Межэтнический конфликт белорусов и поляков в 1944-1950 гг.: политический и националистический аспекты

Маркелов Никита Алексеевич соискатель, Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова (МГУ) 119192, Россия, г. Москва, Ломоносовский проспект, 27, корп. 4, ауд. E-438 Markelov Nikita PhD Candidate, Section of History of Russia in the 20th-21st Centuries, History Department, Lomonosov Moscow State University; History Department of MSU, Lomonosovsky prospekt 27-4, Moscow 119991 Russia nick@balkan.ru Другие публикации этого автора

Территория белорусско-польского пограничья на протяжении ХХ века неоднократно переходила из состава одного государства в состав другого. Исторически живущие на этих землях народы имели различные общественно-политические симпатии, различались по культуре, религии и языку. Это пространство сложных межнациональных отношений, здесь были реализованы различные модели межэтнического взаимодействия в различных социально-политических и идеологических условиях. В настоящее время этот вопрос актуализирован в силу изменения геополитической ситуации в Восточной Европе, поднимающейся в этом регионе волны исторического ревизионизма и героизации военных преступников, выходцев из националистического подполья.

Проблема польско-белорусских отношений на пограничных территориях изучается российскими, польскими и белорусскими исследователями. Необходимо отметить работы А.Ф. Великого, посвященные польско-белорусским отношениям в послевоенный период (1944-1959 гг.), труды Е.В. Мироновича, профессора Белостокского университета, посвященные польско-белорусским отношениям на территории западной Белоруссии (в первую очередь – Белосточчины) на протяжении ХХ века, фундаментальную монографию В.А. Белозоровича «Западнобелорусская деревня в 1939-1953 годах», работы Т. Валихновского, посвященные проблеме польского подполья в послевоенные годы. Вместе с тем, вследствие политической значимости, польско-белорусские отношения остаются малоизученной проблемой.

Целью статьи является изучение межэтнических отношений белорусов и поляков в Западной Белоруссии после Второй мировой войны. Данная цель предполагает решение следующих задач: 1) изучение взаимных стереотипов — представлений поляков о белорусах и белорусов о поляках в рассматриваемый период; 2) характеристика деятельности польского антисоветского подполья в отношении населения Западной Белоруссии; 3) Исследование влияния феномена «проклятых солдат». При раскрытии тем использовались такие исторические методы, как историко-генетический и сравнительно-исторический.

Так, сравнительно-исторический метод дал возможность сопоставить разные позиции по проблеме, выявить сходства и различия между взглядами исследователей. В свою очередь, выделению наиболее актуальных вопросов на том или ином этапе содействовал историко-генетический метод.

Хронологические рамки исследования охватывают период с 1944 по 1950 гг. В этот период в то время как националистически настроенное польское антисоветское подполье стремится к полонизации региона, предолгая его возвращение в состав Польши. На этот период приходится пик террористических акций со стороны националистически ориентированного подполья.

Источниковой базой исследования послужили документы Национального архива Республики Белоруссия (НАРБ), были также использованы «Русский архив», том 14, материалы за 1944 – 1945 гг., опубликованные в 1994 году в сериии издательством ТЕРРА, материалы польского Института народной памяти (Instytut Pamięci Narodowej), сборники документов и материалов «Ты з Заходняй, я з Усходняй нашай Беларусі…». Верасень 1939 г. – 1956 г., Пограничники Беларуси. Август 1944 – июнь 1950, а также статьи одного из ведущих изданий белорусов в Польше «Нива», где публикуются материалы, посвященные истории родного края.

Отношения между белорусами и поляками в ХХ веке складывались исключительно противоречиво. После революции 1917 года и Белоруссия, и Польша обрели государственность. Претендуя на белорусские территории, II Речь Посполитая присоединила к себе территории западной Белоруссии. Полагая эти земли исконно польскими, правительство проводило политику насильственной полонизации населения. Это вызвало недовольство белорусов, которые в 1939 году радостно приветствовали советских освободителей. Потеряв доминирующее положение, поляки небезосновательно полагали белорусов виновниками своих бед, что привело к новому обострению межэтнического конфликта. С началом немецкой оккупации в 1941 году конфликт между белорусами и поляками развивался в направляемом нацистами русле: немецкая администрация использовала существующие в регионе межэтнические противоречия. Интересно, что в рассматриваемом регионе даже во время войны действовали независимо друг от друга два направления антифашистского сопротивления — условно белорусское (в него нередко входили и поляки) прокоммунистическое партизанское движение и польские соединения, известные как Армия Крайова, куда белорусов, не позиционирующих себя патриотами польского государства, как правило, не принимали.

Освобождение Белосточчины в 1944 году от немецких оккупантов не ознаменовало для местного населения начала мирной жизни. Начался период послевоенной напряжённости, который нёс в себе трудности переходного периода, а также изменение этноконфессиональной структуры населения края. В этот период вырвались наружу все те межнациональные проблемы и противоречия, которые не были решены в предыдущих 25 лет. В то же время тяжёлые условия, по сути, военного времени диктовали непростые и жестокие способы их решения. Более того, некоторые явления того периода, наложили свой отпечаток на современные отношения между польским и белорусским населением региона. Польские свидетели тех событий (например, деятель правонационалистической подпольной организации Национальные вооружённые силы «Narodowe Sily Zbrojne» – С.Новицкий) отмечают, что «наибольшие жертвы понесли поляки… убивали нас немцы, уничтожали литовцы, белорусы и украинцы – как союзники Советов… На всей этой территории кипели – как в котле – ненависть и месть. Жестокость проявляли все без исключения. Все национальные группы ненавидели друг друга»^{[1, c. 118]}. Необходимо также отметить, что проблема взаимодействия национальных групп осложнялась также и идеологическими противоречиями: сторонниками советской власти и капиталистических отношений: устоявшееся представление о том, что поляки вели антисоветскую деятельность, в то время как белорусы поддерживали советскую власть не совсем верно, поскольку далеко не все представители сельского населения хотели интегрироваться в колхозную систему ведения хозяйства, боясь за своё материальное благополучие.

Если белорусские крестьяне, хотя и относились к колхозам с обоснованным недоверием, но все-таки вступали, поскольку это была поощряемая советской властью форма сельскохозяйственной деятельности на освобожденных территориях, то для националистических соединений колхоз становился символом ненавистной им советской власти и подлежал уничтожению. В послевоенные годы нередки были угрозы и террористические акты в отношении сельского населения, объединенного в колхозы. Показательна в этом отношении листовка 1946 года из Кобринского района Брестской области: «Здравствуйте, дорогие Дятловичские колхозники. Если до 1 мая 1947 года не разбросите колхоз, то спалим всю деревню, а колхозников выдавим, как мух, а мы ждем своей власти… Мы бульбовцы, если колхоз не разойдётся, колхозников выдавим»^{[2, c. 75]}. Интересно, что листовка была написана на местном диалекте языке, с отсылками к антисоветской группе Бульбы-Боровца, объединявшего в Полесье и Брестской области усилия украинских и белорусских националистов в борьбе против советской власти. Вопрос о том, чья это земля — белорусская или польская — был не менее насущным, нежели вопрос о том, какая здесь власть: польская или советская.

Одной из важнейших проблем послевоенного времени была граница между Белоруссией и Польшей. Для решения этого вопроса 24 июля 1944 начались переговоры в Москве с Польским комитетом национального освобождения, необходимо отметить, что представители белорусского правительства не принимали участия в принятии этих решений^{[3, c. 79-80]}. Итогом переговоров стало соглашение о границах от 27 июля 1944 г., которое решило судьбу большей части Белосточчины, приняв в качестве границы линию Керзона с отступлением в пользу Польши части Беловежской Польши. Такой поворот событий был удивителен для белорусского населения Белосточчины. Он привёл к заметному усилению напряженности, белорусы, имевшие все основания для недоверия к полякам, восприняли новые границы крайне настороженно. Сохранился уникальный документ – Записка начальника политуправления I –го Белорусского фронта С.Ф. Галаджева, адресованная П.К. Пономаренко, в которой зафиксированы настроения и высказывания белорусского населения. Вот как реагировал на информацию, размещённую в газете Правда по поводу принятия в качестве границы с Польшей линии Керзона, житель Бельска (в 1944 г. 4 тыс. населения, 70% белорусы, в 1939 – 8 тыс, в 1941 – 12 тыс, из которых 4.5 тыс – евреи) Антихович Антон Антипович, белорус, 82 лет: «Ради своих детей я уйду из города, где родился и прожил 82 года, если только здесь снова будут хозяйничать поляки... Я много испытывал от поляков и теперь не хочу, чтобы мои дети разговаривали по-польски. Первая жена у меня была полька, но я вынужден был развестись с ней, так как не смог перенести унижения....приходят...к ней поляки и словно не замечают меня. Разговаривать не хотят или стараются чем-нибудь уколоть. Белорусы с поляками никогда мирно не жили и жить не будут. Пусть Польша будет сто раз свободная и демократическая, белорусы в ней не останутся и убегут в Россию»^{[4, c.15-16]}. Подобные настроения были характерны для всего белорусского населения западных областей, где жители прошли через попытки насильственной полонизации и системное поражение в правах в межвоенный период.

Нежелание снова возвращаться под власть Польши и страх перед будущем выражались в том, что белорусское население с энтузиазмом принявшееся восстанавливать свой город Бельск после прихода Красной Армии с появлением слухов о передаче города Польше бросило работу, не желая трудиться для своих бывших эксплуататоров. Вот мнение об этом Антиховича Василия Осиповича, белоруса, 1900 г.р.: «...узнав сейчас, что здесь снова будут польские порядки и Бельск будет польским, бросил работу (как после прихода немцев в 1941 г. прим. ). Не поднимается рука работать на поляков... Если что, брошу свою хату или лучше сожгу её... с семьёй уйду куда угодно, где есть белорусы, где есть советская власть. С поляками белорусы жить не будут. Поляки подлые и завистливые люди, они любят только себя. Даже при немцах, когда было невыносимо для белорусов и поляков, поляки и тогда старались задеть чем-то белорусов, чем-либо навредить им...»^{[4, c.15]}. Таким образом, межэтнический конфликт за время войны не просто не был забыт или подавлен, он готов был разгореться с новой силой лишь только исчез сдерживающий фактор — немецкая оккупация.

Сам председатель временного горсовета Бурдей доложил в политуправление I Белорусского фронта о приостановке работ после слухов о возвращении в состав Польского государства. Местное белорусское население сравнивало поляков с немцами, злейшим врагом на тот момент, что говорит о силе противоречий и о неизмерности ненависти к угнетателям. Основания для сравнений были значительные: стратегия деятельности польских националистических формирований была ориентирована на карательные операции немцев. Например, 7 мая 1945 года «отряды "Лупашко" овладели населенным пунктом Бочка, бандиты убили четырех офицеров и четырех солдат Красной Армии. Они разгромили отделение милиции, а затем в присутствии принудительно согнанных жителей поселка расстреляли 14 человек, в том числе 11 милиционеров»^{[5, c. 146]}. Фактически польские вооруженные формирования продолжали войну на территории страны, препятствуя налаживанию мирной жизни и восстановлению региона.

Характерно сопоставление с немцами, зафиксированы и некоторые рассуждения о справедливости. Островский Пётр Семёнович, 1911 года рождения, белорус, родители переселились в 1917 году из Минской области: «было бы очень справедливо, если бы поляков заставили жить на тех правах, на которых жили белорусы в Польше до 1939 года. Поляки сильно ненавидят белорусов, но белорусы поляков ненавидят в сто раз сильнее. Надо бы после войны установить такой порядок, чтобы поляки жили с уцелевшими немцами и чтобы поляки имели над немцами власть, какую они имели над белорусами. Немцам никто бы не позавидовал. Пусть бы они кичились друг перед другом, что те немцы, а те – поляки...»^{[4, c.16]}. Так, по мнению простого белоруса, лучшим наказанием для народа, развязавшего самую кровавую войну – жить с поляками. Следует отметить, что в этих отрывках не проскальзывают идеологические штампы, но общий дух похож на то, о чём говорили и писали люди, воспитанные в советской системе и под воздействием советской идеологии.

Подобные утверждения свойственны разным слоям белорусского общества: горожан, интеллигенции, торговцев, крестьян. Вот свидетельство экономического гнёта, данное Жуковским Иваном Кирилловичем, белорусом, 1905 года рождения, уроженцем г. Бельска: «Немец – зверюга, слов нет. Пока этот зверь жив, на земле житья никому не будет. Но поляки белорусам насолили столько, что белорусы с ними жить ни за что не будут, если только не будет советской власти. Ведь поляк какой? Будь он голодранец, но он обязательно хочет, чтобы шапку перед ним первый снимал белорус. А коснись спора с ним? Судись ты с ним годами и будь ты бесспорно прав, а виноват будет белорус. если белорус при польской власти хотел открыть какую-либо торговлю, поляки заклюют его до тех пор, пока белорус не бросал свою лавчонку...»^{[4, c. 16]}. Таким образом, угнетение выражалось не только через оскорбление национального достоинства, но также и через административное и экономическое давление. Возвращения этих норм, как можно видеть из воспоминаний местных жителей, боялось белорусское население.

Данный аспект был немаловажен в свете неясных перспектив политического режима в послевоенной Польше. Объективно признавалась и роль Красной Армии в изгнании двух оккупантов. Крестьянин дер. Стрыки Августовского сс Бельского района сообщает: «...Они к нам, белорусам, относились свысока, нужно было гладить только по шерсти. Как Красная Армия выгнала немцев, то наши поляки снова заговорили о великой Польше... Если здесь будет власть поляков, то надо завтра удирать в Россию – к своим»^{[4, c.17]} Ситуация была настолько обострена, что не помогали даже семейные связи. Примером тому служит высказывание Семчук Варвары Леонидовны, белоруски 54 лет, живущей в Бельске с 1916 г., состоящей в браке с поляком: «мне 54 года. У меня трое детей. Если Бельск станет польским, я уйду отсюда пешком в Россию. Не хочу, чтобы на моих детей поляки указывали пальцем и называли их "кацапами"»^{[4, c. 18]}. Накопившиеся противоречия, а также неопределенность послевоенного времени затрудняли налаживание мирной жизни. Нельзя сказать, что польское правительство в эмиграции, равно как и руководство АК, полностью закрывало глаза на проблему национальных меньшинств — события 1939 года наглядно продемонстрировали остроту проблемы. Однако, несмотря на очевидную «необходимость новой программы относительно национальных меньшинств, которая учитывала бы ситуацию периода войны с ее поляризацией отношений между народами Польши … программа отсутствовала как у польского правительства в Лондоне, так и у политических сил в стране, ориентировавшихся на Запад»^[6]. Ограничиваясь заявлениями декларативного характера, новой модели взаимодействия с белорусами поляки не предлагали, что не прибавляло симпатий среди местного населения.

Для военных формирований националистического лагеря, равно как и для польского правительства в Лондоне война не закончилась с освобождением страны от немцев, теперь первоочередной целью стала борьба с советскими оккупантами и дискредитация нового польского правительства. Вооруженное сопротивление АК продолжалось с 1944 по 1954, пика террор достиг в конце 1940х. Необходимо отметить, что не только белорусы, но и поляки, подлежавшие призыву в Войско Польское или же заподозренные в поддержке новой власти, подвергались угрозам со стороны АК. Как пишет Т. Валихновский, «убивали всех, на кого падало подозрение в сотрудничестве или поддержке Польского комитета национального освобождения»^{[5, c.140]}. Еще с весны 1944 начались систематические нападения на советский актив^{[7, c. 48]}. Фактически, на территории началась гражданская война, целью которой был захват власти для польского правительства в Лондоне. Подчиненность идеологическим установкам, господствовавшим во II Речи Посполитой усугубляла польско-советский и, следовательно, польско-белорусский конфликт на территории восточных кресов. При этом, как пишет Т. Валихновский, «жажда обладания землями, расположенными к востоку от линии Керзона, противоречила существовавшей политической ситуации, поэтому эмигрантское правительство не могло рассчитывать даже на поддержку английского кабинета»^{[5, c.125]}.

Одной из важнейших целей АК была защита польского населения на «оккупированных» теперь уже СССР территориях^{[8, c. 153]}, при этом вооруженным формированиям предписывалось оказывать сопротивление в случае проведения репрессий против местного польского населения. Интересно, что «в качестве "репрессивных актов" рассматривалось привлечение местных жителей к восстановительным работам, мобилизация в Советскую Армию и Войско Польское»^{[7, c. 144]}. Таким образом, жертвами этих формирований становились не только советские служащие и белорусы, но и сами поляки^{[9, c.115]}. Фактически на протяжении 1945 – 1946 гг. на Белосточчине разворачивается кровавый террор аковцев, причем «вооруженные группы подполья стали подлинным бедствием для мирного населения. Посредством угроз, грабежей и убийств бандиты силились не допустить расширения политического влияния партий демократического блока. Во многих уездах восточных воеводств сельские организации ППР (Польской .рабочей партии – официально поддерживаемой Москвой польской компартии) были вынуждены законспирироваться»^{[5, c. 169]}. В современной историографии принято подчеркивать освободительных характер этой борьбы, которую вели «проклятые солдаты».

Очевидно, что недоверие к советской власти после событий 1939 года, а также неоднозначные действия органов НКВД не способствовали умиротворению в регионе. Как пишет Е.И. Семашко, «жертвы сами делали жертвами других, невиновных. Военный, председатель колхоза, учитель, сельсоветчик, доктор, киномеханик, член семи неугодного человека мог погибнуть от аковцев ни за понюшку табаку»^{[8, c. 196]}. Основания для антисоветской борьбы были не только политические: советское руководство сразу после освобождения территорий начало массовые аресты членов АК и интернирование их без суда и следствия вглубь страны^{[10, c. 38]}. При этом интересно, что Е.И. Семашко полагает, что среди аковцев было значительное количество белорусов, он пишет: «на беззаконние "энкаведешников", которые извращали законы о помиловании и амнистиях, они отвечали своим беззаконием. Белорусы стреляли в белорусов»^{[11, c. 284]}. О белорусах среди отрядов антисоветского сопротивления пишет также В.Е. Снапковский, подразумевая при этом, что все население Белосточчнины составляли западные белорусы, католики^{[12, c. 335]}. Таким образом, вопрос об исключительно польском национальном составе антисоветского подполья является спорным. Необходимо отметить, что ни Е.И. Семашко, ни В.Е. Снапковский не приводят архивных документов, подтверждающих наличие белорусов среди соединений АК. Можно предположить, что среди белорусов также были деятельные противники советской власти, однако это не было преобладающим настроением, учитывая что акции АК носили не только антисоветский, но и антибелорусский характер. Как пишет об этом А.Ф. Великий, «само существование белорусов на Белосточчине создавало для советской стороны, пусть даже и гипотетическую, но возможность объединения этого региона с БССР»^{[13, c. 150]}. В то время как официальные власти пытались решить эту проблему «эвакуацией» белорусского населения, подполье развязывало террор.

Необходимо также учитывать, что жестокость подразделений Армии Крайовой по отношению к национальным меньшинствам была продолжением довоенной националистической политики Польши, где белорусское население воспринималось в качестве людей второго сорта^{[14, с 98]}. Таким образом, сложно исключить именно антибелорусский характер многих операций аковцев, хотя от них безусловно страдало и польское население. Отмежевание поляков от деятельности АКовцев на восточных кресах носило категорический характер. Например польская общественность Замойщины опубликовало в 1945 году открытое письмо, где было сказано, что «независимо от следствий и судов мы … клеймим жестоких преступников, лишаем их права называться поляком, лишаем их права называться человеком»^{[5, c. 140]}. Таким образом, на рассматриваемых территориях в период 1944 – 1956 гг. существовали как межнациональные, так и внутринациональные конфликты: одни стремились к мирной жизни, другие требовали продолжения войны. Одни были готовы принять «оккупационное» просоветское правительство, другие исходили из того, что в соответствии с польской конституцией 1935 года эмигрантское правительство в Лондоне было единственным легитимным органом власти в Польше.

Деятельности АК способствовала напряженная международная обстановка, связанная с началом холодной войны. Как описывает эти настроения белорусский историк Е.И. Семашко о ситуации 1946 года: «Советы вот-вот должны были погнать. А может, и раздавить. Вконец. Всем миром»^{[11, c. 245]}. Казалось, что надежды националистических партий могут воплотиться в жизнь. Именно Белосточчина стала важной ареной боевых действий, в ноябре 1945 года здесь действовали 36 крупных отрядов подполья, личный состав которых составлял более 2000 человек. В этот период происходит резкое усиление антисоветского и антибелорусского террора на рассматриваемой территории. Поскольку «в Белостокском воеводстве именно белорусы активно поддерживали новую власть, соответственно, именно белорусские села больше всего пострадали от террора. 22 мая 1945 г. отряд "Лупашко" сжег белорусский поселок Топляны, расположенный недалеко от Белостока»^{[7, c. 65]}, «больше всего отрядов действовало в Бельском и Августовском уездах – соответственно 11 и 9. В ноябре 1945 на протяжении десяти дней они совершили 56 нападений, в том числе 18 убийств»^{[5, c. 169]}.

Таким образом, опасения белорусов не были напрасными. Дело касалось не только и не столько политического угнетения, сколько даже физического уничтожения. Отказавшись сложить оружие 5 сентрября 1944 года после приказа эмигрантского правительства о роспуске АК, польские вооруженные формирования действовали по своему усмотрению, под руководством местных временных центров или вовсе лишенные руководства. Их понимание политической действительности было весьма условно, очевидными были две главные цели – восстановление Великой Польши, а также борьба с «советской оккупацией», когда стало понятно, что эмигрантское правительство в Лондоне не будет принимать деятельного участия в восстановлении страны, Польша станет коммунистической. Одним из наиболее известных формирований на Белосточчине были праворадикальные Национальные вооруженные силы, данное объединение характеризовалось крайне националистическими взглядами. Данное формирование возникло в 1942 году на базе существовавшего в довоенной Польше (1937 – 1939 гг.) Лагеря национального единства (Obóz Zjednoczenia Narodowego)^[15]. Национальные вооруженные силы не исключали насильственных методов и откровенного террора, во время войны были связаны с оккупационными властями, проводя разведку в пользу Германии против Красной армии, однако считались участниками антигитлеровского сопротивления. После освобождения Западной Белоруссии в 1944 году и установления новой власти НВС начал борьбу с «жидокоммуной», неотъемлемой частью которой было уничтожение белорусов и украинцев.

Уничтожение белорусского населения на Белосточчине после войны в 1946 году иногда называют «пацификацией» по аналогии с вооруженными акциями, происходившими в довоенной Польше, а также этнической чисткой. В январе 1946 года отряды НВС сожгли два белорусских села, причем «после поджога построек бандиты стреляли по убегавшим жителям. Таким образом они убили или сожгли живьем 46 человек, среди них приблизительно 15 детей в возрасте до 10 лет ... Без средств к существованию осталось 104 семьи – 459 человек»^{[7, c. 65]}. Это проходило под руководством капитана Ромаульда Райса «Бурого», под руководством которого за 4 дня (27 января – 2 февраля 1946г.) были убиты 80 белорусов, в т.ч. женщины и дети^{[16, c. 395]}. Именно этнический, антибелорусский характер этой операции подчеркивают свидетели событий. Карательная акция против белорусов началась 27 января 1946 года, когда отряд Бурого остановился в деревне Лозицы, где была захвачена большая группа собравшихся там возчиков (фурманов), жителей близлежащих деревень^[17]. Поляки выяснили где находятся солдаты, уничтожили небольшой красноармейский гарнизон, а затем перешли к усмирению белорусов. Пацификация началась с деревни Залешаны, где погибли 16 человек (в т.ч. 7 детей) и был сожжен 41 дом^{[18, c. 41-42; 43-44]}. Один из выживших участников событий белорус Василь Лукашук так рассказывал об этой трагедии: «зашел я в Залешаны, а там еще все дымится… Люди рассказали мне, что как загорелась хата, в которую их согнали, то они дотерпели в середине, пока не загорелся потолок. А тогда кинулись в окна. Но дом еще обстреливали, поэтому некоторых прямо так и убили под окнами, но другие убежали»^{[19, c. 45]}. По словам очевидцев, Райс высказался предельно ясно: «Белорусы, ваша земля здесь, но глубже. Ни одной души из деревни Залешаны не уйдет»^{[20, c. 293]}. Бурый заявил местным жителям, что деревня будет уничтожена по политическим причинам и все будут убиты за сотрудничество с большевиками^[17]. Затем отряд Райса уничтожил еще несколько белорусских деревень: Вулька-Выгановская (2 убитых), Старые Пухалы, где люди Райса отпустили тех, кто продемонстрировал умение молиться на польском языке, а прочие – тридцать человек – были убиты^{[18, c. 41-42]}. Далее, 2 февраля 1946 года, люди «Бурого» напали еще на три белорусские деревни: Зани (24 убитых белорусов), Шпаки (7 убитых) и Концовизна.

Уничтожение деревни Шпаки Райс возложил на Ярослава Юрасова «Вяруса»^[17]. Местное население не щадили, поляки вели себя как захватчики: «в деревне Шпаки поджоги домов и стрельба по жителям начались одновременно. В одном из домов была изнасилована девушка, другая, сопротивлявшаяся, была смертельно ранена»^{[20, c. 294]}. Убийства также объяснялись политическими причинами: поддержкой советской власти и партизан. Атаку на село Зани возглавлял «Битный», «вечером 2 февраля 1946 г. бригада вошла в деревню Зани. Поселение было окружено с 2-х сторон и подожжены жилые дома. При поджоге домов солдаты обходили хаты католических семей, а также соседние с ними. Жителей, которые выбегали на двор, загоняли назад в хату или расстреливали. Некоторых жителей перед расстрелом спрашивали национальность и вероисповедание»^{[21, 153]}. Несмотря на политические заявления, в Подляшье были расстреляны не только милиционеры, красноармейцы или представители советской власти. Поляки, входившие в эти отряды, уничтожали именно белорусов, причем выявляли их сперва прямым вопросом, а затем – проверкой вероисповедания: поляк мог быть только католиком^[17]. Отряд «Бурого» был уничтожен в апреле 1946 года силами местного Управления безопасности, подчинявшегося коммунистическому правительству Польши, однако Ромуальду Райсу удалось ускользнуть. Несколько лет он жил вполне свободно, перемещаясь по Польше и практически не скрываясь, в 1947 году он приобрел прачечную, которой владел вместе с женой, однако уже в ноябре 1948 «Бурый» был арестован службой безопасности. Райса судили в Белостоке, где ему был вынесен смертный приговор, который был приведен в исполнение 30 декабря 1949 года.

Необходимо добавить, что в 1995 году он был реабилитирован как борец с советской оккупацией, это решение до сих пор остается в силе, несмотря на то, что расследование специальной комиссии Института национальной памяти указывает, что действия Райса имеют черты геноцида^[17], однако с этим согласны не все представители польской интеллигенции. Так, внук Ромуальда Райса «Бурого» пишет в своем открытом письме в защиту деда: «местное белорусское население горячо поддерживало присоединение польских земель к Советскому Союзу. Среди них было много сотрудников новой администрации и агентов коммунистической тайной полиции. Капитан Ромуальд Райс воевал против врагов Родины, а среди них было много представителей белорусского населения»^[22]. Потомок «Бурого» настаивает на том, что дед, служивший во времена санации лесником, имел доступ к старым архивам и убивал только тех белорусов, которые были причастны к депортации польского населения в 1939–1941 гг. Однако согласно показаниям свидетелей и родственников погибших большинство убитых белорусов не имели никакого отношения ни к советской власти, ни даже к партизанскому движению^[17].

Деятельность Ромуальда Райса «Бурого» и Национальных вооруженных сил – лишь один из многих ярких примеров антибелорусской деятельности Армии Крайовой, отдельные подразделения которой вплоть до 1954 года скрывались в белорусских лесах. Несмотря на то, что многие солдаты и офицеры после освобождения Польши вернулись в свои дома, оставались и те, кому некуда было возвращаться или же небезосновательно ожидали от коммунистической власти новых репрессий. Более того, они верили, что при поддержке союзников и Польского правительства в Лондоне война разгромом Германии не закончится, конечной целью является восстановление польских границ 1939 года. Подобные воззрения были закономерным результатом польской пропаганды, о которой мы упоминали во втором параграфе второй главы. Кроме того формирования АК действовали по планам, которые слабо соотносились с реальностью. В соответствии с разработанной Сикорским для АК стратегией предполагалось, что СССР потерпит поражение в войне с Германией, а Польша будет освобождена англо-американскими войсками. Этого ожидали командиры АК, готовые подать сигнал ко всеобщему восстанию против немцев^[7]. Изменившаяся ситуация дезориентировала руководство Армии Крайовой, а также ее рядовых бойцов.

Декларируемая борьба с «советской оккупацией» приняла со временем антибелорусский характер, в первую очередь на Белосточчине, где «с точки зрения подполья, белорусы являлись той общественной силой, на которую опиралась в 1939 – 1941 гг. советская власть, а в годы войны – советские партизаны»^{[13, c. 148]}. По мнению поляков, руководителей подполья, пока на Белосточчине существует заметное число белорусов, то сохраняется риск присоединения этого региона к БССР^{[23, c. 140]}. Жертвами националистических отрядов становились главным образом представители белорусской интеллигенции – сельсоветчики, милиционеры, учителя, однако для мирного населения исключений не было. Во-первых, как правило не уничтожая белорусских крестьян физически, польские националисты сжигали дома и постройки, т.е. люди оставались без средств к существованию, что в бедное послевоенное десятилетие было практически приговором. Во-вторых, в рамках деятельности отдельных отрядов осуществлялось также и уничтожение мирного населения: белорусов, которые не умели «молиться по-польски». Кроме того «сотрудничеством с советскими оккупантами» могла стать практически любая деятельность. Так, в 1944 году на Гродненщине прокатилась волна террора, связанная с сельскохозяйственной деятельностью. Обком партии сообщал: «в конце октября – начале ноября 1944 г. бандиты с целью срыва хлебозаготовок начали убивать простых крестьян только за то, что последние полностью рассчитались с государством по хлебозаготовкам. Так, ночью с 28 на 29 октября 1944 г. в Гервенитском сельсовете в двух деревнях было убито 6 крестьян и сожжено три дома. В ночь с 13 на 14 ноября 1944 г. в деревне Мелеши, Тверимского сельсовета также убито два крестьянина, которые выполнили свои обязательства по сдаче хлеба перед государством»^{[23, c. 140]}. Таким образом, антисоветское подполье очевидно было также и антибелорусским.

Подводя итоги, можно утверждать, что польское антисоветское подполье как правило было националистическим. Основываясь на идеологических постулатах санационного периода, аковцы не стремились к налаживанию межкультурного диалога. Напротив, полагая белорусов естественными союзниками СССР, польские националисты стремились решить проблему самым радикальным способом: путем физического уничтожения белорусского населения Белосточчины или принуждения к репатриации в БССР.

Несмотря на декларируемый антисоветский характер, в рамках террористических акций страдало мирное население: как белорусское, так и польское. При этом поляков угрозами принуждали к участию в деятельности антисоветского подполья. Официальные польские власти, а также мирное польское население осуждали деятельность националистических отрядов, более того, отказывались считать их поляками.

Послевоенный террор антисоветского подполья создал и закрепил в сознании белорусов негативный образ поляков, убивающих мирных крестьян за вероисповедание и национальную принадлежность. Необходимо отметить, что негативный стереотип о белорусах, как о естественных союзниках СССР в свою очередь закрепился в сознании поляков. Подобные взаимные обиды в течение долгого времени препятствовали развитию межэтнических отношений. Польская республика снова стала позиционироваться в качестве моноэтнического государства. Официальные власти не могли защитить население приграничья от деятельности аковских банд, не возымел успеха даже призыв правительства в Лондоне сложить оружие — изменив самоназвание, отряды продолжили «борьбу за независимость».