Метафоры «своих» и «чужих» людей с разным этнокультурным внешним обликом в связи со стратификационными характеристиками взрослой личности

Альперович Валерия Дмитриевна кандидат психологических наук доцент, Академия психологии и педагогики, Южный федеральный университет 344065, Россия, Ростовская область, г. Ростов-На-Дону, пер. Днепровский, 116, оф. 419 Alperovich Valeriya PhD in Psychology Associated Professor at Academy of Psychology and of Pedagogics, Southern Federal University 344065, Russia, Rostovskaya oblast', g. Rostov-Na-Donu, per. Dneprovskii, 116, of. 419 valdmalp@rambler.ru Другие публикации этого автора

Исследование выполнено при финансовой поддержке Гранта РГНФ № 16-36-00049, тема «Социально-психологическая эмпирическая модель исследования отношения к этнолукизму – практики дискриминации на основе обыденных обозначений типов внешнего облика» (внутренний номер темы 213-01-13/2016-01 РГНФ)

Введение

Разработка проблeматики конструирования образов иных людей и групп в индивидуальном и массовом сознании актуальна в современных условиях обострeния межэтничeских конфликтов, приобретающих формат боевых действий, в разных странах мира.

Многие ученые-гуманитарии согласны с тем, что оппозиции «свой»-«чужой», «Мы-Они», «Друг-Враг» перманентно играют роль в процессах самоопределения личности, конструирования и поддержания системы ее идентичностей, в межличностных и межгрупповых отношениях.

Межэтнические конфликты и иммиграционные процессы остаются в фокусе внимания исследователей как общественные явления, связанные с актуализацией диалога «своих» и «чужих». По мнению В. В. Знакова ^[5], «свое» и «чужое» в экзистенциальном опыте человека выражается в конфликтных представлениях о других социальных субъектах и объектах. В. В. Знаков подчеркивает, что негативные проекции способствуют созданию образа врага и мешают самопониманию. Автор рассматривает проблемы конфликтного противостояния христианских и мусульманских ценностей в контексте исследования внешних и внутренних условий формирования образа врага. В. Е. Каган, Т. Ф. Камышникова, А. У. Качмазова ^{[6, 7, 8]} отмечают, что этнические стереотипы и «лейблы», на которых основана этническая идентичность, функционируют посредством жесткого деления окружающих на «своих» и «чужих». Так, А. У. Качмазова и Т. Ю. Тамерьян ^[8] анализируют когнитивные механизмы этнических стереотипов коренных жителей относительно поселенцев и иммигрантов на примере русских, американцев и осетин. Они показывают, что клишированные речевые выражения включают негативно маркированные оценки «чужих»-иммигрантов, атрибуцию им негативных общественных явлений (пьянства, преступности и т.д.). Этнические ярлыки базируются на различиях внешнего облика, имен собственных, религиозной принадлежности. Этническим «чужим» приписывается опасность, негативные свойства (наглость, грубость, более низкий культурный уровень, необузданность), зооморфные («звериные») черты. E. Cavicchiolo, F. Alivernini, S. Manganelli ^[17] затрагивают проблему адаптации иммигрантов-«гастарбайтеров». Авторы отмечают, что образ «гастарбайтера» как «чужого» стереотипизируется и схематизируется, становясь лейблом, социальным «ярлыком», навешиваемым не столько на отдельного индивида, сколько на группу. Однако данные субъекты, изначально воспринимаемые коренным населением как «чужие», при ассимиляции становятся отчасти «своими».

Разработка проблематики конструирования образов «своих» и «чужих» людей, «врагов» и «друзей» связана с эскалацией дискриминационных практик по отношению к представителям различных групп, наделяемых отрицательными и положительными свойствами. Внимание многих исследователей привлекают негативные языковые и поведенческие практики дискриминации по разным критериям, основными из которых является гендер, внешний облик, в т.ч. этнокультурный внешний облик, вес, возраст, этническая, национальная принадлежность субъекта. Так, В. А. Лабунская отмечает, что «запрет со стороны общества на проявления этнолукизма как «обыденной» дискриминационной практики, направленной на представителей этно-культурных групп с определенным типом внешнего об­лика, приводит к актуализации маскируемых, скрываемых форм данного вида дискриминации. Это обусловливает актуальность перехода к изучению непрямо­линейных способов выражения этнолукизма» ^{[9, с. 19]}. Этнолукизм рассматривается автором как преследование людей на основе их этнического внешнего облика, сконструированного в межэтническом взаимодействии. Этнолукизм связан с иными видами дискриминации.

В рамках теоретико-методологической модели, разработанной В. А. Лабунской, выполнены исследования Д. В. Погонцевой и А. А. Бзезян. Так, Д. В. Погонцева установила, что «существуют значимые различия принятия дискриминационного поведения в случаях, когда оценивают принятие отношения к дискриминации девушек со славянским и кавказским, кавказским и азиатским внешним обликом, однако не существует значимых различий в принятии дискриминационного отношения по отношению к девушкам славянского и азиатского внешнего облика» ^{[10, с. 39]}. Автор делает выводы о том, что ситуация взаимодействия с объектом оценивания и его этническая принадлежность влияют на принятие дискриминационного поведения молодежью (18-35 лет).

В исследовании А. А. Бзезян ^[2] показано, что оценка выраженности определенных личностных черт партнера по бизнесу изменяется, в зависимости от его этнической принадлежности к «своей» или к «чужой» этнической группе. Автор делает выводы о том, что опыт непосредственного общения с предпринимателями дифференцированно влияет на оценку выраженности их определенных личностных черт. Автор отмечает, что оценка выраженности определенных личностных черт предпринимателей из других этнических групп, опыт непосредственного общения с которыми у респондентов практически отсутствует, соответствует транслируемым СМИ этническим стереотипам. В. А. Лабунская и А. А. Бзезян ^{[3, 9]} установили различия когнитивного компонента отношения (т.н. «appearance»-стереотипов) к представителям разных этнокультурных групп, обозначения внешнего облика которых сконструированы в межличностном общении («славянский», «кавказский», «азиатский»). «Appearance»-стереотипы жителей ЮФО по отношению к субъектам со «славянским» типом этнокультурного внешнего облика более позитивные, а по отношению к субъектам с «кавказским» типом этнокультурного внешнего облика ― более негативные. Авторы проанализировали взаимосвязи между «appearance»-стереотипами по отношению к субъектам с разными типами этнокультурного внешнего облика и уровнем выраженности принятия дискриминационного поведения по отношению к ним.

Дискриминационные стереотипы и поведение в межгрупповых отношениях, в частности, обусловлены «наклеиванием ярлыков» на членов иных этнических, гендерных групп. Они включают атрибуцию негативных свойств, предрассудки и предубеждения и составляют «язык вражды» («hate speech»). По мнению М. И. Фадеичевой ^[15], экзистенциальными основаниями этого феномена выступает социально-экономическая нестабильность, снижение заработной платы, безработица и т.д. А. В. Гладилин ^[4] рассматривает «язык вражды» в качестве формы дискриминации, выраженной в повседневной коммуникации и в масс-медиа, расцениваемой как оскорбительная для представителей разных групп. Е. В. Тихонова ^[13] согласна с утверждением о том, что СМИ задают фильтры восприятия и процессы стереотипизации. Так, K. Gelber, L. McNamara ^[19] опросили представителей этнических меньшинств и установили, что они пострадали от «языка вражды» в СМИ. По мнению Е. В. Тихоновой, в российских СМИ «имплицитно формируется стереотипный образ малограмотного, агрессивного, полукриминального мигранта, являющегося разносчиком целого ряда заболеваний, потенциально опасного для общества и не стремящегося к интеграции в новый социальный контекст» ^{[13, с. 492]}. По мнению J. Seglow ^[23], «язык вражды» разрушает самоуважение его субъекта и его объекта. A. Cegieła ^[18] анализирует «язык вражды» как феномен, подразумевающий 3 типа дискриминационного языкового поведения: 1) создание образа индивида или группы, включающего дискредитирующие и стигматизирующие их характеристики, которые составляют стереотипы; 2) усиление этого образа для того, чтобы он производил впечатление «вредоносных» групп и субъектов, если это «враги» (дегуманизация и демонизация образа «врага»); 3) обоснование необходимости дискриминации этой группы.

Е. В. Тихонова ^[13] рассматривает «язык вражды» как ключевой элемент формирования стереотипов, чьими базисными основаниями выступают предубеждения и дискриминация. По мнению автора, «язык вражды» ― это «любая форма (блатантная или имплицитная) репрезентации информации, оскорбительной для расовых, этнических, религиозных или иных групп (как правило, групп меньшинств, выступающих в качестве аутгруппы в рамках конкретного социума)» [там же, с. 495]. Автор подчеркивает, что «язык вражды» включает репрезентации противоречия «недостатков» аутгруппы и «достоинств» ингруппы.

Е. В. Тихонова отмечает, что маркерами «языка вражды» становятся этнофолизмы (термин А. Робака) ― это иронично-пренебрежительные, презрительные, уничижительные, бранные обозначения представителей иных этнических групп, произошедшие от типичных для них имен собственных, социально-психологических свойств, атрибутов, приписываемых представителям этих этносов, особенностей внешности, пристрастий в еде и т.д. Этнофолизмы категоризируют данную аутгруппу, выражая все негативные стереотипы о ней, дегуманизируют ее, наделяя ее представителей отрицательными, «нечеловеческими» свойствами, компактируют ее, т.е обобщают, стереотипизируют ее восприятие.

В приведенных нами работах показано, что дискриминационные стереотипы и дискриминационное поведение по отношению к другому человеку, в свою очередь, базируются на повседневных языковых практиках. В когнитивной лингвистике и в когнитивной психологии изучаются метафоры и нарративы как механизмы формирования содержания конструктов «свой»-«чужой», «Друг-Враг», отражаемые в речевом поведении индивида, в частности, в «языке вражды». Так, L. Kiang, K. Bhattacharjee ^[20] провели анализ нарративов об этнической дискриминации подростков, эмигрировавших в Америку из азиатских стран. В исследовании показано, что в нарративах выражено влияние этнической дискриминации на их психологическое благополучие и переживание негативных эмоций. M. Pasupathi, C. Wainryb, M. Twali ^[22] также проанализировали нарративы об этнической дискриминации студентов из этнического большинства и этнического меньшинства.

Метафоры становятся инструментами социального познания, мышления человека ^[1], средствами конструирования, репрезентации социальных и психологических явлений, индивидуального опыта ^{[11, 12, 14, 21]}, жизненного пути, системы отношений личности, в том числе образов «своих» и «чужих» людей, «врагов» и «друзей».

Мы обнаружили некоторые противоречия в исследованиях, посвященных различным способам конструирования образов других людей. Недостаточно рассмотрены взаимосвязи принятия дискриминационного отношения к другим людям и восприятия субъектом партнеров по общению в качестве «своих» и «чужих» людей. Не разработаны эмпирические модели представлений личности о «врагах» и «друзьях» с разными типами этнокультурного внешнего облика.

Программа и методы исследования

Методологическими основаниями нашего эмпирического исследования выступают российская когнитивная концепция метафоры (И. В. Вачков, А. А. Бочавер, Д. О. Смирнов, Е. В. Черный, А. П. Якунин); выводы теории социальных представлений о структуре, содержании, динамике, факторах трансформации (К. А. Абульханова-Славская, А. И. Донцов, Т. П. Емельянова, J.-Cl. Abric, D. Jodelet, S. Moscovici); концепция о Враге и Друге как субъектах общения (В. В. Знаков, В. А. Лабунская, Д. Н. Тулинова); «субъектная эмпирическая модель отношения к этнолукизму» (В. А. Лабунская).

Проблемой нашего исследования являются различия представлений, выраженных в метафорах и нарративах, о «своих» и «чужих» людях с разными типами этнокультурного внешнего облика. Цель эмпирического исследования заключалась в том, чтобы выявить различия метафор «своих» и «чужих» людей со «славянским», «кавказским» и «азиатским» этнокультурным внешним обликом у лиц с разными стратификационными характеристиками (пол, возраст, уровень образования). Предметом нашего исследования выступили метафоры «своего» и «чужого» человека, Врага и Друга у мужчин и женщин, находящихся на этапах ранней и средней взрослости, с незаконченным высшим образованием и имеющих высшее образование. Сформулированы следующие гипотезы исследования: 1. Метафоры «своих» и «чужих» людей с разным типом этнокультурного внешнего облика у мужчин и женщин могут различаться. 2. Метафоры «своих» и «чужих» людей с разным типом этнокультурного внешнего облика у лиц, находящихся на разных возрастных этапах, могут различаться. 3. Метафоры «своих» и «чужих» людей с разным типом этнокультурного внешнего облика у лиц, не имеющих и имеющих высшее образование, могут различаться.

В исследовании применены следующие методы: контент-анализ метафор, методы математической статистики (квартилирование, кластерный анализ, H-критерий Краскала-Уоллеса, U-критерий Манна-Уитни). Разработана и применена авторская методика «Метафоры «своих» и «чужих», Врага и Друга как членов иных этнокультурных групп» (Альперович В. Д., 2017).

Эмпирическим объектом исследования стали 83 человека в возрасте 19-53 лет (студенты вузов, сотрудники различных предприятий г. Ростова-на-Дону). Достоверность полученных результатов обеспечивалась использованием в исследовании методов математической статистики и стандартного программного пакета для статистической обработки данных IBM SPSS Statistics 20.0.

Методика «Метафоры «своих» и «чужих», Врага и Друга как членов иных этнокультурных групп» разработана нами на основе метода «Незаконченные предложения». Методика включает 21 незаконченное предложение, направленное на выявление метафор «своих» и «чужих» людей, Врага и Друга со «славянским», «кавказским» и «азиатским» этнокультурным внешним обликом. 3 предложения направлены на выявление образов-сравнений, которые обозначают «своего» человека, Друга со «славянским» этнокультурным внешним обликом для респондентов. 3 предложения направлены на выявление образов-сравнений, которые обозначают «своего» человека, Друга с «кавказским» этнокультурным внешним обликом для респондентов. 3 предложения направлены на выявление образов-сравнений, которые обозначают «своего» человека, Друга с «азиатским» этнокультурным внешним обликом для респондентов. 3 предложения направлены на выявление образов-сравнений, которые обозначают «чужого» человека, Врага со «славянским» этнокультурным внешним обликом для респондентов. 3 предложения направлены на выявление образов-сравнений, которые обозначают «чужого» человека, Врага с «кавказским» этнокультурным внешним обликом для респондентов. 3 предложения направлены на выявление образов-сравнений, которые обозначают «чужого» человека, Врага с «азиатским» этнокультурным внешним обликом для респондентов. 3 предложения направлены на выявление образов-сравнений, которые обозначают взаимодействие людей со «славянским», с «кавказским» и с «азиатским» этнокультурным внешним обликом для респондентов.

Результаты исследования

На первом этапе нашего эмпирического исследования мы провели контент-анализ метафор и составили их классификатор. Все группы метафор, включая также метафоры ролевого диапазона «своих» и «чужих» людей и метафоры их взаимодействия, были ранее представлены в нашей статье ^[16].

С помощью классификатора мы определили виды метафор, названные каждым респондентом.

Для того, чтобы выявить группы респондентов, различающихся по возрасту, мы применили квартилирование. Мы выявили группу 1 респондентов (19-23 года) и группу 2 респондентов, находящихся на этапе ранней взрослости (24-35 лет), группу 3 респондентов, находящихся на этапе средней взрослости (35-53 года). Для того, чтобы установить различия метафор «своих» и «чужих» людей у респондентов, различающихся по возрасту, мы применили H-критерий Краскала-Уоллеса. Полученные данные представлены в таблице 1.

Таблица 1

Метафоры «своих» и «чужих» людей у респондентов, находящихся на различных возрастных этапах

В соответствии с полученными данными, мы установили следующее. С возрастом снижается тенденция наделять «чужих» людей со «славянским» этнокультурным внешним обликом отрицательными социально-психологическими свойствами («хитрые», «обманщики», «предатели» и т.п.). С возрастом усиливается тенденция позитивно оценивать роль в общении «чужих» людей со «славянским» этнокультурным внешним обликом. Для респондентов «свои» люди, друзья значимы в молодом возрасте и в период поздней взрослости. В период поздней взрослости усиливается тенденция позитивно оценивать социально-психологические свойства «чужих» людей с «кавказским» этнокультурным внешним обликом, не выраженная в период молодости и ранней взрослости.

Сделаны выводы о том, что с возрастом, к периоду средней и поздней взрослости, усиливается тенденция наделять положительными социально-психологическими свойствами «чужих» людей со «славянским» этнокультурным внешним обликом, «своих» и «чужих» людей с «кавказским» этнокультурным внешним обликом, позитивно оценивать их роль в общении. Следовательно, с возрастом критерии категоризации партнеров по общению, особенно представителей иных этнокультурных групп, могут становиться более «мягкими», менее ограниченными.

Мы разделили выборку на группу 1 респондентов с незаконченным высшим образованием и группу 2 респондентов с высшим образованием. Для того, чтобы установить различия метафор «своих» и «чужих» людей у респондентов, не имеющих и имеющих высшее образование, мы применили U-критерий Манна-Уитни. Полученные данные представлены в таблице 2.

Таблица 2

Метафоры «своих» и «чужих» людей у респондентов с разным уровнем образования

Согласно полученным данным, в рамках данной выборки, респонденты с незаконченным высшим образованием более склонны приписывать отрицательные социально-психологические свойства «своим» и «чужим» людям с «кавказским» и с «азиатским» этнокультурным внешним обликом, негативно оценивать их роль в общении, чем респонденты с высшим образованием. Это свидетельствует о стереотипизации восприятия молодыми людьми, еще не получившими высшее образование, «своих» и «чужих» партнеров по общению из других этнокультурных групп, ограниченности их критериев категоризации окружающих людей. Респонденты, имеющие высшее образование, более склонны воспринимать взаимодействие людей со «славянским» этнокультурным внешним обликом и людей с «кавказским» этнокультурным внешним обликом как кооперативное, приписывать позитивные свойства, позитивную роль в общении «своим» и «чужим» людям с «кавказским» и с «азиатским» этнокультурным внешним обликом.

Для того, чтобы выделить различия метафор «своих» и «чужих» людей у мужчин и женщин, мы применили U-критерий Манна-Уитни. Полученные данные представлены в таблице 3.

Таблица 3

Метафоры «своих» и «чужих» людей у респондентов-мужчин и респондентов-женщин

Согласно полученным данным, респонденты-женщины более склонны оценивать роль в общении «своих» людей со «славянским» этнокультурным внешним обликом как значимую, чем респонденты-мужчины. Респонденты-мужчины более склонны наделять отрицательными социально-психологическими свойствами «чужих» людей со «славянским» этнокультурным внешним обликом и «своих» людей с «азиатским» этнокультурным внешним обликом, подчеркивать различия с «чужими» людьми со «славянским» этнокультурным внешним обликом, чем респонденты-женщины. Также респонденты-мужчины более склонны акцентировать статус «чужих» людей с «кавказским» и с «азиатским» этнокультурным внешним обликом как представителей иных национальностей (например, «похож на китайца»), определенных профессий (например, «торговец»), как «незнакомых» людей, чем респонденты-женщины.

Сделаны выводы о том, что, в рамках данной выборки, респонденты-мужчины более склонны подчеркивать различия с «чужими» партнерами по общению, особенно с представителями иных этнокультурных групп, имеют более ограниченные критерии категоризации окружающих людей на «своих» и «чужих», чем респонденты-женщины.

Для того, чтобы выявить различные интерпретативные репертуары образов «своих» и «чужих» людей с разным этнокультурным внешним обликом, мы применили кластерный анализ респондентов. Его результаты позволили разделить выборку на 4 группы респондентов, различающихся метафорами «своих» и «чужих» людей с разным этнокультурным внешним обликом. Различия метафор респондентов из каждой группы подтверждены данными, полученными в результате применения H-критерия Краскала-Уоллеса. Они представлены в таблице 4.

Таблица 4

Метафоры «своих» и «чужих» людей в различных интерпретативных репертуарах их восприятия

Согласно полученным данным, респонденты группы 1 наиболее склонны оценивать взаимодействие людей с разным этнокультурным внешним обликом как кооперативное и, возможно, не склонны приписывать отрицательные социально-психологические свойства «чужим» людям с «кавказским» и с «азиатским» этнокультурным внешним обликом. Но они не гиперболизируют позитивные социально-психологические свойства «своих» людей, «друзей».

Респонденты группы 2 наиболее склонны оценивать взаимодействие людей с разным этнокультурным внешним обликом как конкурентное. Они гиперболизируют отрицательные социально-психологические свойства «чужих» людей с разным этнокультурным внешним обликом.

Респонденты группы 3 склонны более дифференцированно воспринимать взаимодействие людей с разным этнокультурным внешним обликом, оценивая его, с одной стороны, как кооперативное, с другой стороны, как конкурентное. Респонденты группы 3, возможно, наиболее склонны приписывать положительные социально-психологические свойства «своим» людям с разным этнокультурным внешним обликом, но, тем не менее, в наибольшей степени негативно оценивают роль в общении «чужих» людей с «кавказским» внешним обликом.

Респонденты группы 4 склонны воспринимать взаимодействие людей с разным этнокультурным внешним обликом как конкурентное. Эти участники исследования позитивно оценивают роль в общении «чужих» людей со «славянским» и с «азиатским» этнокультурным внешним обликом.

Обсуждение полученных результатов и выводы

Полученные результаты свидетельствуют в пользу выдвинутых гипотез.

В рамках данной выборки, с возрастом, к периоду средней и поздней взрослости, усиливается тенденция наделять положительными социально-психологическими свойствами «чужих» людей со «славянским» внешним обликом, «своих» и «чужих» людей с «кавказским» внешним обликом, позитивно оценивать их роль в общении. Следовательно, критерии категоризации партнеров по общению, особенно представителей иных этнокультурных групп, могут становиться менее ограниченными, восприятие другого человека ― более дифференцированным.

Респонденты с незаконченным высшим образованием более склонны приписывать отрицательные социально-психологические свойства «своим» и «чужим» людям с «кавказским» и с «азиатским» внешним обликом, негативно оценивать их роль в общении, чем респонденты с высшим образованием. Следовательно, восприятие лицами, еще не получившими высшее образование, в период ранней молодости, «своих» и «чужих» партнеров по общению из других этнокультурных групп стереотипно.

Респонденты-мужчины более склонны подчеркивать различия с «чужими» партнерами по общению, особенно с представителями иных этнокультурных групп, имеют более ограниченные критерии категоризации окружающих людей на «своих» и «чужих», чем респонденты-женщины.

Описаны четыре интерпретативных репертуара восприятия «своих» и «чужих» людей с разным этнокультурным внешним обликом, различающихся в той степени, в которой субъекты наделяют положительными и отрицательными социально-психологическими свойствами «своих» и «чужих» людей с разным этнокультурным внешним обликом, а также восприятием взаимодействия данных партнеров по общению как конкурентного или как кооперативного. Выделены интерпретативные репертуары восприятия «своих» и «чужих» людей, в которых «чужим» людям приписываются положительные характеристики. В рамках первого интерпретативного репертуара взаимодействие людей с разным этнокультурным внешним обликом воспринимается как кооперативное. Партнеры по общению с «кавказским» и с «азиатским» внешним обликом в качестве «чужих» не наделяются отрицательными социально-психологическими свойствами. Позитивные социально-психологические свойства «своих» людей, «друзей» не гиперболизируются. В рамках второго интерпретативного репертуара взаимодействие людей с разным этнокультурным внешним обликом воспринимается как конкурентное. Позитивно оценивается роль в общении «чужих» людей со «славянским» и с «азиатским» внешним обликом. Также выделены интерпретативные репертуары восприятия «своих» и «чужих» людей, в которых «чужим» людям с разным этнокультурным внешним обликом приписываются отрицательные свойства. В рамках третьего интерпретативного репертуара взаимодействие людей с разным этнокультурным внешним обликом воспринимается как конкурентное. Гиперболизированы негативные социально-психологические характеристики партнеров по общению с разным этнокультурным внешним обликом в качестве «чужих». В рамках четвертого интерпретативного репертуара взаимодействие людей с разным этнокультурным внешним обликом воспринимается более дифференцированно: оно оценивается, с одной стороны, как кооперативное, с другой стороны, как конкурентное. Партнерам по общению с разным этнокультурным внешним обликом в качестве «своих» приписываются положительные социально-психологические свойства. Однако субъекты негативно оценивают роль в общении «чужих» людей с «кавказским» внешним обликом.

Разработанная нами эмпирическая модель интерпретативных репертуаров восприятия «своих» и «чужих» людей с разным этнокультурным внешним обликом применима в исследованиях феномена «дискриминация» и дискриминационных практик по отношению к другим людям. Результаты исследования могут быть использованы в психологии антитеррористической деятельности при изучении отношения к другому человеку как к «чужому», «врагу», при разработке программ тренингов толерантности к представителям иных этнокультурных, религиозных групп.