Джон Кейдж в перспективе дзен-буддизма

Переверзева Марина Викторовна доктор искусствоведения доцент, Высшая школа музыки им. А. Шнитке, Российский государственный социальный университет 107076, Россия, г. Москва, бул. Стромынка, 18/28 Pereverzeva Marina Viktorovna Doctor of Art History Associate Professor of the Department of Sociology and Philosophy of Culture of the A. Shnitke High School of Music of the Russian State Social University 107076, Russia, g. Moscow, bul. Stromynka, 18/28 melissasea@mail.ru Другие публикации этого автора

Художественно-эстетическая концепция Джона Кейджа – оригинальная система понятий и представлений о музыке, разработанная на основе восточных религиозно-философских категорий и концепций современной западной культуры. Ее доминантами были эстетические установки искусства Индии и Японии, духовные принципы дзен-буддизма, творческие установки дадаизма, концептуализма, поп-арта и других направлений. Кейдж был открыт всему тому, что происходило в современном мире, и впитывал новые веяния. В этом отношении он был удивительно созвучен эпохе, в которой сложился как композитор и которую сам же изменил.

Комплекс взглядов и представлений Кейджа сформировался под влиянием музыки Сати, Вареза и Кауэлла, живописи Марселя Дюшана, Роберта Раушенберга, Джаспера Джонса и Марка Тоби, поэзии Уолта Уитмена, Гертруды Стайн, Эзры Паунда, Мэри Ричардс, Эдвина Каммингса, литературного стиля Джеймса Джойса, идей философов Нагарджуны, Мейстера Экхарта, Генри Торо, Людвига Витгенштейна, Дайсецу Судзуки, индийского искусствоведа Ананды Кумарасвами, мыслителей Бакминстера Фуллера, Маршалла Маклюэна и других представителей мировой культуры разных эпох. Композитор основательно изучал работы перечисленных авторов, чтобы обогатить и расширить свои знания об окружающем мире, искусстве и человеке и найти наиболее полное и точное выражение или подтверждение своих, порой, очень сложных идей.

Диалог между культурами Запада и Востока был актуален в ХХ столетии. Многие европейские и американские философы уже в XIX веке проявляли интерес к буддизму, а Шопенгауэр и Ницше – к дзен-буддизму. Американские философы У. Джеймс и Д. Дьюи, испытав влияние буддизма, сочетали американский прагматизм с восточной метафизикой. Отдельные аспекты экзистенциализма рассматривались исследователями в буддийской перспективе. Направленность к осмыслению восточных учений характеризует работы Л. Витгенштейна (о природе мышления, истине и языке). В большой мере сблизился с дзен-буддизмом М. Хайдеггер. В своих трудах он использовал некоторые дзенские категории. В психоанализе К. Юнга также обнаруживается интерес к дзен-буддизму; Э. Фромм и Д. Судзуки соприкасались в своих трактовках бессознательного. Религия и философия Востока в ХХ веке в определенной степени удовлетворяли эстетические потребности времени. Многие композиторы, художники и писатели ХХ века создавали индивидуальные концепции искусства, связанные с восточной философией. Своя система взглядов на творчество сложилась у Кейджа к 1950 году после основательного погружения в мир чувствований и умонастроений Востока. Для него это не было данью существующей в то время в США моде на дзен-буддизм: в этом учении представители авангарда находили точки духовной опоры, а из восточной музыки черпали новые методы, принципы, художественные образы и средства выразительности.

Как известно, буддизм направлен на преодоление страданий и поиск неизменного в изменчивом мире. Дзен – это религия Природы, истина в ней проста и материальна, для ее понимания необходимо духовное единение с физической средой и постижение «таковости» вещей, которые одинаковы и равноправны, но в тот же момент различны. Особенностью дзен-буддизма по сравнению с другими школами принято считать медитацию, культ молчания и самодисциплины, духовные упражнения, необходимые для обретения всеобщей гармонии и равновесия. Основной идеей дзен-буддизма Судзуки считает «вхождение в непосредственный контакт с внутренними процессами человеческого сознания», а под духовной сущностью человека понимает энергию, лежащую за пределами ума и чувственного восприятия, «сокровенную природу, то есть основу всех вещей» ^{[6, 19]}. Эта движущая сила порождает мир и определяет логику нашего мышления, а значит, и творческой деятельности. Вечно пребывающее в себе созидательное начало является онтологическим и психологическим пределом, где достигается идентичность природы, ума и Будды. Вероятно, именно этот принцип, сообщающий миру гармоничную целостность и единство, притягивал к дзен-буддизму не только Кейджа, но и других художников ХХ века.

Из дзен-буддизма композитор заимствовал некоторые философские категории, например, Ничто, Нечто, пустота, во многом определившие его взгляды на жизнь и творчество. Тишина же как условие медитации и самопогружения стала постоянным спутником музыки Кейджа. В искусстве он, образно выражаясь, проходил духовную практику дзен-буддизма, медитировал, «заряжал» свои сочинения энергией молчания для проявления в нем непосредственной реальности как объекта сосредоточенного размышления. С дзен-буддизмом же связано восприятие Кейджем звукового мира как принципиально открытой структуры, в которой потенциальное начало так же возможно, как и чувственно-данное, что привело к формированию концепции произведения искусства, не созданного автором, но присутствующего во вселенной априори, рождающегося непосредственно здесь и сейчас и растущего изнутри – вовне.

С установками дзен-буддизма тесно связаны основополагающие для творчества Кейджа принципы:

· ненамеренности, случайности, индетерминизма,

· всеизменчивости и вариабельности,

· всеединства, одновременной множественности,

· взаимопроникновения искусства и жизни.

Буддизм основан на «четырех благородных истинах, которые были сформулированы Буддой во время его первой проповеди. Первая истина – о страдании и неудовлетворенности, вторая – о возникновении или причине страданий, третья – о прекращении страданий и четвертая – о пути к прекращению страданий. Основная мысль истин сводится к следующему: причины всех бед, страданий и нарушения мировой гармонии – человеческие страсти, препятствующие духовному очищению и просветлению, поэтому путь освобождения от страданий лежит через устранение страстей и желаний. Отсутствие или потеря того, к чему привязан человек, приводит к негативным эмоциям, и восстановить изначальное равновесие, по дзен-буддизму, можно лишь при условии, если человек лишен предвзятого отношения к чему-либо. Восприятие вещей такими, какие они есть, дает человеку шанс глубоко прочувствовать и осознать, что «всё есть всё», так как Будда – во всем.

С дзен-буддийским утверждением, что человеческие страсти являются первопричиной дисгармонии, во многом связан кейджевский принцип ненамеренности или недеяния. В дзен-буддизме недеяние (это понятие пришло в дзен-буддизм из даосизма - одной из школ древнекитайской философии, где оно означало "неделание" - "У-вэй") подразумевает созерцательную пассивность, невлияние на процессы, в которые вовлекается человек, немотивированность его поступков, отсутствие причин для его действий, которые могли бы привнести в его действия человеческие страсти (желания, стремления, предпочтения), личностное самоограничение. В искусстве композитор стремился уйти от личных желаний, стремлений и эмоций, а также равно относиться к авторскому и неавторскому материалу: человек должен подходить ко всему «без предвзятого мнения и без привязанности к последствиям того, что происходит вокруг. Высшая форма обязанности – одинаковая благосклонность к любому феномену этого мира. Если принимать в расчет только “нравится”, то нет ответа на значительные вопросы. В равной степени необходимо считаться и с “не нравится”. Иначе не пробиться через кромешную темноту к своей собственной душе» ^{[2, 101]}. Для того чтобы увидеть в самом незаметном предмете его неслучайную суть, нужно уметь забыть себя, став на путь недеяния. Когда человек смотрит на мир объективным взглядом, воспринимая его во всей полноте и непосредственности, для него все вещи становятся равноценными и открывается возможность постичь суть Бытия: всё имеет природу Будды, потому ни один элемент не противоречит другому. Согласно дзен-буддизму, «всё феноменальное по своей природе “пусто”, поэтому “изначальная природа” тождественна “природе Будды” и не существует различий между субъектом и объектом, сансарой и нирваной», отсюда и особое внимание к методам «очищения» сознания и «достижения состояния “не-сознания” и “не-мышления”» ^{[4, 341]}. Освобождение от страстей означает также причастность ко всему и приятие окружающего, как благо, без ненависти и выбора. В дзен-буддизме осознание истинной реальности и изначальной природы всех живых существ достигается в процессе сидячей медитации («сидящего созерцания стены»): исходя из того, что всё причинно обусловлено, следует равно относиться к счастью и несчастью, освободиться от страстей и стремлений, стремиться постичь учение Будды.

Такую мировоззренческую позицию Кейдж перенес и на музыку: он считал, что композитор должен не выбирать, а принимать всё, что есть в окружающей жизни – от инструментария и шумового материала до принципа сосуществования в произведении множества элементов. Так посредством искусства человек может постичь суть явлений и обрести божественную истину. «Вы ограничиваете себя предвзятым отношением, любя одни вещи и ненавидя другие; но вы можете обладать и широкими взглядами, быть объективным и непредвзятым, воспринимать новые идеи и веяния, отказавшись от своих симпатий и антипатий и заинтересовавшись всеми вещами» ^{[9, 231]}. Предпочитая одно, а не другое, человек может упустить самое важное, ведь истина является опосредованно, в скрытом и завуалированном виде. «Когда приглушены страсти и исчезают порывы, мир начинает становиться воображением. В таком взгляде мир прекрасен. Это мир Искусства. […]Принимать всё, что перед тобой, избегая привязанности к результату, – значит быть полным любви, происходящей из чувства причастности к чему бы то ни было. Нет ничего проще, чем видеть вещи такими, какие они есть, […] так как всё имеет природу Будды. Обязанность композитора не сочинять, а принимать» ^{[2, 100]}. В связи с данной мировоззренческой установкой Кейдж использовал в своих сочинениях самые разные звуки, извлекаемые на всевозможных предметах, а также шумы природы и современного города.

Связь с «четырьмя благородными истинами» обнаруживается и в том, что композитору, по мнению Кейджа, в своем творчестве следует отказаться от воплощения реальных или воображаемых личных чувств. Конечно, Кейдж не писал «холодную» или «безжизненную» музыку, но в то же время трагических, страстных, драматических переживаний в его произведениях не много. Это не означает, что автор избегал в них глубоких философских идей и образов и его не интересовал духовный мир человека. В музыке Кейджа привлекали сдержанные эмоции, утонченные, созерцательно-медитативные состояния, тяготеющие к равновесию и покою, что связано, прежде всего, с задачей, которую композитор ставил перед искусством. В своих статьях он не раз писал, что его музыкальные произведения «бесцельны», то есть не преследуют никаких целей: ни выражения личностного начала, ни воплощения сюжетно-драматургических событий. «Бесцельность» искусства также связана с ненамеренностью.

В дзен-буддизме медитация как сосредоточенный автомонолог человека призвана очистить сознание, когда вещи становятся самими собой и возвращаются к первоначалу – покою. В этом состоянии окружающий мир предстает таким, как он есть. Поэтому в сочинениях Кейджа созерцательное начало связано с целью обретения духовного равновесия и практикой самодисциплины. Главная, по мнению Кейджа, цель искусства (эту идею он почерпнул из работ Кумарасвами) – «отрезвить и успокоить ум, сделав его, таким образом, способным воспринимать божественные влияния» (автобиографическое, с. 20). Предназначение искусства композитор видел в том, чтобы умиротворить страсти и очистить сознание человека, подготавливая его к восприятию божественных истин. И в этом смысле музыка Кейджа религиозна, ибо указывает путь просветления. «Успокоить ум» для художника-буддиста означало освободиться от желаний, привязанности, предвзятости или намеренности в выборе средств. «Божественными влияниями» для Кейджа были объективные, данные свыше и свободные от личного интереса, вкуса и выбора звуки и явления природы. «Каждая тварь, или чувствующая (как животное), или не чувствующая (как камень или воздух), есть Будда. Каждое сущее есть центр универсума» ^{[9, 232]}. Поэтому цель музыки состоит в том, чтобы служить средством и условием обнаружения и развертывания сущего. В связи с этим, по мнению Кейджа, композитор должен принять шумы окружающей среды, ежесекундно сопровождающие нас, и освободиться от индивидуального авторского начала, от своего эго, приносящего человеку страдания и отдаляющего его от истинного ви́дения вещей. «Искусство […] открывает ум к внешнему миру. В 40-е годы, после изучения философии дзен-буддизма у Судзуки я считал музыку средством изменения ума. Я рассматривал искусство не как посредника в общении между художником и слушателями, а как деятельность в форме звуков, в которой композитор позволяет звукам быть самими собой, и в этом пребывании звуков самими собой открывает ум людей, дающий много возможностей, ранее им не известных» ^{[9, 42]}. Эстетическая установка Кейджа на «успокоение ума» вызвала необходимость в технике остинато как методе введения в музыку регулярности повторений и чередований, ведущей свое начало из природы (остинатность ритма сердца и дыхания человека, круговорот времен года), при условии согласования неизменности с принципом вариабельности, метаморфозы и всеобщей изменчивости.

Художественная концепция Кейджа связана не только с «благородными истинами», но и основополагающими категориями Ничто и Нечто, трактуемыми в духе дзен-буддизма по отношению к жизни и искусству. Учителя дзен понимали под не-бытием (Ничто) единое целое, в котором устранена дихотомия субъекта и объекта, постигаемое через интуицию нечто без формы и окраски, но готовое принять форму и окраску. Ничто как метафизическая категория, по Кейджу, означает не отсутствие бытия, не отрицание его, а стихийное неоформленное начало, другими словами – ни разумно, ни чувственно не определимая, неделимая, внепространственная и вневременнáя субстанция. Ничто, как это понимает Кейдж, состоит из потенциального множества Нечто – имеющих пространственно-временну́ю дифференциацию феноменов вечного и бесконечного Ничто. Кейдж рассматривал эти категории как два уровня Бытия: Ничто и Нечто причастны друг к другу, ибо Нечто воссоединяется с Ничто в процессе своего становления. Какое же отношение эти категории имеют к музыкальному искусству?

Смысл художественной деятельности Кейдж видит в воплощении Ничто в форме объединения разнообразных Нечто: звук, сосуществуя с другими звуками, выражает внутреннюю сущность Бытия. Ничто в музыке Кейджа – это единое начало, представляющее собой всеобщую гармонию разнообразных явлений. Музыка, по Кейджу, совершая свое действие, восстанавливает тем самым мировую целостность и реализует духовную и созидательную энергию Бытия. Всеобщая гармония обусловлена идеей «всё есть всё», так как каждое Нечто, по Кейджу, есть эхо Ничто, ибо внутри себя становится таковым: любой предмет, звук или вещь, воплощаясь в жизнь, находит свою причастность к Бытию. «Времена меняются, искусство теперь всё внутри, и главная задача поэтому не делать какую-то вещь Нечто, а делать, скорее, Ничто. То есть делать такое Нечто, которое внутренне напоминает нам о Ничто. Очень важно, чтобы это Нечто было просто Нечто конечное; тогда ему легко внутри себя становиться бесконечным Ничто» ^{[2, 101]}. Более того, «если стойко сохранять приверженность к Ничто, то выбор безграничен. Нет обладания, есть наслаждение свободой. Вы всегда в согласии с жизнью, и свободны искать и выбирать» ^{[2, 101]}.

Свободу художнику дает его причастность ко всему миру, а приятие всех шумов окружающей среды в качестве источников музыкального материала открывает композитору путь для творчества. «Нет такого Нечто, которое было бы недоступно. Находясь в Ничто, вы начисто лишены характера, но в любую минуту можете воспользоваться им. И в характере этом нет страха, он полон жизни и любви. Музыка […] вид действия, которое есть Ничто. Здесь нет слов. Никакой коммуникации, никаких символов, никакого интеллектуализма. Каждая вещь просто становится собой: видимым проявлением невидимого Ничто. Нет конца Нечто и все они приемлемы. И если самонадеянно отвергнуть любое из них, сразу исчезает и вся свобода выбора вообще» ^{[2, 101]}.

В музыке Кейдж прошел путь от субъективного эмпирического до объективного, очищенного от личностного начала, интуитивного познания мира и восприятия его таким, как он есть. Долгое время человеческое «я» было точкой отсчета для исследования мира и создания произведений искусства, Кейдж же считает, что такой точкой отсчета должна стать окружающая среда. Подавляя в себе эгоистическое начало, мы увидим, что каждый момент и каждый феномен полон смысла и указывает путь постижения истины. Для Кейджа приобщение к Ничто, необходимое для всеобщего единения, означало приятие звуков природы в сферу музыкального искусства, тогда сущее не ускользает от художника, а его творческая деятельность открывает путь постижения истины. В буддизме целью существования человека становится стремление постичь истинную природу вещей, увидеть их сокровенную суть и осознать свою причастность ко всему сущему. Приблизиться к космической гармонии можно только в поисках утраченного иррационализма, следуя по направлению к деиндивидуализации, равновесию и покою, а эти качества рассматриваются в буддизме как изначальные состояния всех элементов Бытия. Именно поэтому Кейдж придерживается принципа недеяния в музыке.

В буддизме категория небытия рассматривалась в сопряжении с понятием пустоты и была «связана по смыслу с такими базовыми понятиями, как “сансара” (круговорот чувственного бытия) и в особенности “нирвана”» ^{[8, 96]}. Кроме того, категорией Ничто описывают «состояние, являющееся, подобно нирване, истинной целью существования» ^{[8, 96]}. Нирвана это предел онтологического процесса, не допускающий дифференциации и дефиниции и не совпадающий ни с бытием, ни с небытием. Поэтому достигать нирваны следует в молчании своего личного «я». Кейдж находит аналогии между субстанциями Нечто и Ничто и музыкальными феноменами. Им соответствуют звучание и незвучание, движение и неподвижность. Композитор творчески доказывает возможность существования музыкального Ничто в своей пьесе тишины «4’33”». Почему она музыкальна? Потому, что в роли звукового материала у Кейджа выступают различные шумы, случайно возникающие в концертном зале как явленное Ничто – единый художественно-жизненный процесс.

Одна из главных идей буддизма заключается в том, что неустойчивость и бесконечная изменчивость являются неотъемлемыми свойствами человеческого бытия. Объективная реальность трактуется как бесконечный поток вечно изменяющихся элементов, а мир – как случайная игра этих элементов. Существование характеризуется тремя факторами: непостоянством, страданием и отсутствием личного начала ^{[5, 387]}. «Человек, так же как и всё, что его окружает, постоянно пребывает в движении, с каждым мигом возрождаясь и увядая, причем неизменного субъекта этих перемен, неизменного человеческого “я” не существует» ^{[5, 268]}. Согласно буддийскому учению, Бытие есть волнение истинно-сущей реальности, оно находится в вечном становлении, подвергаясь изменениям и не имея стабильной формы, сущее же стремится рассеяться, обрести состояние покоя и тишины. Другими словами, жизнь это непрерывная череда возникающих и исчезающих моментов, она проходит так же быстро, как и зарождается. Человек не в силах удержать то, что по своей сути подлежит изменениям – собственную жизнь, здоровье, молодость, материальные блага, окружающую среду; ему необходимо победить иллюзию равновесия всех сил физического мира через осознание его индетерминизма.

Отсюда характерное для мироощущения Кейджа чувство процессуальности и всеизменчивости, неповторимости и непредсказуемости каждого мгновения и каждого феномена окружающей среды. Эти качества он стремился воплотить в искусстве. Творческий процесс американский композитор уподоблял безостановочному движению, влекущему к постоянным обновлениям. Отсюда – принцип вариабельности в его музыке: при внешней статике звуковые события в произведениях Кейджа подвергаются бесконечным метаморфозам при сохранении некоего единого и внешне перманентного состояния. Каждое исполнение его произведений не просто должно быть неповторимым, но как бы давать совершенно новый художественный результат, совершенно новое произведение.

В связи с дзен-буддийской парадигмой всеобщей изменчивости и представлением о неустойчивости и неопределенности окружающего мира в творчестве Кейджа сформировалась концепция индетерминизма. Индетерминизм – это философское учение, отрицающее объективность причинной связи или познавательную ценность причинного объяснения в науке, противоположное концепции закономерности и затрагивающее проблемы обусловленности воли человека, его выбора и ответственности за совершенные поступки. Как методологическое основание индетерминизм фигурирует также в некоторых научных теориях, например, теории хаоса, согласно которой в основе мироздания лежит не строго детерминированная, а неопределенная, вечно изменяющаяся модель. Одновременное сосуществование множества явлений в мире человеку кажется очень сложным и неопределенным, во всяком случае, контролировать весь этот коллажный процесс ему не по силам.

Согласно дзен-буддизму, далеко не всё в жизни можно определить, есть много того, что выходит за границы детерминирующего разума. Эмпирическое и интуитивное познание реальности в дзен-буддизме в конце концов сводится к формуле всё в Едином, и Единый во всём, означающей уход за пределы дуализма и разделения вообще. Слияние индивидуальной жизни «я» с универсальным миром Ничто – это внутреннее, трансцендентное переживание, не объяснимое терминами и понятиями. Стремление анализировать и систематизировать то, что неподвластно человеку и не зависит от него, не имеет цели, ибо безрезультатно. И самые главные вопросы, которые ставит человек в философии и искусстве, остаются без ответа. Потому музыка, по Кейджу, призвана очищать ум, освободив его от логического мышления с целью достижения духовного просветления.

Размышляя о сущности музыки, композитор задавался вопросом о предназначении искусства, и нашет ответ в работах Кумарасвами, из которых почерпнул, что искусство – это имитация природы ее же способами действия. А как природа действует? Согласно некоторым научным теориям (например, в квантовой механике, физике, биологии), природа, по крайней мере, в микрокосмическом ее измерении, основана не на детерминированной модели, а на индетерминизме и случайности. Кейдж в искусстве пошел следом за научными и философскими представлениями и сблизил музыку с природой, а значит, придал искусству «натуральные» свойства и качества. По замечанию Судзуки, «задача художника – не просто копировать или имитировать природу, а наделять объекты чем-то живым, по праву им принадлежащим», то есть дать им возможность стать самими собой. Музыка для Кейджа была способом выражения в звуках его восприятия жизни как изменчивой и непостоянной системы сосуществования множества явлений. Индетерминизм как художественно-эстетический принцип у Кейджа предполагает отсутствие причинно-следственной связи между элементами материала и мобильность формы, ее открытость и принципиальная незаконченность, а также необусловленность воли автора. Высокое искусство, по Кейджу, рождается непосредственно-интуитивно, потому такое импровизированное произведение мгновенно, сиюминутно, недолговечно и сгорает вместе со вспышкой творческой энергии. Индетерминистский подход определил направленность развития кейджевской концепции формообразования:

Если, по Кейджу, принимать все звуки по принципу индетерминизма, то возможна ли гармония в жизни и искусстве? Так как всё представляет собой бесконечное многообразие перевоплощений Будды, то и человек, и весь окружающий мир неразрывны. Основа концепции музыкальной гармонии Кейджа выражена им в словах: «Вначале всё различно, но, развиваясь внутри, всё становится единым. […] Все дела сосуществуют и образуют одну целостность, […] всё случается и всё едино. Ничего лишнего в жизни. […] Концепция начала, середины и конца рождается из чувства отчужденности личности от остального мира. Жизнь едина. Нет начала, нет середины, нет конца» ^{[2, 102]}. Страсти нарушают изначальную гармонию и присущие ей покой и равновесие (выражающиеся, в частности, во всеединстве явлений), которые Кейдж стремился восстановить в искусстве посредством ненамеренности и индетерминизма. «Я перешел от структуры к процессу, от музыки как объекта, имеющего части, к музыке без начала, середины или конца, музыке, подобной погоде» ^{[1, 28]}. Однако мир и составляющие его единицы обладают качеством целостности, связанным с понятием сáтори(букв. «душевное спокойствие», «ощущение небытия») – состояниеv внезапного озарения в процессе постижения смысла бытия, достигаемое, к примеру, в результате усиленного сосредоточения на разгадке коана и перехода от формально-логического мышления к подсознательно-ассоциативному.

Сатори означает покой, прекращение страданий и бесконечных перерождений, внутреннее просветление, достигаемое, говоря метафорически, через журчание ручья, шелест листьев, гордое молчание Фудзиямы, другими словами – через всё. Каждый способен посредством медитации и интуитивного познания, противоположного логическому пониманию, проникнуть в природу вещей Внутреннее ощущение покоя и равновесия как изначальных состояний Бытия, идентификация «я» и мира – одна из главных целей дзен-буддизма. У Кейджа сатори выражается в уравнении и единении индивидуально-личностного творчества с объективно-природным, растворении человека-художника в спонтанном, космическом начале. Музыка для него была путем обретения покоя, гармонизации всех элементов, способом проникновения в глубины мироздания через шумы, осуществляющие прямую связь между человеком и реальным бытием. Просветление – это «священный свет, внутренний рай, […] обитель доброты, справедливости, симпатии, беспристрастной любви, человечности и милосердия, мера всех вещей. Когда эта внутренняя мудрость пробудится, мы становимся способными осознать, что каждый из нас идентичен в духе, в сущности, в природе с универсальной жизнью или Буддой, что все люди лицом к лицу с Буддой» ^{[7, 5]}. Сатори возникает тогда, когда «сознание достигает состояния “одной мысли”» ^{[7, 543]}, другими словами, сводится к абсолютному настоящему или вечному теперь. На короткое мгновение человеку приоткрывается сущность происходящего. Самое важное, по дзен-буддизму, – это то, что человек делает в настоящий момент. Просветление может возникнуть и исчезнуть в один миг, поэтому и художественное произведение как способ достижения этого состояния, по Кейджу, становится результатом краткой вспышки созидательной энергии в процессе бессознательного, протекающего непосредственно здесь и сейчас творческого акта.

Восстановление целостности человека с миром для Кейджа – высшая цель искусства. Она достижима при равном отношении к любому явлению по принципу всеединства. «Прогуливаться по берегу реки – одно дело, а сочинять музыку – другое, […] а боль в пояснице – опять же другое дело. И все эти дела сосуществуют и образуют одну целостность» ^{[2, 101–102]}. Кейдж уподоблял мир одному огромному аквариуму, а людей – плавающим в нем рыбам. В музыке гармония возможна при условии, что композитор принимает все звуки и шумы, а не выбирает из них «музыкальные» и «немузыкальные», предпочитая один звук другому и лишая себя чувства всепричастности. Эта идея осуществляется у Кейджа на макро- (форма) и микро-уровне (материал): каждый феномен, становясь самим собой, восстанавливает целостность Бытия, возвращаясь к своему первоистоку. Поэтому у Кейджа звук и шум с их неповторимой окраской выступают на первый план как наиболее информативные элементы музыкальной ткани.

В связи с пониманием гармонии и всеобщности жизненных и художественных явлений в творчестве Кейджа сформировалась концепция, называемая им самим взаимопроникновением. Оно выражается в интеграции шумов природы и синтезе искусства и реальности. Взаимопроникновение способствует тому, что человек приобщается к миру через его звуки и объекты. Вводя в искусство шумы окружающей действительности и не подвергая их авторской обработке, композитор выходит из метафизического круга субъективности и встает на путь объективного постижения сущности Бытия. В 1970-е годы Кейдж выразил свою концепцию словами «всё, что мы делаем – музыка» ^{[10, 168]}. Все звуки реальной жизни дают нам наиболее полное представление о ней. Звуки ударных инструментов или немузыкальных предметов, морских ракушек или воды, шумы уличного транспорта или поскрипывающей педали рояля являются знаками Бытия, потому они, по мнению Кейджа, требуют к себе внимания композитора.

В связи с концепцией взаимопроникновения в творчестве Кейджа происходило то, что можно назвать расширением пространства музыки, направленным к разным видам художественной деятельности и природе. Произведение, включающее окружающие нас шумы, непосредственно выражает сущность мироздания. «Естественная» музыка для Кейджа такое же искусство, как и традиционная, поскольку она имеет дело со звуками, организованными во времени, даже притом, что в ней меньше человеческого и рационального начал. Ряд произведений американца представляет собой помещенный в определенные рамки фрагмент самой реальности: настолько слились в его творчестве искусственное и натуральное. В 1960-е годы Кейдж начал использовать в музыке средства поэзии и живописи – речевую фонетику и графические изображения, занимался рисунками, гравюрами, мезостихами.

Принцип взаимопроникновения также связан с понятием нирваны – конечной цели буддизма. Нирвана описывается как «легкий, самозабвенный поток или гармония с миром» ^{[5, 372]}, позволяющая видеть жизнь истинной. Духовное просветление, мудрость, нравственность, дисциплина ума, благие заслуги, лишенные эгоистической мотивировки – необходимые условия, открывающие путь к нирване. Эти достоинства способствуют достижению покоя и равновесия, а также состояния свободы от своего «я». Для Кейджа авторское самоотрицание в искусстве означало очищение сознания художника путем молчания внутреннего «я» и освобождения от чувственных желаний и эмоций и в результате – погружения в великое Ничто. Итак, музыкальное искусство, воссоединяющее человека с миром и восстанавливающее его целостность и гармонию, по Кейджу, нуждается в дисциплине композиторского ума, индетерминизме творческого процесса, его «бесцельности» (ибо высшая цель – просветление) и ненамеренности. Что же, по дзен-буддизму, представляет собой истинно-сущая реальность, что же служит ее основой, если она – единое неделимое Ничто, находящееся в тишине и покое?

Одно из учений дзен-буддизма, основанное Нагарджуной, называется учением о пустотности, с которым Кейдж был хорошо знаком. Шуньята (от санскр. sunya – «пустой», «лишенный чего-либо») – философская категория, символизирующая «абсолютное единство реальности», означающая всеобщую относительность и взаимообусловленность мироздания, отсутствие в нем какой бы то ни было самостоятельной, независимой сущности, а также объект практики медитации. Текучий мир явлений считается пустым, лишенным какой-либо неизменной субстанциональной сущности. Шуньята, по дзен-буддизму, это естество Бытия и мир Абсолюта. Этот термин используется для того, чтобы подчеркнуть как отсутствие личного начала во всех существах, так и отсутствие субстанциональности в природной среде. Просветление и есть осознание пустотности человеческой личности и мира. Ничто пусто потому, что содержит не субстанционально-личностное, а всеобщее начало. Пустотой также называют первооснову Бытия и Великий Путь. В связи с этим целью дзен-буддийского учения ставится осознание всеединства, достижимого через медитацию и восприятие мира как эманации природы Будды, ибо всё остальное в нем пусто. Почему же и искусство, по Кейджу, должно быть пустым?

Буддийская традиция предполагает две истины: высшую и низшую. Для обретения подлинного ви́дения реальности, то есть высшей мудрости необходимо устранить аффективные препятствия человеческой психики. Понятие шуньята служит у Нагарджуны определению иллюзорных форм эгоцентрического сознания. Чувственный мир называется пустым, поскольку предстает индивиду через его собственный поток элементарных духовных единиц дхарм, являющихся исключительно номинальными сущностями. «Я» рассматривается Нагарджуной как последование непрерывно изменяющихся психофизических состояний, которые ни с чем, кроме самих себя, не соотносятся. Пребывание в сансаре определяется причинно-обусловленными дхармами, поэтому личностное начало не имеет субстанциальной определенности и характеризуется как конечное и пустое. В связи с этим «человеческое» не может быть детерминантой мира и творчества. Любое ментальное конструирование отражает не реальность как таковую, но лишь относительное бытие вещей, поэтому в музыке следует воплощать сущее, приоткрывающееся в результате интуитивного, а не рационального познания. Определенные композитором звуковые элементы окажутся пустыми, а поскольку шумы не зависят от воли сочинителя, они служат вестниками Бытия. Используя в музыке чувственно-воспринимаемые объекты окружающей среды, Кейдж стремится воплотить вечную субстанциональность Ничто: гармоничное слияние всех явлений в одновременности, покое и целостности. Звуки должны быть просто звуками, то есть пустыми, а музыка «бесцельной», другими словами, – свободной от чувств и эмоций автора. Такой смысл несет перформанс Кейджа «Пустой ум. Текст для игры в слушание» для чтеца (1987).

Познаваемость реальности возможна при условии непосредственного ви́дения ее беспредельности и неподвижности, устраняющей субъектно-объектное различие. В искусстве Кейдж уходит от любого рода дифференциации: относителен у него автор, исполнитель, слушатель, соединяющиеся в одном лице. Случайность как объективное начало (бесстрастность, нейтральность, уравновешенность) в свою очередь преодолевает субъективное композиторское, а ви́дение беспредельности реальности состоит в неограниченности музыкального материала, используемого в произведении искусства. Во многих сочинениях Кейджа также снимается дихотомия главное – побочное, мелодия – сопровождение, тоника – доминанта. Всё едино и взаимосвязано, всё главное и доминирующее в мире. В нирване сознание полностью лишается субъективизма, к чему и стремился композитор. Для индивида, достигшего истинного ви́дения вещей, не существует никакого различия между сансарой и нирваной, как для Кейджа не существует различия между жизнью и искусством.

Вследствие пустоты дхарм отсутствие объектов означает и отсутствие субъектов, а отсутствие их отношений – отсутствие мира. Бытие как безостановочно развивающийся процесс заставляет отрицать свою абсолютную реальность и постижимость. Его истинная природа видится в совершенствовании и самоизменении в условиях постоянного движения и становления. Реальность является человеку через его собственный поток дхарм, в действительности соответствующих нечто, лежащему за пределами дефиниций, и в собственном качестве предстает сознанию через невыразимость словами, то есть через молчание и созерцание, а не умопостигание. Речь символизирует собой рациональное, а молчание – интуитивное начало. Именно оно открывает художнику глаза на мир, трактуемый в дзен-буддизме как то, что содержит все вещи, причем каждая вещь обладает всеми качествами, каждое качество ничем не отличается от всех остальных качеств, даже от противоположных.

Практика высшего медитативного сосредоточения в дзен-буддизме направлена к просветлению и пробуждению: когда ум целостен, а мысли неподвижны, всё в мире безупречно. Из медитации Кейдж привнес в музыку тишину и молчание: эти религиозно-духовные категории фигурируют у композитора в качестве художественно-эстетических. Тишина – необходимое условие созерцания как способа постижения сущего, приобщения ко всему окружающему. Молчание в дзен-буддизме связывается с вечностью. В процессе медитации человек освобождается от негативных чувств и эмоций, порождающих страдания, растворяется в абсолютном покое сатори. Когда всё едино со всем, человек ощущает себя частью целого, а сознание, очищенное от рациональных конструкций, возвращается к истокам всех вещей – равновесию. Сказать нечто, отвечающее сущности, по Кейджу, можно только в таком разговоре, в котором больше молчалось бы, чем говорилось, а чтобы сущность этого разговора проявилась, должно сбыться тишине. Для последователя дзен-буддизма молчание – это условие мистического акта просветления.

Пустота в искусстве, по Кейджу, это когда ничто не переполняет ум, и в нем не остается следов личных интересов, когда ви́дение иррационального так же четко, как и рационального, когда в музыке нет разделения на личное и безличное, авторское и внеавторское. Термин «пустота» можно понимать и как кейджевское Ничто (в связи с описанием эмпирического мира) и как имманентное вещам первоначало. Последователи Нагарджуны утверждали, что всё в мире становится возможным только благодаря пустоте, служащей основой всего. Кейдж подтвердил это в своей пьесе «4’33”»: ее звуковая пустота – это основа музыки окружающей среды, условие ее звучания, форма пребывания сущего. Язык и разум способны действовать только в области конечных категорий, к бесконечным они неприменимы, поэтому искусство звуков, приоткрывающее истинную природу мира, необходимо подвергнуть композиционной и рациональной деструкции. Просветленное сознание пребывает в состоянии неразличающего разума, поэтому при устранении мысли о внешних формах Бытия (о чем-то конкретном, определенном, конечном) проявляется внутренняя его форма, и разные объекты становятся суть одним и тем же, как всё во всём, наконец, как жизнь и музыка, неделимые в творческом сознании Кейджа.

Во многих своих статьях композитор высказывал идею направленности к анархии и хаосу. В условиях философии искусства Кейджа их следует понимать в связи с дзен-буддийской категорией Ничто. Теория хаоса отвергает строгие закономерности, причинно-следственные связи, единство и целостность мироздания, но у Кейджа хаос символизирует собой неупорядоченное первовещество Вселенной, пространство для развертывания космических сил, изначальное состояние еще не оформленного Единого, где всё слито друг с другом и недифференцированно. Анархия как отсутствие власти необходима потому, что лишает подчиняющееся его возможности стать самим собой, осуществиться, сбыться. Отсюда же призыв Кейджа «не склеивать звуки», ибо они равноправны в своей принадлежности Бытию, а «склейка» по каким-то внешним конструктивным факторам или иерархия (тональность, серия) препятствует воссоединению друг с другом звуков и шумов окружающей среды. Любая систематика элементов реальности приводит к их отторжению от единой и одновременной множественности – основополагающего всеобщего принципа. Всё происходит независимо от нас, и в искусстве Кейдж следует этому закону, ибо проистекание звуков самих как таковых не связано с личностью автора.

Все эти оригинальные идеи, образующие многогранную систему художественно-эстетических взглядов и представлений Кейджа, находят всестороннее отражение в столь же неповторимом музыкальном творчестве композитора – его разных техниках письма, жанрах, формах и видах музыкально-творческой деятельности.