Анализ практики привлечения бенефициаров организации к ответственности по ее долгам

Киреева Анастасия Викторовна кандидат юридических наук Киреева Анастасия Викторовна, кандидат юридических наук, доцент, ведущий научный сотрудник Лаборатории исследования бюджетной политики Института прикладных экономических исследований РАНХиГС при Президенте России (119571, г. Москва, проспект Вернадского, 82, стр.1) 119571, Россия, г. Москва, проспект Вернадского, 82, стр. 1 Kireeva Anastasia Viktorovna PhD in Law Ph.D. in Jurisprudence, Leading Researcher of the laboratory of Budgetary Policy of the Institute for Applied Economic Research Russian Academy of National Economy and Public Administration under the President of the Russian Federation 119571, Russia, gorod Moskva, g. Moscow, ul. Prospekt Vernadskogo, 82, str.1 Kireeva@iet.ru Другие публикации этого автора

Актуальность исследования обусловлена, попытками законодателя и судов усилить ответственность лиц, фактически контролирующих бизнес, по долгам организаций, используемых ими для ведения предпринимательской деятельности. Подобные попытки в последние несколько лет предпринимались, как в сфере гражданских, так и публичных правоотношений, однако были не всегда последовательными и четко скоординированными, что, по мнению автора исследования, привело к усилению асимметрии ответственности бенефициаров предпринимательской деятельности по различным видам долгов контролируемых ими организаций.

В настоящее время лицо, контролирующее деятельность организации, может быть привлечено к ответственности по ее долгам по различным правовым основаниям, включая п. 2 ст. 67.3 ГК РФ, п. 3 ст. 6 ФЗ Закона «Об акционерных обществах» и п. 3 ст. 6 ФЗ Закона об ООО, п.3 ст.67.3 и п.3.ст.53 ГК РФ, а также п. 3 ст. 6 ФЗ Закона «Об акционерных обществах» и п. 3 ст. 6 ФЗ Закона «Об обществах с ограниченной ответственностью»,  ст. 1064 ГК РФ («генеральный деликт»); пп. 2, 3, 4 п. 2 ст. 45 Налогового кодекса РФ, устанавливающие возможность переноса налоговой задолженности материнских и дочерних компаний, а также п. 4 ст. 10 и п. 1 ст. 189.23 Закона «О несостоятельности (банкротстве)», устанавливающего субсидиарную ответственность лиц, контролирующих должника. При этом российское юридическое сообщество в последние несколько лет концентрировалось преимущественно на анализе гражданско-правовой доктрины «проникновения под корпоративную вуаль», которая исследовалась, как с позиций компаративистики ^[1,2], так и с позиций российской законотворческой и правоприменительной практики ^[3,4], в рамках которой интерес представляют две взаимосвязанных разновидности ответственности лиц, контролирующих деятельность организации: ответственность перед внешними кредиторами контролируемой ими компании (далее - «внешняя» ответственность, установленная в настоящее время п. 2 ст. 67.3 ГК РФ) и ответственность перед самой контролируемой компанией и ее миноритарными акционерами/участниками (далее - «внутренняя» ответственность, установленная п. 3 ст. 53.1 и п. 3 ст. 67.3 ГК РФ), которая также может, при определенных обстоятельствах, к примеру, в случае банкротства, трансформироваться в ответственность перед внешними кредиторами. Однако проблему привлечения лиц, контролирующих деятельность организации, к ответственности по ее долгам следовало бы рассматривать и в более широком смысле – в качестве сочетания гражданско-правовых и иных институтов, позволяющих взыскивать с задолженность организаций с их бенефициаров, включая правовые возможности, предоставляемые для этого Налоговым кодексом. Необходимость комплексного анализа норм, позволяющих привлечь лиц, контролирующих деятельность организации, к ответственности по ее долгам обусловлена следующими факторами. Во-первых, общностью целей применения данных институтов. Во-вторых, неизбежным возникновением противоречий между столь значительным числом норм, позволяющих преодолеть «корпоративный щит»: скажем, формально применяемый вне банкротства институт «внешней» ответственности, предусмотренный п. 2 ст. 67.3 ГК РФ, предусматривает возможность солидарной ответственности должника и контролирующих его деятельность лиц (теоретически - приводящей к  необоснованному приоритету в удовлетворении требований одного из потенциальных конкурсных кредиторов), тогда как Закон о банкротстве – только субсидиарную, и при наличии особых условий; ст. 45, 46, 47 НК РФ, в отличие от Закона о банкротстве, дают налоговым органам преимущества перед иными кредиторами должника, позволяя принудительно взыскать недоимку вне рамок процедуры банкротства; отсылки к положениям ГК РФ при вынесении решений о возмещении ущерба, причиненного бюджету гражданином, виновным в совершении налогового преступления, приводят к тому, что на него может быть возложена обязанность погашения недоимки по налогам, взимаемым с организаций, в результате чего взыскание ущерба, осуществляемое по нормам гражданского права, вступает в противоречие с логикой налогового законодательства и т.д. В-третьих, на практике распространено одновременное использование судами положений гражданского и налогового законодательства, для разрешения одного спора, к примеру, мотивировочная часть решений, выносимых в рамках налоговых споров, часто содержит отсылки к положениям ГК РФ, обосновывающим ответственность контролирующих лиц по долгам контролируемой организации (Определение Судебной коллегии по гражданским делам ВС РФ от 27.01.2015 № 81-КГ14-19; Постановление ФАС Северо-Западного округа от 15.05.2002 по делу № А56-17968/01 и др.), равно как и наоборот, при рассмотрении спора, имеющего гражданско-правовые основания, суд может обращаться к институтам налогового права, к примеру, к понятию постоянного представительства иностранной компании, аффилированной с должником (Постановление Президиума ВАС РФ от 26.03.2013 г. № 14828/1 по делу № А40-82045/11-64-444). Таким образом, говорить о полной обособленности институтов частного и публичного права, связанных с привлечением лиц, контролирующих деятельность организации, к ответственности по ее долгам, нельзя. В-четвертых, интерес представляет вопрос о том, насколько эффективны различные правовые инструменты переноса задолженности организаций на контролирующих их деятельность лиц и одинаковый ли уровень правовой защиты обеспечивается различным категориям кредиторов, предъявляющих требования, вытекающие из гражданско-правовых и публично-правовых обязательств организации-должника. Хотя, теоретически все кредиторы должны иметь равные процедурные возможности для взыскания задолженности с организации-должника и контролирующих ее лиц, на практике гражданско-правовые и публично-правовые инструменты защиты их интересов работают с различной степенью эффективности, что позволяет говорить об асимметрии ответственности контролирующих лиц по различным видам долгов контролируемой ими организации. Так, предпринятая в рамках Федерального закона от 05.05.2014 № 99-ФЗ ^[5] попытка ослабления корпоративного щита в гражданско-правовых отношениях, в целях усиления «внешней» ответственности лиц, контролирующих деятельность организации, фактически потерпела неудачу ^[6,7]: в середине 2015 г. Федеральным законом от 29.06.2015 № 210-ФЗ в абз. 2 п. 2 ст. 67.3 ГК РФ были внесены поправки, исключающие солидарную ответственность основного общества по сделкам, одобренным основным обществом на общем собрании дочернего, а также одобренным органом управления основного общества. Тем самым в гражданских правоотношениях «корпоративный щит» был в значительной степени восстановлен, а ситуация вернулась к тому положению вещей, которое существовало до реформ, в период действия ст. 105 ГК РФ: ГК РФ декларирует возможность взыскания задолженности юридического лица с контролирующих его лиц в солидарном порядке и вне банкротства, однако на практике эта возможность ограничена как условиями, содержащимися в п. 2 ст. 67.3 ГК РФ, и условиями, установленными в п. 3 ст. 6 Закона об АО и п. 3 ст. 6 ФЗ об ООО, которые, будучи избыточными по отношению к положениям ст. 53.1 и 67.3 ГК РФ, затрудняют их практическое применение,  ограничивая ответственность контролирующего общества случаем дачи «письменных» указаний, чего ему, как правило, не требуется. Что касается судебной практики, то в направлении «внешней» ответственности лиц, контролирующих деятельность организации, наступающей вне процедур банкротства, она практически не формируется - большинство споров до последнего времени рассматривались с применением ранее действовавшей ст. 105 ГК РФ, что также подтверждает предположение о практической бесполезности положений абз. 2 п. 2 ст. 67.3 ГК РФ, п. 3 ст. 6 ФЗ Закона Об АО и п. 3 ст. 6 ФЗ Закона об ООО.

Примечание: хотя практика применения ст. 105 ГК РФ, в свое время так и не получила системного обобщения, которое позволило бы говорить о формировании прецедентного регулирования, недостаточная определенность формулировок старой редакции ст. 105 ГК РФ не препятствовала также и периодическим попыткам «проникновения под корпоративную вуаль». По данным некоторых экспертов ^[8], в общей сложности, с 2000 по 2015 гг. имело место, как минимум, 566 споров данной направленности, при этом более 46% из них пришлось на период 2013-2015 гг. Следует также учесть, что напрямую доктрина «снятия корпоративной вуали» упоминалась только в 14 судебных спорах, из которых высшими судами было рассмотрено два (Определение ВАС РФ от 23.12.2013 N ВАС-16126/13 по делу № А40-41781/13-69-197 и Постановление Президиума ВАС РФ от 24.04.2012 N 16404/11 по делу N А40-21127/11-98-184 по делу «Парекс-банка»). Имелся и ряд судебных решений, в мотивировочной части которых содержались упоминания о том, что присутствие в деловой цепочке офшорной компании, скрывающей данные о бенефициарах, свидетельствует о ее использовании в противозаконных целях, что позволяет проигнорировать ее участие в сделках и/или привлечь скрываемых бенефициаров офшорной компании к солидарной ответственности по ее обязательствам ^[9,10,11] (Постановления Президиума ВАС РФ от 26.03.2013 г. № 14828/1 по делу № А40-82045/11-64-444 и от 28.01.2014 № 14302/13 по делу № А40-117845/2012-158-879). Однако даже наличие подобных выводов, сделанных Президиумом ВАС РФ, не привело к практическим результатам для сторон. В конечном счете, в 2015-2016 г., истцы проиграли судебные споры, возвращенные на новое рассмотрение (Постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 26.05.2016 № 09АП-4817/2016 по делу № А40-82045/11, Постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 12.01.2015 № 09АП-43886/2014-ГК по делу № А40-117845/12 и Постановление Арбитражного суда Московского округа от 15.05.2015 № Ф05-5393/2013 по делу № А40-117845/12-158-879).

Практика привлечения лиц, контролирующих деятельность организации, к ответственности за убытки, причиненные контролируемому лицу («внутренняя» ответственность), напротив, формируется довольно активно. Базой для ее развития в последние три года стало Постановление Пленума ВАС РФ от 30.07.2013 № 62 «О некоторых вопросах возмещения убытков лицами, входящими в состав органов юридического лица».

Следует отметить, что после принятия Постановления Пленума ВАС РФ № 62 вопросы «внутренней» ответственности лиц, контролирующих хозяйственное общество, были урегулированы и новой редакцией п.3 ст.67.3 ГК РФ и п.3 ст.53.1 ГК РФ, однако новые положения гражданского законодательства оказались слишком общими и повлияли на судебную практику существенно меньше, чем Постановление № 62.  Во-первых, п.3 ст.67.3 ГК РФ и п.3 ст.53.1 ГК РФ дублируют друг друга в части привлечения к ответственности основного общества, причинившего вред дочерней организации, отчасти также дополняя собою «генеральный деликт». При этом круг лиц, которые могут быть привлечены к ответственности по нормам п. 3 ст. 53.1 ГК РФ шире: ее действие распространяется не только на основное общество, но и иных лиц, «имеющих фактическую возможность определять действия» контролируемой организации…» ^[12,13]. Во-вторых, на законодательном уровне, как и ранее, недостаточно четко определена форма вины контролирующего лица, в результате чего вопрос об условиях наступления «внутренней» ответственности по-прежнему решается на уровне судебной практики.  

К настоящему времени судами допускается ответственность директора за убытки, причиненные организации, как в результате недобросовестных, так и неразумных действий. Т.е. риски привлечения руководства организации к ответственности за результаты нормальной хозяйственной деятельности в последние три года выросли. На практике они смягчаются только тем, что большинство споров, в которых истец ссылался на «неразумность» директора, де-факто связано с его недобросовестными действиями. (См., напр., Постановление Пятнадцатого арбитражного апелляционного суда от 16.09.2015 № 15АП-14724/2015 по делу N А32-14305/2015; Постановление Арбитражного суда Северо-Кавказского округа от 14.10.2015 № Ф08-7409/2015 по делу № А53-22323/2013, Постановление Арбитражного суда МО от 20.11.2015 N Ф05-16340/2015 по делу N А40-161661/13 и пр.) К примеру, «неразумным», а де-факто недобросовестным, было признано соглашение директора общества-должника с кредитной организацией о сокращении сроков погашения долга и, соответственно, увеличении размера единовременных платежей по кредиту, в результате которого должник не смог расплатиться в срок, и к банку перешли права на дорогостоящий объект недвижимости, являвшийся предметом залога. Поскольку доказать факт сговора между банком и директором вне рамок уголовного расследования затруднительно, истец воспользовался ссылкой на «неразумность» подобных действий, а суды согласились с его доводами (Постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 13.07.2015 N 09АП-25736/2015 по делу N А40-4891/14). При этом около половины споров, связанных с привлечением директора к ответственности за причиненные организации убытки, возникает в процессе банкротства, по инициативе конкурсного управляющего, заинтересованного в возврате имущества организации, отчужденного в результате недобросовестных действий директора, или в его увеличении за счет компенсации руководителем управленческих решений, не отвечающих критерию разумности. К примеру: Постановление Арбитражного суда ВВО от 17.05.2016 N Ф01-1459/2016 по делу N А82-18523/2009 (неудачная попытка конкурсного управляющего взыскать убытки, возникшие в результате подписания руководителем графика погашения задолженности, который организация не смогла выполнить); Постановление Арбитражного суда ВВО от 21.04.2015 N Ф01-1124/2015 по делу N А28-12134/2012 (неудачная попытка конкурсного управляющего привлечь директора к ответственности за убытки, возникшие в результате заключения кредитных договоров); Постановление Арбитражного суда ВСО от 08.04.2016 N Ф02-1220/2016 по делу N А33-6170/2013 (неудачная попытка конкурсного управляющего признать убытками, причиненными организации, сумму ее долга перед поставщиком, которую директор погасил из средств компании. По мнению конкурсного управляющего, действия бывшего руководителя причинили вред должнику и кредиторам. Однако, в удовлетворении требования было отказано, так как бывший руководитель должника действовал в пределах своих полномочий по осуществлению обычной хозяйственной деятельности, а снятые им денежные средства израсходованы на нужды должника).

Примером, когда «неразумность» действий директора все-таки стала основанием для преодоления корпоративного щита, можно считать следующий спор: директор организации, одновременно с этим являвшийся ее единственным учредителем, был привлечен к ответственности за причиненные ей убытки по иску конкурсного управляющего. «Убытки» возникли в силу того, что в течение последнего года перед банкротством компании директор сдал имущество арендатору по цене, которую суд счел заниженной вопреки доводам ответчика об отсутствии возможности заключения договоров на более выгодных условиях, ввиду возможного прекращения подачи электроэнергии и отопления в спорные помещения, судами не были учтены. (Постановление Арбитражного суда ВВО от 12.11.2015 № Ф01-4367/2015 по делу N А43-23579/2014). Данный пример показывает, что критерий «разумности» действий директора теоретически позволяет привлечь его к ответственности даже по нормальным хозяйственным операциям.

На фоне расширения практики привлечения к ответственности директора организации, имеются лишь незначительное число решений, в которых Верховный суд РФ, а также нижестоящие суды, ссылаясь непосредственно на п. 3 ст. 67.3 и п. 3 ст. 53.1 ГК РФ, пытались привлечь к ответственности основное общество. (См., напр., Определение ВС РФ от 29.02.2016 N 307-ЭС15-20188 по делу № А56-85928/2014 и ранее принятое по данному вопросу Постановление Арбитражного суда СЗО от 21.10.2015 по делу N А56-85928/2014; Определение ВС РФ от 21.04.2016 по делу N 302-ЭС14-1472, А33-1677/13). При этом суды не склонны привлекать контролирующую компанию к ответственности в отсутствии признаков явных злоупотреблений с ее стороны, и даже при наличии признаков умысла, основное общество может быть освобождено от ответственности по формальным признакам. Так, в пользу основного общества было вынесено Определение ВС РФ от 20.05.2015 № 303-ЭС14-7854 по делу № А51-15241/2013. Суть спора заключалась в следующем: материнская компания принудила дочернюю заключить лицензионный договор на использование товарного знака. По мнению дочерней компании, цена сделки была завышена, однако суды не нашли оснований «для вывода о принципиальном отсутствии какой-либо экономической целесообразности в заключении спорного договора»: товарный знак являлся общеизвестным и реально использовался в хозяйственной деятельности дочерней компании; экспертные методики оценки его рыночной стоимости, представленные дочерней компанией, ВС РФ счел оспоримыми и вернул дело нижестоящим судам с рекомендацией принять во внимание возражения ответчика к методике экспертной оценки. Таким образом, наличие хотя бы некоторых экономических оснований у сделки, заключенной между дочерним и основным обществом, позволило последнему избежать ответственности и переложить бремя доказывания на истца. Постановление Арбитражного суда СЗО от 30.11.2015 № Ф04-26863/2015 по делу № А27-24543/2014 также было вынесено в пользу основного общества. Суть спора заключалась в следующем: между дочерним обществом и его мажоритарным акционером был заключен договор на регулярные поставки угля, которые мажоритарным акционером [в нарушение договора] не оплачивались, а дочернее общество продолжало отгружать товар. Миноритарный акционер счел, что тем самым ему причинены убытки, и обратился в суд с иском о взыскании «убытков в виде задолженности по договору поставки», а также упущенной выгоды в виде дополнительного дохода, извлеченного мажоритарным акционером в результате предоставления из причитающихся дочернему обществу денежных средств процентных займов аффилированным лицам. Суды отказали истцу, сделав вывод о невозможности предъявления акционером косвенного иска о взыскании задолженности перед обществом, возникшей из договора: суд исходил из того, что «задолженность по договору не может быть квалифицирована в качестве убытков для акционера или общества». В пользу основного общества было принято и Постановление Арбитражного суда Поволжского округа от 17.03.2015 № Ф06-20187/2013 по делу № А57-2133/2013. Суть спора заключалась в следующем: основной участник предоставлял дочерней организации нефть для последующей переработки, однако цена работ, по мнению миноритарных акционеров дочерней организации, была занижена, в связи с чем, по их мнению, ей были причинены убытки. По их мнению, между дочерней организацией и ее основным участником была заключена сделка с заинтересованностью, которая не была одобрена общим собранием. Суды, признав факт взаимной зависимости (по нормам ранее действовавшего п. 3 ст. 105 ГК РФ), а также факт заключения сделки с заинтересованностью, тем не менее, отказали истцам в удовлетворении исковых требований по формальным основаниям. По мнению суда, у работ по переработке нефти отсутствует зафиксированная антимонопольными органами рыночная цена, а методика ее расчета, представленная истцами, оспорима.

Практика привлечения к ответственности представителей коллегиальных органов управления и учредителей хозяйственных обществ также не получила широкого распространения по причине отсутствия специальных норм об ответственности членов коллегиальных органов управления организации в ГК РФ ^[14], а также законах об АО и ООО и неопределенности перечня действий членов коллегиального органа, которыми могли бы быть причинены убытки обществу (Постановление ФАС СЗО от 21.06.2013 по делу N А21-5030/2012 и др.). Как следствие, взыскать с убытки, причиненные организации, с членов коллегиального органа можно лишь руководствуясь ст. 15 и ст. 1064 ГК РФ. При этом истцам, даже в делах о банкротстве, как правило, удается выиграть лишь те споры против представителей коллегиальных органов управления, в рамках которых им удалось собрать доказательства явных злоупотреблений со стороны ответчика. (См., напр., Определение ВС РФ от 16.08.2016 N 301-ЭС16-9142 по делу N А82-13348/2013; Постановление Арбитражного суда ВВО от 04.05.2016 N Ф01-791/2016, Ф01-1252/2016, Ф01-1250/2016 по делу N А82-13348/2013; Постановление ФАС ЗСО от 27.09.2013 по делу N А46-28342/2012 и др.). Так, суды отказывают истцам во взыскании убытков с членов коллегиального органа управления, основываясь на том, что неразумность и недобросовестность их действий не доказана, даже в случае, когда цена сделки, приводящей к образованию убытков не соответствовала уровню рыночных цен (Постановление АС ВВО от 05.05.2016 N Ф01-1565/2016 по делу N А43-21107/2013; Постановление ФАС ЦО от 17.03.2011 по делу N А68-3143/10; Постановление ФАС УО от 11.05.2010 N Ф09-10702/08-С4), либо, когда совершенные обществом сделки привели к отчуждению особо ценных активов и невозможности дальнейшего продолжения работы (Постановление ФАС СЗО от 21.06.2013 по делу N А21-5030/2012).

Практика привлечения к ответственности иных лиц, имеющих «фактическую возможность определять действия юридического лица, в том числе возможность давать указания лицам…» также не получила сколько-нибудь широкого распространения. Одним из немногих примеров, когда к ответственности были привлечены бенефициары организации, является Постановление Арбитражного суда Московского округа от 07.09.2016 N Ф05-10027/2016 по делу N А41-65262/2015: истец предоставил фармацевтической компании в аренду складские помещения. Она длительное время не оплачивала ни арендную плату, ни коммунальные платежи, а когда накопилась солидная задолженность, разделилась на несколько новых юридических лиц. Арендодатель вынужден был обратиться с иском о взыскании задолженности в солидарном порядке к вновь созданным организациям и, к лицам, контролирующим их деятельность (в порядке, предусмотренном ст. 60 и п. 3 ст. 53.1 ГК РФ). Деятельность всех солидарных ответчиков контролировалась одной компанией, которая не напрямую, а через еще одно юридическое лицо, являлась их основным учредителем и назначила во всех контролируемых организациях одного и того же генерального директора. В результате суды признали ее одним из солидарных должников, несмотря на тот факт, что она напрямую не входила и в капитал, ни в органы управления первоначального должника, а также созданных на его базе новых компаний.  Одновременно имеется целый ряд примеров, когда суды отказывали в привлечении к субсидиарной ответственности лиц, являющихся или могущих являться бенефициарами деятельности компании, но не входящими в состав органов управления. К примеру: Постановлением Девятого арбитражного апелляционного суда от 01.07.2016 N 09АП-23030/2016 по делу N А40-250765/15 в схожей ситуации (истец пытался взыскать в солидарном порядке долги по арендной плате с реорганизованной компании, ее кипрского мажоритарного акционера и группы созданных им компаний) в удовлетворении иска о было отказано по формальным основаниям: в ходатайстве о привлечении соответчиков истец указывал на то, что указанные лица могли влиять своими действиями на наступление для него указанных в п. 3 ст. 60 ГК РФ негативных последствий, однако не указал, какие конкретно действия были совершены каждым из указанных лиц и каким образом они способствовали наступлению для него негативных последствий. Постановлением Девятого арбитражного апелляционного суда от 15.08.2016 N 09АП-32186/2016 по делу N А40-165110/14 было отказано во взыскании убытков, причиненных сделками с фиктивными контрагентами (неплатежеспособными, не ведущими деятельности и не обладающими имуществом) с руководителя и нескольких граждан, последовательно занимавших должность главного бухгалтера пострадавшей организации. Отказ также был осуществлен по формальным основаниям: спорные договоры не были признаны недействительными (хотя, с точки зрения высших судов, выраженной в Постановлении Пленума ВАС РФ № 62, этого и не требуется), и, как следствие, причинно-следственная связь между действиями руководителей должника возникновением убытков, была признана недоказанной. Имеется ряд решений, на основании которых отказано в привлечении к ответственности по долгам общества его акционеров/участников, не имеющих статуса основного общества, на том основании, что они не входят в состав органов управления обществом и, как следствие, на них не распространяется действие ст. 71 Закона АО/ст. 44 Закона об ООО. К числу таких решений можно отнести Постановление Арбитражного суда ВСО от 18.09.2015 N Ф02-3823/2015, Ф02-3828/2015 по делу N А33-13616/2014. Нередко суды отказывают в привлечении к солидарной ответственности собственников имущества организации должника, не занимающих официальных должностей в его органах управления. К примеру, Определениями ВС РФ от 23.08.2016 N 304-ЭС16-9994 по делу N А46-2350/2011 и от 31.05.2016 N 306-ЭС14-7472(2) по делу N А12-12951/2012 было отказано в привлечении администрации муниципальных образований к субсидиарной ответственности по долгам муниципальных унитарных предприятий - банкротов.

Однако наиболее значимые за последние несколько лет изменения произошли в сфере привлечения лиц, контролирующих деятельность организации, к ответственности по ее налоговым долгам:

- пунктом 4 Постановления Пленума ВАС РФ № 62 допускается ответственность директора в ситуациях, когда общество было привлечено к публично-правовой ответственности - налоговой, административной и т.п., если не смог доказать, что они были вызваны отсутствием единообразного толкования спорных сделок, как на доказательство своей добросовестности. Указанные выводы Пленума ВАС РФ стали одними из наиболее спорных, поскольку к публично-правовой ответственности изначально привлекается организация, а не ее руководитель. Более того, уклонение от уплаты налогов совершается в интересах организации - именно она является приобретателем необоснованной налоговой выгоды. Таким образом, даже доказанный факт недобросовестности организации – налогоплательщика, сам по себе, не может служить единственным доказательством наличия корыстного интереса у ее руководителя. На его основании можно утверждать, что он своими действиями причинил ущерб бюджету, но нельзя утверждать, что эти действия были направлены на причинение ущерба организации, или ее акционерам. Однако практика переноса публично-правовой ответственности на директора получила широкое распространение. Всего, по состоянию на сентябрь 2016 г., п. 4 Постановления № 62 упоминается в 97 решениях. Из них 32 связаны с последующим банкротством организации, а споры были инициированы конкурсным управляющим. Прочие иски были поданы учредителями и новыми руководителями оштрафованных организаций. Подобные решения, как правило, обосновываются следующим образом: к применению налоговых санкций всегда приводят виновные действия руководства организации, как следствие, руководство компании обязано возместить причиненный ущерб. В 2016 г. данная практика получила и законодательное подкрепление: был принят Федеральный закон от 23.06.2016 № 222-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации», которым в п. 4 ст. 10 Федерального закона «О несостоятельности (банкротстве)» была включена презумпция виновности руководителя организации-банкрота, если сумма долгов, возникших «вследствие правонарушения» составляет более половины от общего размера требований кредиторов третьей очереди. Наиболее проблемным здесь является вопрос о том, какие долги организации автоматически будут перекладываться на ее директора: только связанные с уплатой штрафов, или также недоимки и пени, упоминаемые в решении, выносимом налоговым органом «в результате совершения правонарушения»;

- принят ряд решений, имеющих прецедентное значение, позволяющих взыскать с директора недоимку и пени, начисленные организации (в т.ч.  по налогам, не взимаемым с физических лиц), в ситуации, когда он был привлечен к уголовной ответственности за уклонение от уплаты налогов (Определение Судебной коллегии по гражданским делам ВС РФ от 27.01.2015 № 81-КГ14-19). При этом, ввиду отсутствия в НК РФ самостоятельного института взыскания налоговых убытков с контролирующего организацию лица, суды вынуждены ссылаться на «генеральный деликт» (ст. 1064 ГК РФ);

- в 2015-2016 гг. активно развивалась судебная практика по п. 2 ст. 45 НК РФ, в т.ч. суды применяют взыскание недоимок с новой организации, создаваемой бенефициарами старой компании, ранее брошенной с налоговыми долгами (Письмо ФНС России от 18.11.2015 N СА-4-7/20176@ «О направлении и использовании в работе Определением Верховного Суда РФ от 02.11.2015 N 305-КГ15-13737»; Постановление АС МО от 31.10.2014 по делу N А40-28598/2013); предельно широко толкуют понятие взаимной зависимости компании должника и компании, в которую переводятся активы, прибыль и клиенты должника; сложившаяся в последние годы практика позволяет ряду экспертов говорить и о том, что риски привлечения бенефициаров к ответственности не прекращаются даже после исключения основного должника из ЕГРЮЛ ^[15,16].

В совокупности, это позволяет сделать следующие выводы:

1) предпринимательские риски для лиц, контролирующих деятельность организации, особенно в случае возникновения у нее долгов, имеющих публично-правовую природу, увеличились, а правовая неопределенность, ввиду отсутствия единообразной судебной практики, усилилась;

2) различные группы бенефициаров организации привлекаются к ответственности по ее долгам с различной степенью вероятности; наибольшие риски несет ее директор;

2) усилилась асимметрия ответственности контролирующих организацию лиц по ее долгам, имеющим гражданско-правовую и публично-правовую природу: по долгам, имеющим гражданско-правовую природу, «внешняя» ответственность, наступающая вне банкротства, практически отсутствует, тогда как взыскание налоговых долгов с материнских и дочерних компаний распространено; в рамках банкротства частные кредиторы и налоговые органы также имеют разный арсенал инструментов защиты своих интересов: личная ответственность директора по налоговым штрафам фактически презюмируется; при желании, суды могут расширительно толковать и новые положения п. 4 ст. 10 Закона «О несостоятельности (банкротстве)», возлагая на директора и обязанность погашения недоимок и пеней. Кроме того, налоговым органам доступны дополнительные инструменты получения доказательств вины лиц, контролирующих организацию-должника, включая международные запросы данных о лицах, контролирующих иностранные, в т.ч., офшорные компании, допросы свидетелей (ст. 90 НК РФ), а также истребование информации о налогоплательщике у третьих лиц (ст. 93.1 НК РФ).

Таким образом, при сохранении «корпоративного щита» в гражданских правоотношениях, в налоговой сфере он близок к исчезновению.