Факторный анализ российско-бахрейнских отношений на современном этапе

Аль-Тамими Халед Мохамед Али соискатель, Московский государственный институт международных отношений (МГИМО) 905, Бахрейн, г. Ист-Риффа, ул. Шейх Иса, 172 Altamimi Khaled Mohamed Ali Doctorate Student at the Department of Applied Analysis of International Problems of MGIMO University 905 Sh Isa Avenue, East Riffa, Riffa, Bahrain 172 kmt0@yandex.ru Другие публикации этого автора

Исторические сформировавшиеся направления внешнеполитической активности государства неизбежно оказывают влияние на процесс налаживания контактов с акторами, оказавшимися за пределами традиционного круга влияния. Постепенное количественное увеличение межгосударственных связей сразу на нескольких уровнях между Москвой и Манамой начинает фиксироваться в экспертной среде в конце первого десятилетия XXI века. Вместе с тем, качественный скачок во взаимоотношениях, характеризующийся практической реализацией достигнутых договоренностей приходится на период с 2015 года, когда России удалось закрепится на Ближнем Востоке в качестве одного из самостоятельных центров силы. Необходимо отметить, что стремление обеих сторон вывести сотрудничество из зачаточного состояния спорадических контактов по отдельным вопросам на новый уровень институционально оформленного сотрудничества происходит не в вакууме. Ниже будет рассмотрено воздействие двух отдельно взятых факторов на двустороннюю российско-бахрейнскую повестку: отношения по линии Вашингтон-Манама, внутриполитическая обстановка в Королевстве.

США используют Бахрейн для своего военного присутствия в зоне Персидского залива и в Индийском океане с конца Второй мировой войны еще в эпоху, когда этот остров был британским протекторатом, то есть с 1830 года. Отделенный от материковой территории Аравийского полуострова нешироким проливом, остров Бахрейн со стратегической точки зрения являлся удобной точкой проецирования силы и господства для морской державы.

После того, как Великобритания в конце 1960-х годов отказалась от бремени обеспечения безопасность в Персидском заливе, Бахрейн 15 августа 1971 года объявил себя независимым. Сразу же вслед за этим в столице Бахрейна Манаме открылось посольство США.

В октябре 1991 году сразу же после первой иракской войны за Кувейт США заключили с Бахрейном двустороннее соглашение о сотрудничестве в военной сфере (DCA), в соответствии с которым Вашингтон получил право размещать свои ВС на территории Королевства, применяя при этом к военнослужащим законодательство США. На 2017 год таким правом единовременно пользуется до трех с половиной тысяч военнослужащих США.

Однако наиболее существенной частью взаимных обязательств выступает возможность строительства американских военных баз в Бахрейне. Таким образом, в Королевстве Бахрейн расположен генеральный штаб 5-го флота ВМС США, база ВВС США Шейх Иса, Передовой пункт управления Сил спецопераций армии США, бахрейнский Центр управления воздушным движением ^[1]. К зоне ответственности данного элемента глобального присутствия США относятся Персидский залив, Красное и Аравийское моря. Данные объекты инфраструктуры активно использовались американским командованием в период проведения операций «Иракская свобода» и «Несокрушимая свобода».

Сотрудничество с Вашингтоном Бахрейна не ограничивается регламентированным двусторонним партнерством. В 2002 г. Бахрейну – третьей по очередности арабской стране после Египта и Иордании, был предоставлен статус «значимого союзника США вне НАТО». Манама выступает участником многостороннего контакта с НАТО по обмену информацией в рамках международных усилий по борьбе с терроризмом, что для Бахрейна представляется особенно актуальным в свете «тлеющей угрозы» (англ. терм. “smoldering threat”) ведения «войны по доверенности» со стороны Ирана. Здесь Москве есть что предложить своему потенциальному союзнику в Персидском заливе. Практический опыт в области обмена разведанными Москва получает во время операции в Сирии, взаимодействуя с Израилем, Турцией, Ираком, Сирией и Ираном. Тесные контакты с последним упомянутым игроком в ближневосточной проблематике формируют в лице Российской Федерации логичную кандидатуру посредника между Манамой и Тегераном. Достигнутые в ходе подобной «пинг-понговой дипломатии» официальные или неофициальные договоренности могут послужить реальным гарантом невмешательства проиранских группировок во внутренние дела Бахрейна.

Страны Персидского залива рассматривают экономические выгоды, которые Иран получит от ядерной сделки, как легитимацию претензий на приобретение Тегераном ОМУ, а не как составляющую мирной ядерной программы. После подписания ядерной сделки рахбар Ирана А. Хаменеи в своей речи подчеркнул, что «Иран никогда не прекратит поддержку своих друзей в регионе, а также народов Палестины, Йемена, Сирии, Ирака, Бахрейна и Ливана»^[2]. Здесь необходимо отметить, что в нынешней ситуации текущий жесткий курс администрации Д. Трампа по отношению к Ирану, будет частично уравновешен политикой «умеренности и разумности» ^[3] президента Ирана Х. Роухани. России же рекомендуется следовать прагматичному подходу с позиций «экспортера безопасности», действующего в интересах формирования инклюзивной системы безопасности в регионе, до поры оставаясь над схваткой.

Возвращаясь к проблеме взаимодействия Бахрейна с Североатлантическим альянсом, необходимо упомянуть, что по стандартам НАТО обучается офицерский состав Совета сотрудничества арабских государств Персидского залива. Учитывая то, что еще в 2001 году президент Дж. Буш принял решение о предоставлении права Манаме закупать вооружение тех же модификаций, что и члены НАТО, а в рамках программы помощи Бахрейну (Foreign Military Financing), с 1993 г. ведется одновременно оснащение и обучение вооруженных сил Бахрейна, сегодня более половины регулярной армии Бахрейна способны полностью интегрироваться в соответствующие части американских ВС.

Что касается военно-образовательного вектора, то у России есть примеры успешного сотрудничества с региональными союзниками – после Второй мировой войны тысячи рядовых и офицеров с Ближнего Востока прошли школу советской военной подготовки, обучаясь с военными инструкторами как на территории своих государств, так и в военных училищах в самом Союзе. Яркими примерами выступают те, кто впоследствии стали во главе своих государств – Х. Асад (Центральные курсы по подготовке и усовершенствованию авиационных кадров), Р. Аш-Шаер (Военно-инженерная академия им. В.В. Куйбышева), Х. Мубарак (Фрунзенское авиационное училище).

В 2004 г. правовая сторона американо-бахрейнского сотрудничества была дополнена соглашением о свободной торговле между Вашингтоном и Манамой, в рамках которого закупка-военно технической продукции для бахрейнской стороны была многократно упрощена. ^[4] До недавнего времени команды по заключению контрактов на поставку оборудования военно-технологического предназначения, которые представляются весьма перспективными для Кремля, по умолчанию отправлялись в США или Великобританию. Около 85% вооружений и военного оборудования Бахрейна имеет американское происхождение – от прибрежных радиолокационных систем, и до биометрического оборудования для выявления «международных террористов» ^[5].

Однако с 2016 г. король Бахрейна Хамад аль-Халифа начал проявлять интерес к российским образцам военной техники. Демонстрация возможностей российского ВПК за пределами ангаров и полигонов «Bahrain International Airshow – 2016» ^[6] и международного военно-технического форума «Армия-2016» ^[7] сыграли в данных пертурбациях свою роль. Так, по отчетам Министра обороны РФ от 23 февраля 2017, в Сирии были апробированы 162 образца современного и модернизированного вооружения, которые показали высокую эффективность. Среди них – новейшие авиационные комплексы Су-30СМ и Су-34, вертолёты Ми-28Н и Ка-52. Тактические характеристики подтвердили высокоточные боеприпасы, крылатые ракеты морского базирования, впервые применявшиеся в боевых условиях.

Кроме того, метод закупок комплексного оборудования в качестве «привязки» лояльности внерегионального актора хорошо знаком в субрегионе Персидского залива. Крупные сделки на рынке вооружений подразумевают долгосрочное партнерство, поскольку техника подобного уровня всегда требует сопроводительных контрактов на обслуживание, обучение пользованию, дополнительную закупку необходимых запчастей. Таким образом, ваш торговый партнер должен быть уверен, что контакты не будут оборваны, как только его конкурент предложит гипотетически более выгодные условия за эксклюзив. По этой причине стоит ожидать появления первых «пробных» контрактов на поставку российских вооружений в Бахрейн. Нормативно-правовую базу в контексте двустороннего партнерства по линии военно-технической торговли между Россией и Бахрейном является подписанное в начале 2015 года межправительственное соглашение о военно-техническом сотрудничестве ^[8].

Вероятной представляется гипотеза о том, что непоследовательная позиция Вашингтона по отношению к своим арабским союзникам также является катализатором, провоцирующим диверсификацию закупок. В отношении Бахрейна она выразилась во временном ограничении поставок отдельных категорий вооружений по причине «деградации ситуации в области прав человека» ^[9]. Частичное эмбарго на «продукцию, которая могла бы быть использована против протестующих» ^[10] начало действовать только после того, как помощника президента США по вопросам демократии, прав человека и труда Т. Малиновски выслали с территории Королевства, объявив персоной нон-грата после его встречи с лидерами крупнейшей в стране оппозиционной шиитской группировки «аль-Вафак» в 2014 году. То есть серьезно ситуация обострилась лишь через 3 года после самой большой волны репрессий против протестующего против ограничения собственных суверенных прав народа.

После событий 11 сентября 2001 года от неоконсерваторов близких к администрации президента Дж. Буша стали поступать предложения о радикальном пересмотре отношений с «недемократическими» аравийскими монархиями. В качестве альтернативной политики в Заливе предлагались планы создания «шиитского Нефтестана» под американским протекторатом, в который бы входили восточные провинции КСА, где обстановку по планам должны были раскачать именно бахрейнские шииты. Поскольку выход на лидеров их боевых групп должны были сделать резиденты ЦРУ, работающие с территории американских баз, расположенных на острове ^[11]. Такое «потребительское» отношение к национальному суверенитету союзника настораживает тех, чью безопасность во многом основывается на ВС США. Это ощущение усилилось после того, как Вашингтон de facto поддержал свержение Х. Мубарка, который долгое время выступал проводником американских интересов в регионе. В конце 2013 года в интервью «The Telegraph» его озвучил бахрейнский принц Сальман бен Хамад аль-Халифа: «Проблема в том, что политика США подчинена двухгодичным избирательным циклам в ущерб долгосрочному планированию» ^[12], - заявил шейх, в пример американцам приведя русских, которые, предотвратив удар по Дамаску, «доказали, что они надежные друзья».

Внутриполитическая обстановка в стране также должна учитываться партнерами Бахрейна при стратегическом планировании, поскольку ее взаимовлияние с внешнеполитическим курсом в малых государствах, к числу которых можно отнести Бахрейн, по мнению Дж. Розенау, является определяющим ^[13]. Шииты составляют около семидесяти процентов от общего населения страны, однако, согласно информации Х. Абдуллы директору организации «Americans for Democracy & Human Rights in Bahrain», на практике ситуация такова, что социальные лифты в виде военной или государственной службы для них не доступны ^[14]. Несмотря на то, что статья 18 Конституции Бахрейна от 2002 г. прямо определяет, что граждане равны перед законом в общественных правах и обязанностях вне зависимости от полового признака, происхождения, языка, вероисповедания и прочих идеологических убеждений ^[15], шиитское большинство перманентно дискриминируется в базовых правах – от свободы слова до свободы собраний.

Более того, избирательные округа в королевстве имеют не равнозначный вес при голосовании. В итоге на выборах 2010 г. 181, 238 голосов, отданных за партию «аль-Вифак», по системе распределения оказались равны 18 креслам в парламенте, а 137,430 голосов за суннитский блок были конвертированы в 22 парламентских кресла ^[16]. В данных условиях низкая явка шиитского населения на муниципальные и парламентские выборы 2014 г., которые, по мнению короля Хамада ибн Иса аль-Халифа, должны были снизить степень антагонизма между обществом и властью, является одной из форм социального протеста.

Более серьезные виды протестной реакции в обществе провоцируют насильственные подавления демонстраций против текущего режима. Как заявил на пресс-конференции глава управления свобод оппозиционной партии «Аль-Вифак» Хади аль-Мусави, за 2015 год в королевстве к разным срокам заключения были приговорены 340 участников акций протеста ^[17]. Суммарно они получили 2783 года тюрьмы. В настоящее время оппозиции запрещено проводить любые акции протеста, включая мирные. Согласно мнению М. Эбригима Матара, бывшего члена Парламента Бахрейна от шиитской фракции «аль-Вифак», страна фактически существует в режиме чрезвычайного положения, в то время как соответствующие полномочия силовых ведомств препятствует развитию экономики Бахрейна. Сторонники жесткой линии, а именно представители боковой ветви королевской семьи «хавалиды», утверждают, что любые уступки шиитскому большинству заставляют последних увеличивать свои требования, поскольку местной политической культуре не присущи парламентаризм с его консенсусом и уважением прав меньшинства.

После 2011 года правящая семья несколько раз заявляла о готовности к диалогу с оппозицией, однако выдвигала при этом жесткое условие – правительство так или иначе должно быть подотчетно королю, что, по мнению оппозиции, автоматически лишает смысла любые вариации избирательных систем.

Для Москвы анализ ситуации с взаимодействием между правящей элитой и оппозиций, помимо гуманитарного аспекта, имеет чисто практическое измерение. В рамках двух базовых сценариев эскалации напряженности между обществом и властью бунт либо будет подавлен, либо произойдет революция.

В наиболее негативной для российской стороны версии первого варианта развития событий при накоплении определенной критической массы недовольства нынешний режим может экспонентально ожесточиться против Ирана и всех, кто поддерживает восстановление его позиций на международной арене. Также правящая семья обратиться в сторону традиционных союзников – Вашингтона и Эр-Рияда, которые, вероятно, публично или неофициально, как в 2011 году выступят в поддержку режима, что нивелирует попытки Москвы закрепиться в субрегионе Персидского залива через Бахрейн.

С другой стороны – при смене руководства новые политические элиты в целях мобилизации населения могут задействовать апелляцию к худшей стороне национального самосознания и во главу идейного наполнения поставить проблематику поиска «внутренних и внешних врагов», в разряд которых попадут те государства, что в любой ситуации выражали поддержку репрессивному режиму. Однако в этом случае на российский имидж среди бахрейнского протестного сообщества будут работать контакты с Ираном по сирийскому направлению, поддержка алавитского режима Б. Асада, ad-hog сотрудничество с «Хизбаллой», которую текущее руководство Бахрейна обвиняет в оказании помощи «шиитскому мятежу».

Данные прогностические конструкты не являются исключительно умозрительными, поскольку после 2011 года Вашингтон находится в подобной «статусной ловушке». Оппозиция критикует Соединенные Штаты за то, что те преуменьшают злоупотребления режима и замалчивают его преступления ^[18]. Так, например, в июне 2012 года 33 государства опубликовали совместную декларацию во время дебатов в Совете по правам человека в ООН, осудив нарушения прав человека правительством Бахрейна ^[19]. В свою очередь, официальные лица Бахрейна наоборот утверждали, что критика из президентской администрации США была излишне сурова, что артикулировал наследный принц Сальман бен Хамад аль-Халифа в упомянутом выше интервью The Telegraph.

При этом необходимо отметить, что любая дестабилизация в регионе является вызовом долгосрочным проектам Москвы на Ближнем Востоке. «Ливанизация» Бахрейна – разделение по религиозным общинам, раскол в правящих кругах, отсутствие реальной власти у руководства страны будут провоцировать антагонизм его союзников из ССАГПЗ в отношении потенциального бенефициара в лице Ирана, усиливая тем самым энтропию в регионе.

Вдохновленные успехом протестных движений в Тунисе и Египте бахрейнцы выступили с требованиями c требованиями политических реформ, и протесты были подавлены силами местной полиции и армии с применением специальных подразделений, отправленных на помощь правительству по линии ССАГПЗ. Далее последовали контрмеры со стороны исполнительной и судебной ветвей власти. Международными гуманитарными организациями были зафиксированы массовые аресты, пытки, полицейские рейды по домам и мечетям, увольнения рабочих и отчисления студентов за политические взгляды ^[20,21] Более того, за последние 6 лет более 300 бахрейнцев, включая политиков, журналистов и представителей религиозного сообщества, были лишены гражданства ^[22].

Даже спустя 5 лет после годовщины восстания 2011 г., жестоко подавленного при помощи соседней Саудовской Аравии, устраивают митинги на улицах столицы, которые зачастую перерастают в прямые столкновения с полицией и нарушения общественного порядка. Западные державы, опасаясь в этой ситуации превращения страны в колонию шиитского Ирана, поддерживает авторитарного правителя, а не народ. Для России не существует проблемы, которая возникает перед США в случае, если переход власти к демократически избранному лидеру или структуре поставить под вопрос нахождение всех военных объектов иностранных государств на территории королевства. Однако волнения на Бахрейне, в Йемене или Восточной провинции могут стать детонатором процесса деградации всего субрегиона Персидского Залива, поставив на грань выживания арабские монархии. Такое развитие событий будет провоцировать хаотизацию политического процесса в регионе с сопутствующим транзитом власти к «флибустьерским государствам», террористическим группировкам и прочим военизированным формированиям, что будет нивелировать политику Москвы по искоренению экстремистского элемента на сопредельных территориях.

Вместе с тем, сотрудничество с Бахрейном опосредованно будет способствовать донесению до ЛПР арабских монархий Залива, что усилия России по противодействию ИГ не являются самоцелью. Руководство России и Министерство иностранных дел рассматривают ликвидацию ИГ и других экстремистских групп в качестве предпосылки для продвижения политического процесса в целях разрешения сирийского кризиса и стабилизации ситуации на Ближнем Востоке в более широком контексте ^[23]. Подобные контакты будут способствовать снятию политической напряженности между ключевыми акторами, поскольку будет устранена проблема «информационного вакуума», что согласно Г. Уинхему, увеличивает вероятность столкновений на международной арене ^[24].

Американское присутствие в Королевстве Бахрейн обусловлено наличием многолетнего опыта сотрудничества, сформировавшего диверсифицированный, а потому прочный, фундамент в области двустороннего партнерства. Однако вовлеченность во внутренние дела союзника является проблемой для двусторонней повестки. Обнародованный в 2011 году «Документ Манамы» свидетельствует о том, что легальная оппозиция шиитов не может вызвать резкие политические изменения, а правительство – не способно полностью прекратить беспорядки с помощью используемого набора инструментов. Такая ситуация провоцирует обе стороны к усилению нажима, который способен вызвать большой региональный конфликт ССАГПЗ с Ираном, который потребует американского вмешательства, поскольку падение режима короля увеличило бы влияние Тегерана и могло бы привести к потере американцами их военных объектов в Бахрейне.

Объективная выгода от сотрудничества Москвы и Манамы, вынуждает стороны корректировать партнерские стратегии с другими акторами. В этом процессе одним из главных критериев успеха выступает постепенность. Быстроразвивающееся сотрудничество спровоцирует негативную реакцию со стороны традиционных партнеров, что вызовет кризис, справится с которым будет проще при наличии прочного базиса. Примером скорой нормализации сотрудничества при наличии достаточного количества точек соприкосновения выступает российско-турецкий кризис 2015 года.