Институционализация диалога государства и гражданского общества: критерии и этапы

Зайцев Александр Владимирович кандидат философских наук, доктор политических наук доцент, Костромской государственный университет 156005, Россия, Костромская область, г. Кострома, ул. Овражная, 20/23 Zaitsev Aleksandr Vladimirovich Associate professor of the Department of Philosophy and Political Studies at Nekrasov Kostroma State University 156005, Russia, Kostromskaya oblast', g. Kostroma, ul. Ovrazhnaya, 20/23, kv. 1 aleksandr-kostroma@mail.ru Другие публикации этого автора

Российские политологи и политические социологи едины во мнении, что для снижения социальной напряженности в современном российском социуме как воздух «необходима институционализация механизмов перманентного диалога властных структур с гражданским обществом». Институционализация диалога государства и гражданского общества не только «задаст «правила игры», но еще и сформирует элементы общественной системы, способной оказать благотворное «воздействие на бытующие в социуме ценности, коллективную идентичность, доверие и солидарность» ^{[1, с. 8]}.

Как утверждает Т.С. Шикина, «в регионах современного мира отчетливо наблюдается тенденция институционализации диалога». Однако в современной России «становление института диалога только начинается». И на пути процесса институционализации диалога, по ее мнению, «лежит много преград, коренящихся в историческом и социокультурном прошлом социума и объективных авторитарных устремлениях власти». Преодоление преград, институциональных ловушек и барьеров на пути поступательного и объективного процесса институционализации диалога «становится важной задачей на ближайшую перспективу развития общества» ^{[2, с. 228, 330]}. Особая роль в придании этому процессу большей динамики и управляемости принадлежит процессу создания теоретической основы или теории диалога государства и гражданского общества.

В.С. Рахманин полагает, что «институционализация политических диалогов» – это не только их легитимация, то есть законодательное закрепление в политической практике, но еще и «явленность», открытость, транспарентность, взаимообусловленность возрастания роли диалога возрождением и трансформацией публичной сферы жизни общества и публичной политики, где, собственно, и вызревает процесс институционализации диалога государства и гражданского общества ^{[3, с. 243]}.

В. Михеев и А. Иванова, рассматривая процесс институционализации диалога государства и гражданского общества, исходят из «широкого» и «узкого понимания» процесса его институционализации. Институционализация диалога государства и гражданского общества в широком смысле – это «сфера публичной политики… открытая, гласная, доступная для участия сфера общественной жизни, в которой субъекты политических и общественных отношений взаимодействуют друг с другом» ^{[4, с. 74]}. В узком понимании институционализация диалога государства и гражданского общества, как считают вышеназванные авторы, представляет собой процесс взаимодействия «институтов власти, гражданского общества, бизнеса, многообразных социальных групп, слоев по поводу реализации общественных интересов, производства, распределения и использования общественных ресурсов и благ с учетом волеизъявления народа и населения определенных территорий» ^{[4, с. 74]}.

В целом, соглашаясь с данной трактовкой диалога государства и гражданского общества, хотелось бы отметить, что в данной интерпретации речь идет не столько о процессе институционализации диалога, сколько о дескриптивном перечислении и описании содержательной стороны межсубъектного взаимодействия акторов диалога. Институционализация – это не «сфера» и не «взаимодействие». Институционализация – это темпоральный процесс, процедура, путь хабитуализации диалогических практик. В результате его укоренения в публичной политике, когда отдельные и спорадические практики диалогического взаимодействия государства и гражданского общества приобретут устойчивый и повторяющийся характер, они будут институционализироваться, то есть станут привычным, регулярным и повторяющимся типом двухсторонней коммуникации, симметричного обмена информацией. Институционализация – в смысле превращения диалога в институт – является, скорее, результатом, чем процессом, разворачивающимся в ходе интерсубъективного взаимодействия и протекающим в настоящее время в достаточно узком анклаве публичного пространства и публичной политики с участием сильного государства и слабого гражданского общества современной России ^{[5, с.188-191],[6, с. 84-88],[7, с. 313-318]}.

Очень важным, как представляется автору статьи, является вопрос осмысления этапов институционализации и определения критериев того, когда завершается институционализация и появляется новый политический институт. В решении этих проблем, как и по целому ряду других вопросов единства во взглядах среди неоинституционалистов нет.

Институционализация у П. Бергера и Т. Лукмана выступает как процесс возникновения, установления и передачи социального порядка. В этом процессе присутствуют три последовательных этапа: типизация, объективация и легитимация. Необходимым условием типизации, или процесса возникновения институтов, является хабитуализация ^{[8, с. 32]}. Хабитуализация, то есть опривычивание (от англ. habitual опривычивание), предшествует появлению института. Но именно типизация является началом появления нового института. При этом институт определяется П. Бергером и Т. Лукманом как «взаимная типизация опривыченных действий» ^{[8, с. 92]}.

Второй этап институционализации, или объективация, предполагает превращение института в объективную социальную реальность.

Третий этап институционализации – это легитимация, или оправдание, существующего социального порядка, расширение его за пределы жизни одного поколения. «Легитимация, – как пишут П. Бергер и Н. Лукман, – создает новые значения, служащие для интеграции тех значений, которые уже свойственны различным институциональным процессам» ^{[8, с. 53]}.

Таким образом, мы можем сказать, что П. Бергер и Н. Лукман, а также целый ряд зарубежных и российских авторов рассматривают институционализацию как относительно длительный динамический процесс, имеющий ряд стадий и начинающийся тогда, когда какая-либо потребность начинает осознаваться как общая, а не как частная или партикулярная ^{[9, с. 147-153]}.

Г.Л. Тульчинский выделяет пять последовательтных стадий динамики институционализации нормативно-ценностных систем (НЦС):

1. Стадия выработки нового осмысления. Характеризуется минимальной степенью организации. Коммуникация участников носит спорадически случайный и во многом личностно-доверительный характер;

2. Стадия выработки когерентного понимания (коалиция). Характеризуется несколько большей устойчивостью связей и отношений между специалистами, которые начинают объединять себя в группу единомышленников. Подобная избирательность в общении «уплотняет» коммуникацию, хотя само общение носит слабо регламентированный характер — типа «тусовки».

3. Стадия парадигмы. Общение начинает носить систематический характер (семинаров, конференций, переписки, обмена научными материалами на ранних стадиях (рукописи, препринты, заявки)). Делаются попытки выработать программные материалы, пробиться в СМИ.

4. Стадия сплоченной группы (ассоциации). На этой стадии когерентное понимание уже фиксируется участниками деятельности в явной форме программного заявления. Коммуникация становится все более ограниченной рамками группы, в которой выделяются признанные лидеры, между которыми может существовать разделение сфер влияния. Важным моментом на этой стадии являются успех и социальное признание.

4. Стадия формализации. На этой стадии в НЦС фиксируется формальная организационная структура. НЦС становится юридическим лицом, проходит регистрацию, обеспечивает финансирование, трудоустройство функционеров, стимулирование деятельности профессионалов, формируется писаный кодекс поведения (устав, положения, должностные инструкции) [10 с. 80-82].

С точки зрения М.В. Павенковой, институциональный цикл содержит четыре основных фазы: доинституционализации, институционализации, институциональный (включая периоды институционального состояния) и деинституционализации ^{[11, с. 9]}. Данную схему, на наш взгляд, следует дополнить фазой реинституционализации, то есть возрождения ранее деинституционализированного института общества (например, института частной собственности).

Несколько иную позицию занимет Р.Л.Джепперсон. Он фактически игнорирует доинституциональную фазу и пишет о четырех типах институциональных изменений: создании института (институционализации), институциональном развитии, деинституционализацию и реинституционализацию. Три из этих четырех фаз (создание института, преращение существования и воссоздание его) являются длящимися процессами. И только институциональная фаза является временем бытия, то есть фактического существования данного института ^{[12, c. 49]}.

Однако, как утверждает О.И. Зазнаев, ссылаясь на Д. Джаджа, институционализация продолжается и после создания института. Это означает, что «продолжается процесс (пусть медленный и постепенный) изменений института, который реагирует на внешнюю по отношению к нему среду» ^{[12, с.49]}.

С точки зрения автора статьи в институциональной динамике может наблюдаться не только линейный, но и волнообразный (синосуидальный) тип развития, связанный как с укреплением, так и с ослаблением (но не с деинституционализацией!) уровня институционализации данного института. Исходя из этого, институционализация должна рассматриваться как сложный институциональный цикл, состоящий из ряда самостоятельных этапов (по подэтапов), фаз или стадий институционализации. Степень институционализации, как на институциональном этапе, так и в фазе институционализации, может быть различной. В подтверждение данного тезиса можно сослаться на мнение Г. Бен-Дора, который писал о «полуинституционализации» и даже о «квазиинституционализации» ^{[13, р. 315–316]}.

Что касается этапов или стадий институционализации диалога государства и гражданского общества в современной России, то здесь можно, на наш взгляд, выделить, по крайней мере, три этапа.

Первый этап связан с началом перестройки, когда в публичный политический дискурс и в повседневную политическую практику стали входить такие понятия, как диалог и гражданское общество. Данная интенция, проявившаяся еще при М.С. Горбачеве, продолжилась и при Б.Н. Ельцине. Однако это был первоначальный, то есть еще доинституциональный этап, когда формирующееся гражданское общество было еще крайне слабо, чтобы выступать в качестве реального партнера в диалоге с государством.

В период президентства Б.Н. Ельцина в стране появилось большое количество некоммерческих организаций, на которые российская власть и бизнес мало обращали внимания и которые в основном финансировались из-за рубежа, получая материальную помощь в виде грантов. Какой-либо целенаправленной и внятной политики государства по отношению к гражданскому обществу не существовало. Сигналы, исходящие от гражданских активистов и общественных организаций о необходимости налаживания диалога власти и общества, поддержки и практической реализации в 1990-е годы со стороны государства не получили. Хотя и сам Б.Н. Ельцин и его ближайшее окружение декларативно заявляли о своей готовности выстраивать партнерские отношения с формирующимся и растущим некоммерческим сектором российского социума.

Второй этап институционализации диалога государства и гражданского общества, как мы полагаем, начался после прихода к власти В.В. Путина. Уже в первом послании Федеральному собранию В.В. Путин, адресуя свои слова не только политической элите, но всему обществу, заявил: «Политика, построенная на основе открытых и честных отношений государства с обществом, защитит нас от повторения прежних ошибок, явится базовым условием нового общественного договора» ^[14]. Тем самым «президент подчеркнул, что власть в нашей стране готова идти на диалог с гражданским обществом» ^{[15, с. 201]}. Эта же интенция красной нитью проходит и во многих других последующих публичных политических дискурсах В.В. Путина.

В День России 12 июня 2001 года Президент В.В. Путин впервые встретился с представителями общественных некоммерческих негосударственных организаций России. Открывая встречу, он обратил внимание на то, что власть в России «достаточно окрепла, чтобы поддерживать и обеспечивать демократические права и свободы граждан, и готова это делать». Поэтому он желает, чтобы в нашей стране «власть и общественные организации были союзниками». А для этого необходимо, чтобы в современной России «сложился позитивный диалог власти и гражданского общества» ^[16].

21 ноября 2001 года на открытии Гражданского форума в Москве В.В. Путин выступил с программной речью, сфокусировав внимание на стратегии взаимодействия общественных организаций и власти. В этом небольшом, но исключительно важном выступлении проблема институционализации диалога государства и гражданского общества проходит буквально «красной нитью» через весь месседж, адресованный властью гражданским активистам, НКО, общественным организациям и всему гражданскому обществу. Спецификой данного публичного мероприятия стало то обстоятельство, что оно (в отличие от Общероссийского гражданского форума, прошедшего в ноябре 2013 г.) было проведено по инициативе власти под патронажем Президентской администрации, а местом встречи государства и гражданского общества стал Кремль. Еще на этапе организации Гражданского форума у целого ряда представителей общественности возникли сомнения по поводу его репрезентативности, а в адрес власти зазвучали первые упреки в имитационно-показном и искусственном характере попытки институционализации диалога «сверху» и «насаждении» его сугубо административными методами.

Для того чтобы развеять эту тревогу, уже в начале своей речи В.В. Путин отметил, что российское гражданское общество пока нельзя считать окончательно сформированным. Ведь даже в условиях развитой демократии вряд ли найдутся страны, где процесс формирования гражданского общества является окончательно завершенным. В России же этот процесс еще только начинается. В.В. Путин публично опроверг беспокойство о том, что российское «государство пытается подмять под себя гражданское общество, сделать его управляемым». При этом он особо подчеркнул, «что гражданское общество не может быть сформировано по инициативе власти, по ее желанию или указке». Поэтому перед государством стоит «только одна задача – сформировать максимально благоприятную среду для его развития» ^[17]. Ведь без партнерских отношений между властью и гражданским обществом не может быть ни сильного государства, ни процветающего, благополучного общества. Никогда ранее до В.В. Путина власть не уделяла такого огромного внимания проблеме диалога государства и гражданского общества.

Процесс институционализации диалога государства и гражданского общества в современной России сопровождался созданием целого ряда диалогических механизмов, инструментов и процедур, получивших нормативное закрепление в качестве федеральных законов ^{[18, с. 65-66]}. Важным, но в то же время спорным и противоречивым шагом на пути становления гражданского общества и институционализации его диалога с государством стало формирование Общественной палаты РФ, учрежденной в соответствии с Федеральным законом от 4 апреля 2005 года. Появление данного закона было связано с реализацией замысла по усилению связи гражданского общества с органами государственной власти. Общественная палата была призвана стать площадкой для широкого общественного диалога, где должны были публично обсуждаться гражданские инициативы, осуществляться общественный контроль над институтами публичной власти, обеспечиваться обратная связь между гражданами и государством. Приняв решение о создании Палаты, государство тем самым «признало недостаточность имеющихся в России институтов гражданского общества, непрочность связи гражданского общества и органов публичной власти, необходимость расширения форм контроля народа за государством» ^{[19, с. 146]}.

Известны и другие, ранее никем из политических лидеров не практиковавшиеся дискурсивные практики В.В. Путина в формате его ежегодных диалогов с народом в «прямом эфире». На протяжении всего, достаточно противоречивого этапа первоначальной институционализации диалога государства и гражданского общества шел поступательный процесс постепенного увеличения степени открытости и прозрачности (транспарентности) государства перед обществом. При этом под открытостью мы подразумеваем особого рода демократичность в сфере государственного управления информацией, сущность которой состоит «в наличии правовой и фактической возможности у граждан и их объединений участвовать в формировании государственной политики, государственных и муниципальных управленческих решений и в контроле их исполнения» ^{[20, с. 178-179]}.

В целом, подводя некоторые итоги, можно констатировать, что на первоначальном этапе институционализации диалога государства и гражданского общества были созданы определенные коммуникативные механизмы, диалоговые площадки и диалоговые институции. На данном этапе был принят ряд законодательных актов, повышающих открытость и прозрачность власти, институционализирующих процесс общения и взаимодействия власти с отдельными гражданами, общественными объединениями и некоммерческим сектором в целом. При этом инициатива в этом процессе в основном исходила от государственной власти.

Начало второго этапа институционализации диалога государства и гражданского общества было положено протестными акциями конца 2011-го – начала 2012 года. Важную роль в углублении процесса институционализации диалога сыграла разработка, обсуждение и последующее принятие Федерального закона «Об общественном контроле в РФ». А также организация в ноябре 2013 года Общероссийского гражданского форума, который, в отличие от Гражданского форума 2001 года, был проведен без участия власти и окончательно закрепил со стороны гражданского общества запрос на равноправную диалогическую коммуникацию с государством в диалогическом формате.

Избирательный цикл 2011-2012 годов вывел на первый план в публичном политическом дискурсе государства и гражданского общества, власти и оппозиции концепт диалога. О необходимости диалога заговорили все: средства массовой информации, депутаты, бизнесмены, правозащитники, эксперты, аналитики, политологи, чиновники и даже простые граждане. О диалогическом дискурсе вспомнил средний класс и представители политической элиты, власть и ее политические оппоненты, церковь и даже полиция.

И, что самое важное, о налаживании реальной конструктивной коммуникации с гражданами задумались представители высшего эшелона власти политической и деловой элиты, включая В.В. Путина и Д.А. Медведева. «Сегодня качество нашего государства отстает от готовности гражданского общества в нем участвовать, – заявил в одной из предвыборных программных статей В.В. Путин. – Наше гражданское общество стало несравненно более зрелым, активным и ответственным. Нам надо обновить механизмы нашей демократии. Они должны «вместить» возросшую общественную активность» ^[21].

В целом можно сказать, что избирательный цикл 2011-2012 годов дал мощный импульс для общественно-политического развития нашей страны и углубления общественного диалога. По мнению Л.Н. Тимофеевой, «нормальный политический дискурс» между властью и оппозицией немыслим без двух дискурсий: конфликтной и согласительной. В нашей стране мы до сих пор «имеем неполноценный политический дискурс, который сужает поле согласия, а расширяющего поле согласия – согласительного дискурса не получается» ^{[22, с. 165]}. Власть же по-прежнему не хочет слушать и слышать оппозицию, принимать во внимание даже какие-то ее отдельные конструктивные предложения, идеи и взгляды. А оппозиция игнорирует то позитивное, что удается на практике сделать власти, в том числе в сфере институционализации пока все еще достаточно ограниченного и несимметричного диалога государства и гражданского общества.

В конце 2012 года Аналитический центр Ю. Левады провел социологическое исследование о неоправдавшихся надеждах россиян. Опрос выявил разочарование значительной части респондентов в связи с так и несостоявшимся в конце 2011-го – начале 2012 года равноправным диалогом власти и гражданского общества. Этот, а также ряд других опросов, проведенных этим же социологическим центром, показали, что общественное мнение россиян рассматривает диалог власти и оппозиции как необходимое условие существования в обществе гражданского мира, общественного согласия и стабильности общественно-политической ситуации в стране в целом.

На вопрос о том, как будет действовать В.В. Путин после его избрания Президентом РФ на третий срок, следует ли ему обсуждать свои действия с представителями общественности, протестного движения, лидерами оппозиционных партий, 27% респондентов ответили определенно «да», 41% скорее «да», 13% скорее «нет», и лишь 4% определенно «нет» ^[23]. На вопрос «Как вы считаете, Путин будет скорее стремиться вступить в диалог с представителями протестного движения и оппозиционных партий – или постарается отомстить им за критику его действий во время предвыборной кампании?», 45% респондентов посчитали, что В.В. Путин будет стремиться вступить в диалог с представителями протестного движения и оппозиционных партий; 15% от числа опрошенных высказали мнение, что Президент постарается отомстить представителям протестного движения и оппозиционных партий за критику его действий во время предвыборной кампании; 28% высказали мнение, что он не будет делать ни того, ни другого, и 13% затруднились с ответом на этот вопрос ^[23]. Как видим, большинство (хотя и менее половины респондентов) высказали мысль о необходимости налаживания конструктивного взаимодействия на основе диалога в переговорном формате с гражданским обществом, в том числе с лидерами оппозиции и протестного движения.

В то же самое время социологические исследования показали, что общественное мнение стало более скептически относиться к способностям В.В. Путина идти на компромиссы и диалог. Если в 2007-2008 годах способность идти на компромиссы и умение вести диалог в качестве одной из сильных сторон личности В.В. Путина оценивал каждый четвертый (25%) россиянин, то электоральный цикл 2011-2012 годов существенно снизил число лиц, разделяющих данную точку зрения, уменьшив их количество практически в два раза. По данным аналитического центра Ю. Левады, этой точки зрения остались привержены лишь 13% респондентов в феврале 2011 года, 11% в августе этого же года и 12% в апреле 2012 года ^[23].

Видимо, для того, чтобы изменить общественное мнение, В.В. Путин уже во время «прямой линии» 25 апреля 2013 года заявил так: «Я с оппозицией не только готов разговаривать – я и разговариваю постоянно. Что касается так называемой несистемной оппозиции, мы и им предлагаем этот диалог. Некоторые оппозиционные деятели просто уклоняются от этих диалогов». И далее: «Мы не просто готовы, а хотим этой дискуссии, но цивилизованной и профессиональной, открытой и понятной». Дискуссия, по словам Президента, очень полезна, «но только тогда, когда она приобретает здоровые и цивилизованные формы» ^[23].

Конечно, процесс институционализации диалога государства и гражданского общества имеет немало проблем, связанных с имитацией диалога, использованием манипулятивных технологий, оттеснением части оппозиции от масс-медийного публичного пространства и даже дискредитации ее в глазах общественности. Многие из этих и других фактов были вызваны осложнением внешнеполитической ситуации и стремлением ряда зарубежных стран использовать институты гражданского общества РФ в борьбе против существующей власти ^{[24, с. 34]}. Тем не менее, процесс институционализации диалога продолжается, хотя и имеет ряд существенных особенностей в сфере публичной политики современной России. И сейчас, определяя его дальнейшее развитие, очень важно оценить тот уровень институционализации интерацкции государства и гражданского общества, на которой она в настоящее время находится.

В политической науке имеются различные подходы к разработке измерения институционализации. Так, например, большую популярность приобрел подход С. Хандингтона, применявшийся им к измерению институционализации политического порядка и состоявший из четырех парных категорий для его сравнения:

- «адаптивность – ригидность»;

- «сложность – простота»,

- «автономность – зависимость»,

- «сплоченность – раздробленность» ^{[25, c. 34-37]}.

Как отмечает О.И. Зазнаев, «этот набор критериев с завидным постоянством воспороизводится в тех или иных вариациях (полностью или частично) в западной литературе» ^{[12, с.45]}. Одни авторы дополняют точку зрения С.Хандингтона новыми критериями, другие критикуют его за то, что тот смешивает причины и следствия, как например, В. Рэндэлл и Л. Свозанд. При этом существет крайне широкий «спектр мнений относительно критериев институционализации» ^{[12, с. 46]}. Среди таковых можно назвать Дл. Ловенберга, С. Пэттерсона, Дж. Коуплэнда, Д. Джаджа, А. Понебианко, С. Мэйуноринга, Т. Скалли, М. Куэнзи, Дж, Лембрайта и многих других. Однако ни один из существующих подходов к измерению институционализации так и не получил всеобщего признания и поддержки. Так, для измерения степени институционализации партийных или электоральных систем, политических режимов и свободы слова, прав человека или института импичмента применимы различные инстументы и методики. Поэтому все попытки выработать единый подход «к измерению институционализации отдельных институтов, не увенчались успехом» ^{[26, с. 60]}.

В результате до сих пор как зарубежным, так и российским политологам не удалось «создать даже грубую метрическую шкалу институционализации». А задача «измерения степени институционального развития», как замечает О.И. Зазнаев вслед за Р.Л. Джепперсоном, представляет собой наиболее «слабое место в институциональных дискуссиях» ^{[12, с. 43, 42-43]}. Проблема заключается еще и в том, что «каждый институт требует особых критериев для измерения» степени или уровня его институционализации ^{[26, с.60]}. Однако выработать применимую для всех институтов шкалу измеренения практически невозможно. Поэтому, как констатировал суть данной проблемы О.И.Зазнаев: «Вопрос о том, что такое политическая институционализация, остается открытым» ^{[27, с.73]}.

Вместе с тем попытки выработки критериев измерения и оценки степени институционализации политических институтов не прекращаются. В итоге большинство авторов сходятся на том, что в самом общем виде измерительную матрицу можно представить в следующем виде:

- высокий уровень институционализации;

- средне высокий уровень институционализации;

- средний уровень институционализации;

- средне низкий уровень институционализации;

- низкий уровень институционализации ^{[26, с.61]}.

Представляется, что данная оценочная система может быть использована в качестве в качестве горизонтальной флуктационной шкалы для определения уровня институционализации диалога государства и гражданского общества. Однако, на наш взгляд, ее необходимо дополнить еще одним показателем: отсутствие институционализации. Что касается вертикальной шкалы, то здесь могут быть применены следующие критерии и признаки институционализации, сформулированные автором с учетом уже существующих подходов к данной проблеме и на основе институциональной специфики диалога государства и гражданского общества:

1. Инфуззионность. Внедрение и закрепление в политической науке и практике, общественном сознании и в масс-медицйном дискурсе концепта «диалог государства и гражданского общества».

2. Системность. Существование разнообразных регулярных диалогических практик на местном, региональном, государственном и надгосударственном уровне.

3. Устойчивость. Появление в практике публичной коммуникации все новых и новых каналов и механизмов диалога, диалоговых площадок, форм и методов диалогических интеракций государства и гражданского общества.

4. Функциональность. Наличие ряда специфических функций, присущих диалогу государства и гражданского общества как институту публичной политики.

5. Структурность. Наличие ссложнено организованной структурной организации и инфраструктуры диалога государства и гражданского общества.

6. Институциональный дизайн. Место диалога государства и гражданского общества в институциональном дизайне публичной политики.

7. Дифференциальность. Внутренне дифференцированная, но единая система типов (кластеров) диалога государства и гражданского общества.

8. Автономность. То есть независимость/зависимость от интересов конкретных социальных акторов и субъектов публичной политики.

9. Технологичность. Использование PR-диалога как политической технологии для нижения степени конфликтности во взаимодействии государства и гражданского общества.

10. Нормативность. Наличие и разработка новых нормативно-законодательных актов, регламентирующих процедуры коммуникации государства и гражданского общества в сфере публичной политики.

Использование данных признаков (критериев) позволит нам сделать выводы о степени институционализированности диалога государства и гражданского общества на основе осуществленного нами анализа.

На основании проведенного нами экспертного опроса (30 человек), а так же с учетом результатов диссертационного исследования характера и степени институционализации диалога государства и гражданского общества мы получили следующие результаты:

Таблица № 1

Как видно из выше приведенной Таблицы № 1, диалог государства и гражданского общества в сфере публичной политики является социально-политическим институтом, находящимся на средне низком уровне институционализации. Наиболее слабой позицией (отсутствие институционализации) оказалась автономность данного института, что, на наш взгляд, свидетельствует, прежде всего, о слабости коммуникативных ресурсов гражданского общества и о его зависимости от государства. Так же недостаточно развита нормативная база, определяющая и регулирующая диалоговые процедуры, место и роль диалога в институциональном дизайне публичной политики. Главный же вывод заключается в том, что диалог государства и гражданского состоялся, хотя и находится на начальной фазе своей институционализации ^{[28, с. 1231-1ё236]}. ^{[29, с. 62-89],[30, с. 1-41, [31, с.134-143]}.