Новая модель глобального управления и региональная интеграция

Совсем недавно международное сообщество отметило 70-летие Организации Объединенных Наций, которая должна была по замыслу ее основателей стать «…центром для согласования наций для достижения [этих] общих целей»^[7]. Она предвосхищала будущую архитектуру межгосударственных отношений, сформировавшихся после окончания Второй мировой войны, и являлась первой послевоенной моделью глобального управления на основе равенства и паритета государств-членов в правах и обязанностях. Однако за прошедшие более чем полвека параллельно с процессом формирования и совершенствования глобальных механизмов международного сотрудничества протекал и другой процесс. Он получил название регионализации. На сегодняшний день региональные интеграционные комплексы являются неотъемлемой частью структуры межнационального взаимодействия и как косвенно, так и напрямую изменяют традиционную модель глобального управления.

Для полноты представления о влиянии интеграционных процессов на формирование политической и экономической конъюнктуры в рамках отдельно взятого региона/макрорегиона необходимо обратить внимание не на классические, общепризнанные формы успешного регионализма, которые тщательно были разобраны в отечественной научной периодике на примере ЕС^[6], и на межгосударственные институты, находящиеся в процессе позитивной трансформации и развития. В связи с этим необходимо провести анализ процессов формирования моделей регионального/трансрегионального управления в Азиатско-Тихоокеанском регионе и Латинской Америке.

Данное исследование сосредоточит свое внимание на процессе формирования механизмов глобального управления в рамках сопряжения региональных интеграционных комплексов. Тем не менее выводы исследования нельзя рассматривать в качестве антитезы современным теориям осмысления постбиполярного мира в рамках различных парадигм теории международных отношений. Напротив, они являются необходимым дополнением к пониманию феномена «размывания национального суверенитета» и степени взаимозависимости отдельных государств в рамках «нетривиального» макрорегиона (АТР-Латинская Америка).

На первый взгляд, казалось бы, весьма странно говорить о возможности совмещения нескольких концептов: «глобальное управление» (с англ. - «globalgovernance», в понимании «goodgovernance»), «продвижение полиархии» (с англ. – «promotingpolyarchy»^[1]) и «интеграционные процессы и регионализм»^[21]. В классическом понимании международных исследований происходит путаница, так как невозможно совместить разновекторные, а порой и противоположно направленные процессы (глобализации и регионализации). Тем не менее, существует возможность пересечения данных терминов в практике межгосударственных отношений и трансрегиональных связей в рамках единого макрорегиона, формирующегося по обе стороны Тихого океана. В значительной степени это связано с некоторой схожестью первоначальных условий и предпосылок для интеграции в рассматриваемых регионах (АТР и Латинской Америке). Также определенная удаленность, «захолустность» этих государств во времена создания основополагающих механизмов глобального управления, таких как ООН, вынудила их адаптироваться к существующим реалиям и создать альтернативные механизмы регионального сотрудничества и управления.

***

В современных международных отношениях и мировой политике, как считает отечественный исследователь Ал. А. Громыко, наибольшее влияние приобретают две основные тенденции в рамках концепта «глобального управления»: «право силы» и «сила права»^[1]. Идеальным примером функционирования обеих систем является, с одной стороны, деятельность США и НАТО на Большом Ближнем Востоке и, с другой стороны, деятельность ООН для укрепления мира в конфликтных регионах. Между тем данные альтернативы воплощения теории «глобального управления» являются глобальными в том смысле, что имеют универсальный, недиверсифицированный характер, не учитывающий особенности каждого государства-нации в геополитическом, социально-экономическом и этно-конфессиональном плане.

В частности, применение обоих концептов приводит к новому структурированию международной среды (что будет далее показано на наиболее ярком примере - «регионализации против внешнего глобального управления» - в Латинской Америке). Также это проявляется в появлении многих универсальных политико-экономических платформ, таких как G20, БРИКС^[3] и т. д.^[1]. Формируются вызовы полицентричности, которые по своим последствиям окажут гораздо большее влияние на структуру новой системы МО, чем те, которые были после краха биполярной системы.

Интересен тот факт, что отдельные «великие державы», находящиеся на пороге «сверхдержавности», имеют собственную, особую точку зрения на проблему «глобального управления». В частности, Китай, который на протяжении долгого времени придерживался нейтральной, «аморфной» точки зрения по данным вопросам, начал формулировать собственную повестку дня^[4]. Например, на XVIII съезде КПК теория «гармоничного мира», которая является китайским видением концепта «глобального управления», вновь стала предметом для активного обсуждения. Она предполагает совместное решение международных споров, гармоничное развитие, возможность диалога между цивилизациями и культурами и поддержание мировой стабильности в сфере безопасности.

Интересен тот факт, что КНР является связующим звеном между региональными игроками в Северо-Восточной и Юго-Восточной Азии (АСЕАН+3) и осуществляет свою деятельность в основных международных организациях-«платформах», представляющих альтернативу либеральному пониманию концепта «глобального управления» (ШОС, БРИКС и пр.). В результате в Азиатско-Тихоокеанском регионе уже нарождается новое видение глобального «недирективного» управления. Вместе с Российской Федерацией Китай становится предметом обеспокоенности для апологетов традиционного видения миропорядка. КНР видят в качестве мощного торгово-экономического узла, а Россия рассматривается в качестве гаранта военной мощи и ядерной безопасности в формирующемся макрорегионе^[2].

В Латинской Америке подобная консолидированная роль возлагается на Бразилию. Немаловажно, что и сама латиноамериканская держава давно готова возложить на себя эту огромную ответственность. В экономическом плане инструментом регионального/трансрегионального влияния является МЕРКОСУР. Что касается военно-политической стороны вопроса, то руководство и научное сообщество «страны Южного креста» начало задумываться о необходимости повышения потенциала государства гораздо раньше начала работы платформы БРИК (в дальнейшем – БРИКС). Еще в январе 2002 года во время визита бывшего президента Бразилии Фернандо Энрике Кардозу в Москву было положено начало стратегическому партнерству России и Бразилии в военно-политическом и торгово-экономическом плане^[15].

Аналогичные шаги были сделаны и в сторону других партнеров по БРИКС. Это было связано, прежде всего, с тем, что в понимании бразильских исследователей создание альтернативного варианта «глобального управления» возможно по двум траекториям: 1) формирование мощного регионального блока без участия североамериканских соседей; 2) повышение уровня взаимозависимости с «региональными великими державами» (Китай, Россия, Индия, Южная Африка и, как ни странно, Япония)^[15]. Удивительно то, что данная внешнеполитическая установка не предполагает полного отказа от связей с США. Напротив, подобная многовекторная политика должна помочь Бразилии притянуть все важные страны «жизненно важные партнеры» еще ближе.

В результате в новых «развивающихся/нарождающихся» державах появляется общий тренд. Наиболее сильные и смелые из них (Бразилия, Китай, Россия) предлагают свое альтернативное видение мирового порядка. Они не пытаются отгородиться, изолироваться. Вместе с тем у них также отсутствует желание слепо следовать одному догматичному ориентиру. Таким образом, нарождается следующая тенденция: каждая «региональная держава» (по крайней мере, в формирующемся Транстихоокеанском макрорегионе) пытается создать собственный пояс стабильности и безопасности путем форсирования интеграционных процессов. В Латинской Америке – это, безусловно, МЕРКОСУР, в Тихоокеанской Азии – АСЕАН и производные от нее механизмы (АСЕАН+3, АРФ), АТЭС, ШОС (последняя – в гораздо меньшей степени). Далее было бы целесообразно рассмотреть наиболее интересные и наглядные примеры регионализма (в Восточной Азии и Латинской Америке).

***

Прежде всего, для понимания мирополитической ситуации необходимо дать общую оценку для выбранных регионов и определить основные параметры, которые привели к формированию схожих форм миропонимания и методов взаимодействия. Как ни странно, в западной научной периодике два данных региона часто рассматриваются в связке и являются предметом исследования для политической компаративистики. Порой интеграционные процессы в Азиатско-Тихоокеанском регионе рассматриваются даже не полностью, а лишь на примере Восточной Азии^[17].

Часто акцент делается на использование количественных показателей экономического развития в рамках методики анализа комплексных сетей («complexnetworks»). Данный метод используется в первую очередь для изучения примера региональных интеграционных процессов в странах Восточной Азии и его сравнения с моделью межгосударственного регионализма в Латинской Америке. Отход от стандартного принципа оценки интеграционного объединения по показателю открытости экономики для нерезидентов объясняется тем, что он не указывает на причины стремительного развития интеграционных процессов в Восточной Азии по сравнению с другими неевропейскими регионами, такими как Латинская Америка. При том, что «стартовые» позиции у всех неевропейских государств («стран третьего мира») были одинаковыми, наибольшего успеха смогли добиться лишь государства Восточной Азии.

Структура международных торгово-экономических отношений рассматривается во временном размере, что в некоторой мере напоминает системный анализ с использованием ретроспективного метода. В итоге напрашивается следующий вывод: интеграционные процессы в Восточной Азии позволили ряду государств региона переместиться из периферии к центру мирохозяйственных связей и отношений. Подобный результат можно объяснить не только за счет показателя открытости экономик данных стран, но и количества и «качества» торговых партнеров, структуры экспорта-импорта и других показателей.

Зарубежные исследователи сравнивают показатели финансовой стабильности и экономического роста двух групп стран: 'High Performing Asian Economies’^[11] (т.е. государства Азии, которые в течение последних лет показывают высокие темпы экономического развития) и ‘Latin American Economies’ (страны Латинской Америки). Путем сравнения можно прийти к следующему выводу, что, во-первых, в азиатских странах темпы экономического роста значительно превышают аналогичные показатели в Латинской Америке, и, во-вторых, азиатские экономики более стабильны в финансово-экономическом плане (более плавно переживают финансовый либо же экономический кризис в целом).

Однако иностранные исследователи не останавливаются на специфических чертах экономик регионов, а, напротив, пытаются выявить функциональную связь между экономической интеграцией и международными интеграционными процессами. Также высказываются предположения, что снижение/отсутствие торговых барьеров и протекционистских мер не обязательно ведет к ускорению темпов экономического развития той или иной страны. В частности, в качестве примера используются прочие развивающиеся страны во временном разрезе в 25 лет^[22].

Предлагается также следующий тезис: для стабильного экономического роста того или иного государства чрезвычайно важна географическая диверсификация торговых партнеров. Для оценки уровня развития экономики используются различные эконометрические методики, в частности, анализ на основе средневзвешенного показателя двусторонних торгово-экономических связей для каждого государства региона и общий показатель по региону в целом. Данный параметр вводится исследователями для оценки открытости экономики, поскольку метод оценки по показателю отношения чистого экспорта к ВВП не позволяет определить структуру внешнеторговых отношений.

Данные, полученные на основе эконометрических методик, указывают на то, что именно структура внешнеторговых отношений позволила группе стран Азии не только интегрироваться в мировую экономику, но и создать мощный региональный финансово-экономический блок. Именно эти достижения позволили ряду стран региона переместиться из «периферии» в «ядро» мировой экономики.

В целом же, подводя итог, можно отметить, что существует функциональная связь между уровнем интеграции (количеством внешнеторговых связей между государствами) и экономическим развитием. Также было выявлено, что общий показатель открытости экономики либо несущественно влияет на изменение экономического климата того или иного государства рассматриваемого региона, либо вовсе приводит к стагнации в связи с неготовностью страны конкурировать с экспортно ориентированными экономиками.

***

Так может ли региональная интеграция стать альтернативой традиционной модели глобального управления как под эгидой международных организаций^[2], так и отдельных государств – «глобальных лидеров»? Вопрос риторический. В частности, последние зарубежные исследования доказывают, что любая конструктивная форма регионализма может формировать региональный и даже трансрегиональный порядок и в дальнейшем стать основой для «консенсуальной» формы глобального управления без отчуждения значительной части суверенитета для общего блага^[20]. Яркими примерами являются Восточно-Азиатский регион, а также Европейско-Средиземноморский и Азиатско-Тихоокеанский макрорегионы.

Однако особое внимание следует уделить Латинской Америке, поскольку именно здесь столкнулись две модели глобального управления: модель «хорошего (эффективного, надлежащего) управления» (от англ. – «goodgovernance»), воплощением которого стал «Вашингтонский консенсус», и модель регионального консолидированного сотрудничества. Первая потерпела крах, даже по мнению приверженцев данной системы рекомендаций по «надлежащему управлению» политической и экономической системой^[21]. Что касается второй модели, то она находится на новом витке развития.

Региональные интеграционные тренды в Латинской Америке стали необходимой мерой межгосударственного сотрудничества, в том числе в связи с нежеланием и невозможностью «дистанционного управления» из Вашингтона. Более того, страны региона занимают важное геополитическое положение и способны за счет своего объединения в мощный политико-экономический блок создать серьезную конкуренцию как ведущей мировой державе (как в финансово-экономическом, так и военно-политическом плане), так и другим регионам с высокой степенью политической однородности в совокупности с экономической диверсификацией (ярким примером служит ЕС).

Текущее положение в Латинской Америке явно меняет расклад (баланс) сил на мировой арене, поскольку может изменить соотношение «центр – периферия» либо же полностью его сместить в глобальном масштабе. Таким образом, выступив «единым фронтом» страны региона могут превратиться в глобального конкурента, с которым придется считаться «северному соседу» в лице США. Более того, принимая во внимание как положительные, так и отрицательные стороны интеграции в рамках ЕС, латиноамериканские государства могут выстроить собственную траекторию выхода из группы экономик «грязного производства» и полностью в большинстве своем перейти на «чистые технологии».

Однако интеграция на Латиноамериканском континенте не лишена своих недостатков. Большинство стран погрязли в долгах и способны инвестировать в ту или иную отрасль «чистого производства» лишь сообща. Несмотря на то, что государства Латинской Америки в числе первых начали объединяться в политико-экономические группировки для решения совместных задач, внутренние противоречия, внешнее давление (в частности со стороны США) и ослабление мировой конъюнктуры не позволяют странам сделать качественный скачок в развитии с начала 60-х годов и по сей день^[5].

Неудачу в становлении большинства проектов интеграционных объединений можно объяснить неправильно выбранными ориентирами на начальном этапе. Эйфория от высоких темпов интеграции в рамках блока затмила глаза региональным лидерам. Низкий уровень экономического роста и нестабильная политическая ситуация (как внутри того или иного государства, так и межгосударственные локальные конфликты) явно тормозили интеграционную динамику. Кроме того, был ошибочно выбран путь регионализации по модели ЕС без учета национальных особенностей, который явно не подходил для этих стран.

В частности, Центрально-Американский субрегион в рамках торгово-экономического блока ЦАОР (в дальнейшем – ЦАИС) не достиг особых результатов. Основными причинами неудачи объединения стали высокая зависимость от внешних факторов роста, ограниченность ресурсов (в том числе, энергетического) и негативное влияние США в связи с огромным геополитическим значением данного субрегиона для мировой державы.

Что касается МЕРКОСУР, то это невероятно жизнеспособный межгосударственный блок, который представляет собой альтернативу панамериканской модели интеграции во главе с североамериканскими державами. «Общий рынок» стран Южной Америки чрезвычайно конкурентоспособен не только в латиноамериканском регионе, но и в глобальном масштабе. Это связано с тем, что он способен решать как торгово-экономические, так и политические и социальные вопросы ряда стран.

Динамичное развитие МЕРКОСУР позволило ему заключить соглашение с Евросоюзом, а также выступить по некоторым вопросам единым блоком в рамках ВТО. Однако на текущем этапе развития объединения можно отметить явное снижение темпов интеграции в связи отсутствием или же неспособностью долгосрочного прогнозирования. Более того, излишняя «американизация» внешнеполитических ориентиров привела к внутреннему размежеванию в рамках группировки, а высокая безработица по-прежнему остается одним из главных вопросов повестки дня.

Ситуация изменилась в лучшую сторону в результате прихода к власти «реформаторов» в Бразилии и Аргентине и создала предпосылки для решения одной из главных задач – создания единой валюты^[5]. Такие важные шаги, как создание единого Парламента МЕРКОСУР и формирование Таможенного союза, должны ускорить данный процесс. В этом случае откроются перспективы для вовлечения остальных стран региона в данный механизм сближения и унификации национальных государственных аппаратов и единых норм социальной и экономической политики.

Еще одним примером интеграционного объединения, заслуживающим отдельного внимания, является НАФТА. В данное торговое соглашение вовлечено лишь одно латиноамериканское государство – Мексика. Первоначально факт сотрудничества с североамериканскими государствами был значительно выгоден для нее, поскольку создавал исключительное положение по сравнению с другими странами региона при решении тех или иных проблем. Однако в дальнейшем подобное обособление начало отталкивать остальные государства в плане укрепления двустороннего сотрудничества. Кроме того, нельзя сказать, что внутри НАФТА также нет торгово-экономических споров и конфликтов. Существуют определенные противоречия в парах США – Мексика и США – Канада, причем упреки в каждом случае слышатся с обеих сторон.

В целом же можно отметить, что создание данного торгового блока было связано со стремлением США создать панамериканское финансово-экономическое, торговое, а в последующем и политическое объединение с явным акцентом на доминирующую роль США. Данное положение дел не устраивает большое количество государств Латинской Америки, в особенности Бразилию, которая претендует на роль не только региональной, но и глобальной великой державы. Например, показательным шагом является отказ обсуждать ряд вопросов в рамках двустороннего формата и стремление перенести их в плоскость США – МЕРКОСУР^[12].

Таким образом, практика создания и развития интеграционных блоков в Латинской Америки является ярким примером кооперации стран для ответа на самые насущные вопросы – преодоление периферийности и отсталости экономик и укрепление хозяйственных связей в рамках региона. Экономическая, политическая и даже «социальная» безопасность являются ключевыми пунктами в повестке дня для латиноамериканских государств.

Можно прийти к заключению, что процесс регионализации не проходит слаженно в Латинской Америке, то есть существуют определенные препятствия и преграды, которые необходимо преодолеть. В связи с этим оптимизация непредвиденных трансформационных издержек возможна лишь при выработке единого долгосрочного плана действия. При этом нельзя пренебрегать опытом экономической и политической интеграции в других регионах мира (в первую очередь, ЕС), а также постоянным влиянием США на данный регион. При соблюдении вышеперечисленных требований латиноамериканские страны будут способны совершить качественный скачок в развитии и создать фундамент для дальнейшего упрочнения межгосударственных связей.

***

Как отмечалось ранее, в рассмотренных регионах (АТР и Латинская Америка) существуют общие предпосылки для интеграции. Хотя еще не преодолены некоторые проблемы финансово-экономического характера, «благо регионализма» будет распространяться на всех участников интеграционного блока и затмит эффект «глобального управления» извне. Что важно, подобный процесс должен привести к формированию многополярного мира (но не хаотичного/анархичного, а гармоничного). Именно здесь и может понадобиться концепт «полиархии»^[19].

В западном понимании концепта «глобального управления» мировой порядок должен поддерживаться в добровольно-принудительной форме. С точки зрения нарождающихся региональных держав-лидеров, поддержание международных отношений должно осуществляться через методики взаимопонимания и согласования проводимых действий. Именно здесь сталкивается «право силы» и «сила права»^[1]. Но как построить такую систему МО, которая устраивала бы большинство государств и не вызывала особого раздражения у несогласного меньшинства? Ответом может стать концепт «полиархии», введенный Робертом Далем более полувека назад^[13].

Разумеется, концепт описывает «рафинированный вид» политической [внутриполитической] системы, характеризующейся отзывчивостью по отношению к гражданину, наличием основных институтов либеральной демократии, выборностью органов и политической конкурентностью. Именно под этим знаменем США, НАТО и другие производные (зависимые) государства и институты осуществляли «право сильного», используя агрессивные меры против «инакомыслящих». Но насколько эффективна эта политика? И возможно ли и насколько целесообразно применить концепт «полиархии» в рамках международных отношений? Именно к этому стремится Китай, создавший теорию «гармоничного мира». В этом же направлении движется Бразилия, проводя на протяжении долгих лет многовекторную политику «южноамериканской сверхдержавы»^[14]. Россия, продвигающая концепцию «многополярного мира» в рамках своей официальной внешнеполитической линии, также пытается найти альтернативу гегемонии единственной «сверхдержавы».

Ответ очевиден. Формирование альтернативной системы МО возможно лишь при поддержке близлежащих соседних государств и сотрудничестве с ведущими региональными державами. Это возможно при учете интересов всех членов интеграционного блока и сбалансированной «наднациональности» без перекосов (наиболее удачно осуществлять сотрудничество в Транстихоокеанском регионе получается у АСЕАН, есть также определенные успехи у МЕРКОСУР). Предложенную форму интеграционного плюрализма можно назвать «региональной полиархией», когда у государств-наций есть возможность участвовать в процессах обсуждения важнейших вопросов без жесткого принуждения к последующему исполнению, а также ощущать равенство/равнозначность всех субъектов, несмотря на различные финансово-экономические показатели и ресурсный потенциал^[8]. Данная форма миропорядка может устроить все государства, которые не согласны с существующими моделями глобального управления, и создать фундамент для дальнейшего развития региональных интеграционных комплексов.

***

После окончания холодной войны в зарубежном и российском научном сообществе появился некий идейно-политический вакуум. Новая система международных отношений, пришедшая на смену биполярности, не получила единого общепринятого названия. В то же время на практике сформировался один негласный лидер в лице США, который попытался взять на себя координацию «глобального управления» при параллельно существующих международных институтах. Вместе с тем в отдельных регионах мира ускорились интеграционные процессы, что было связано с нежеланием смириться с директивным управлением извне. В итоге появились достаточно стабильные региональные группировки, не столь обремененные «наднациональностью» по сравнению с ЕС (в особенности в АТР и Латинской Америке, а в последующем, и в едином нарождающемся Транстихоокеанском макрорегионе).

Процесс ускорения регионализации протекал вместе с глобализацией, что не оставило равнодушными региональные державы (в особенности, Россию, Китай, Бразилию), которые были вынуждены формировать собственную внешнеполитическую линию по интеграционным процессам. В результате у группы ведущих государств формируется единое понимание нового плюралистического миропорядка, в рамки которого идеально укладываются интеграционные комплексы. Данный феномен сопряжения региональных институтов не получил единого общего названия в мировом научном сообществе, однако уже сейчас есть исследования, в рамках которых различные межправительственные организации рассматриваются через призму концепта «полиархии». В связи с этим, авторы статьи предлагают рассмотреть новую модель «глобального управления», которая получила название «региональной полиархии».

^[1] Прим. авт. – В данной статье понятие «интеграции» рассматривается в широком понимании этого слова и приравнивается к понятию «регионализма». Таким образом, феномен Европейского Союза является не эталоном, а одним из казусов интеграционных процессов.

^[2] Прим. авт. – Глобальное управление под эгидой международных организаций не сводится лишь к роли ООН. Важно принять во внимание и влияние других глобальных институтов либеральной финансово-экономической и идейно-политической направленности, таких как МВФ, Всемирный Банк, ОЭСР и т.д.