственной школе, совместного обучения девочек и мальчиков и т.д. Чересчур принципиальные сторонники светскости становятся жертвами накала страстей, как директор школы в поселке Шамхал Патимат Магомедова, которая была убита в сентябре 2010 г., как считается, из-за ее непримиримой позиции по поводу ношения хиджаба в школе и уроков физкультуры для девочек ^[16].

Однако в некоторых случаях, по мнению экспертов, не все однозначно. В частности, часто поднимается вопрос об исламском образовании, которое якобы пытается заменить светское. На деле в Дагестане исчезающее мало общин, которые отдают предпочтение системе исламского образования. Престижность светского образования сегодня никем не ставится под сомнение. Кроме того, активно критикуемые исламские вузы Дагестана, по мнению экспертов и даже правительственных чиновников, играют очень важную социальную роль, занимая тех, кто не нашел денег для поступления в светские вузы. Эти молодые люди получают кров, еду, а также воспитываются в исламской морали суфийской направленности, запрещающей вооруженную борьбу и экстремизм ^[17].

Проблема разницы поколений в Дагестане обострена до предела. Традиционное общество, регулировавшее межпоколенную коммуникацию и передачу знаний, умений, навыков и устоев, все больше размывается под влиянием глобализационных процессов, идущих в мире в целом, а также своеобразной «исламской глобализации», когда среди мусульман все шире распространяются представления о наличии некоего универсального ислама, который должен быть свободен от различий в плане направления, толка и течения. Мусульманская молодежь в мире, а в последнее время и в Дагестане, все активнее вовлекается в процесс создания экстерриториальных общин, когда вовсе не обязательно принадлежать к общине тех, кто посещает одну и ту же мечеть. Интернет открывает доступ к впечатляющим коллекциям фетв так называемых «электронных муфтиев», которые становятся новыми кумирами исламской молодежи. Не учитывающие контекст и локальные особенности, эти фетвы привлекают молодежь своей универсальностью. Официальные религиозные лидеры, цепляющиеся за старые традиции, все больше теряют авторитет в их глазах. Эти люди ассоциируются у молодежи с нынешним строем, а значит, с полной и безоговорочной поддержкой современного состояния дел.

Молодежь особенно остро реагирует на современные проблемы дагестанского общества. Молодые люди на своих плечах испытывают практически все его пороки, особенно коррупцию. Известно, что даже для того, чтобы поступить на бюджетное место с зарплатой в 5 тыс. руб. в месяц, потребуется вручить взятку в размере 20 тыс. руб. Наиболее опасной тенденцией следует признать закрепляющуюся «коррумпированность сознания» дагестанской молодежи. Студенты дагестанских вузов на фокус-группе выражали крайнюю степень пессимизма по поводу перспектив борьбы с коррупцией: «Реальнее смириться с коррупцией. Надо думать о своем будущем: когда нарушим закон, а это неизбежно, у нас должны быть возможности избежать наказания»; «Когда нам удастся попасть во властные структуры, мы будем точно так же брать взятки. Невозможно отказаться от денег» ^[18].

Коррупция, отсутствие перспектив для собственного развития ведет к росту протестных настроений среди молодежи. Даже среди образованной молодежи распространены представления о том, что введение шариата – единственный способ решения проблем дагестанского общества (как один из вариантов решения путем введения или тотальной смены системы, называется также и реформа сверху, из Москвы). Небольшая, но активная часть молодежи в итоге оказывается среди групп боевиков. Большая же часть молодежи предпочитает трудовую миграцию, поскольку Дагестан отличается не только высокой безработицей, что в условиях аграрной республики, все же не столь опасно, но и весьма низким уровнем заработной платы.

Но прежде, чем рассмотреть проблемы, связанные с миграцией, обратим внимание на бытование шариата: насколько эта проблема реальна и каковы масштабы и перспективы «шариатизации» дагестанского общества. Активная деятельность по учреждению шариатских судов в Дагестане началась примерно с конца 1980-х годов, когда ослабла, а затем и была прекращена антирелигиозная деятельность государства. По всей республике было создано несколько десятков такого рода институтов; в то же время, они так и не смогли составить серьезную конкуренцию государственным судам. Существующие шариатские суды рассматривают в основном дела, связанные с семейно-брачными делами, наследованием. Уголовных дел они практически не рассматривают, за редкими исключениями. Кроме того, часто «шариатское» правосудие на самом деле является примером применения норм адата. Широко распространены также традиции медиаторства, также основанные скорее на нормах адата, пусть даже им занимаются авторитетные в местных общинах-джамаатах имамы. Иными словами, Дагестан все еще очень далек от той «повальной шариатизации», что мерещится некоторым наблюдателям. Главными факторами, которые мешают широкому распространению шариата в правоприменительной практике, являются низкий уровень исламского образования и нехватка грамотных кадров и высокая степень секуляризации населения.

Каковы перспективы шариата в регионе? Анализ происходящих в Дагестане процессов позволяет предположить, что здесь будет происходить дальнейшее «разрежение» российского правового поля, которое будет размываться в первую очередь в сфере наследственного и имущественного права, а также в целом в судебно-процессуальной области. Будет происходить пусть медленное, но дальнейшее усиление неформальных шариатских структур, таких как существующие во многих общинах де-факто шариатские суды кади. В целом будет расти значение шариата, который с течением времени скорее всего будет серьезно конкурировать не только со светским российским правом, но и с традиционным правом (адатом). Растущая конкуренция светского, традиционного и религиозного права будет с одной стороны создавать ситуацию «правовой чересполосицы», как территориальной (с шариатскими анклавами и районами, где светское право преобладает), так и ситуационной (в одних случаях будет преобладать светское право, в других религиозное, в третьих традиционное), а с другой стороны, это будет вести к дальнейшему размыванию правового сознания мусульман региона. Последнее будет вести к дальнейшему дрейфу мусульманского населения Северного Кавказа от ценностей гражданского правового общества.

В целом традиция («бытовой» и «правовой» адат) как нормативный регулятор общества будет и дальше терять свое значение. Однако это будет происходить не в результате дальнейшего развития модернизационных процессов, а в значительной мере как результат вытеснения религиозным правом в ходе конкуренции разных правовых систем. В то же время ряд укоренившихся в регионе обычно-правовых практик сохранит свое значение. В частности, сохранятся, а может и будут играть еще большую роль такие формы, как неформальное медиаторство и примирение по маслахату (согласию сторон) в случаях непреднамеренного нанесения имущественного и физического вреда; медиаторство с участием авторитетных духовных лидеров (имамов мечетей), женщин. Во всех этих случаях обычное право (адат) не составляет прямую конкуренцию мусульманскому праву и может с ним сосуществовать, тем более, что большую роль в этих обычно-правовых процедурах играют исламские служители культа.

Шариатское право будет относительно успешно конкурировать со светским правом в значительной мере из-за все большего ухода государства из разных сфер жизни дагестанского общества. В частности, большим вызовом является сохранение неопределенности с правовым статусом земельных угодий, захватами в обход российского законодательства земель под строительство и жилье. В связи с этим будет расти число земельных конфликтов, решение которых в условиях отсутствия четких законов, регулирующих земельные отношения все чаще будет происходить на основе шариата и традиционного медиаторства, также принимающего исламскую окраску. В Дагестане растет число случаев, когда земельные конфликты между коренными жителями равнины и переселенцами решаются на основе консенсуальных соглашений джамаатов этих двух групп, заключаемой в мечети и закрепляемой договором, составленным на арабском языке ^[19]. Такие соглашения заключаются при активном участии имамов джамаатов, даже если они достигаются не на основе шариата, а традиционного медиаторства. Привлекательность шариату и адату придают системные проблемы, не решаемые российским государством в регионе: тотальная коррупция и продажность судебной системы, уменьшение объема и качества государственных услуг (усугубляемое все той же коррупцией), неэффективность правотворческой деятельности государственной власти (в частности, затягивание решения проблемы статуса земель), отсутствие четкой национальной и религиозной политики (в частности, заигрывания с религиозными лидерами и организациями, сочетаемые с вопиющей исламофобией).

В то же время, в связи с ростом привлекательности «традиционных» обычно-правовых и шариатских практик будет происходить их использование криминальными структурами в своих целях и для оправдания своей противоправной деятельности. В регионе криминальные структуры накопили огромный опыт использования общей нестабильности и привлекательных идей и лозунгов в своих целях. Так было во времена de facto независимости Чеченской республики Ичкерия, так происходит и в современном Дагестане и Ингушетии. Многие криминальные разборки и нечестная конкуренция с криминальными «наездами» маскируются под случаи джихада и борьбы с «неверными» и «лицемерами», согласно общепринятым нормам шариата ^[20]. Криминал будет все шире использовать псевдо-шариатские структуры и практики: вести криминальные разборки под видом «вооруженного джихада», заниматься банальным рэкетом и вымогательством под видом сбора садаки (добровольной милостыни) и закята (обязательного для верующих благотворительного религиозного налога), принимающих тем самым принудительную криминальную форму, использовать для достижения нужных решений «шариатские суды».

Очевидно, что на Северном Кавказе в целом будет расти роль шариата как идеологического фактора радикальных исламских группировок. В то же время терроризирование мирного населения под видом установления экстремистами шариатского правления приводит к тому, что многие группы населения разочаровываются в мусульманском праве и приходят к выводу, что шариатизация общества неизбежно приведет к ухудшению их положения. К таким группам в первую очередь относятся светская интеллигенция (врачи, учителя, преподаватели вузов, работники культуры и т. д.), представители мелкого и среднего бизнеса и т. д. Иными словами, апелляция экстремистов к шариату приводит к подрыву авторитетности мусульманского права среди многих слоев северокавказского общества.

Миграционные проблемы. Как уже отмечалось, в советское время Дагестан, поддерживал внутриреспубликанскую миграцию путем планомерного переселения населения с гор на равнину. Поздние советские годы характеризовались также попытками наладить миграцию дагестанских специалистов во внутрироссийские регионы. Распад СССР привел к прекращению каких-либо форм контроля над миграционными потоками. В результате за последние 20 лет все более возрастающими темпами идет внутриреспубликанская миграция с гор на равнину, из села в город. По сведениям экономистов, города Дагестана с 1990 г. выросли на 40–45%. Весь этот рост населения городов идет на фоне промышленного застоя (в республике до сих пор не достигнут даже уровень 1990 г. по промышленному производству). Города растут за счет значительного притока сельских жителей, что создает колоссальное напряжение в городских поселениях.

В условиях переизбытка трудовых ресурсов Дагестан имеет отрицательный баланс трудовой миграции: ежегодно 10 тыс. человек. Миграции постсоветских лет значительно отличаются от миграций советского времени. Постсоветские мигранты, сталкиваясь с настороженностью, а порой и враждебностью, создают на новом месте своеобразные дагестанские анклавы. Дагестанцы жалуются на серьезные перемены, которые происходят в политике государственных органов как в целом по России, так и в соседних с Дагестаном регионах, особенно в Ставрополье. Политику ставропольских властей, направленную на ограничение прописки, приема на работу и вытеснения дагестанцев из земель отгонного животноводства, они называют «политикой выживания» ^[21]. Это усиливает ощущение отчуждения, толкает к все большей изоляции.

Информационное пространство. Дагестан на всем пространстве Северного Кавказа до сих пор обладает бесценным ресурсом, важным в деле налаживания диалога между народом и политическими институтами. Этот ресурс – достаточно свободные печатные СМИ, а также наличие профессионального и ответственного журналистского сообщества. Дагестанские газеты, среди них «Новое дело», «Молодежь Дагестана», «Свободная республика», «Настоящее дело», «Черновик» и другие, публикуют достаточно острые репортажи, откликаются на самые животрепещущие проблемы общества и государства, публикуют обращения граждан к властям, мнения граждан о том, что творится в республике. Все это благоприятно сказывается на состоянии общественной дискуссии.

Тем не менее сами журналисты отмечают серьезные проблемы. По их мнению, свобода прессы ограничивается, на газеты оказывается все возрастающее давление, журналисты нередко слышат в свой адрес угрозы.

В целом же интервью и фокус-группы выявили колоссальный уровень недоверия в дагестанском сообществе. Наибольший уровень недоверия фиксируется в отношении власти: коррупция, неспособность проводить в жизнь принятые программы, закрытость – все это создает атмосферу недоверия. Вот что учителя и социальные работники говорили на фокус-группе: «Вот Вы нас спрашиваете про проблемы. Но мы даже не верим, что стоит об этом говорить, и что что-то изменится. Мы даже не интересуемся программами, потому что изначально знаем, что они не будут реализовываться в Дагестане!»; «Власть не способна нас защитить. Люди надеются только на себя»; «Наша власть, любого уровня, не живет проблемами народа» ^[22]. Политическая система дагестанцев не удовлетворяет. Что интересно, высокую степень политической сознательности проявили фермеры, которые самостоятельно подняли на фокус-группе вопрос выборов. По их мнению, выборы глав должны быть всенародными.

Таким образом, ситуация в Республике Дагестан характеризуется высокой степенью динамики. Чтобы понимать, что происходит в регионе, необходим постоянный мониторинг. Вопреки часто высказываемым оценкам ситуации в Республике Дагестан в категориях «гражданская война», «террористическая война» и т.д., мы должны отметить, что локальные вспышки насилия, пусть и довольно частые, все еще не достигают уровня, при котором можно оперировать термином «война». В то же время в республике сложился тревожный фон, который характерен почти ежедневным насилием. Общероссийские проблемы в Дагестане усилены в несколько раз. Серьезным вызовом для дагестанского общества является поразивший его системный кризис, выход из которого видится только в решительном проведении болезненных реформ и преобразований. Кроме того, полиэтничный Дагестан переводит многие проблемы в привычную межнациональную плоскость, что может отвлечь исследователей и власти от сути этих проблем.