Историко-политические аспекты стратегии США в отношении Афганистана и государств, являвшихся центрально-азиатскими республиками СССР

В начале1990-х годов военно-политическое руководство Соединенных Штатов Америки приступило к активизации мероприятий по реализации американских жизненно важных интересов в рамках своей геополитической стратегии, направленной на глобальное доминирование ^[1]. Такой подход американской администрации основывался на ряде серьезных изменений в военно-политической обстановке. Ограниченный контингент советский войск был выведен из Афганистана, а в 1991 г. Советский Союз распался, тем самым предоставив центрально-азиатским республикам возможность самостоятельно развиваться. Все это создавало некий «вакуум власти» и давало Вашингтону уникальный шанс для закрепления США в Афганистане с последующим «вовлечения» стран Центральной Азии (Казахстана, Туркменистана, Узбекистана, Таджикистана и Киргизии) в свою сферу влияния.

Необходимость достижения Вашингтоном этой цели определялась, в первую очередь, стратегически важным положением Центрально-Азиатского региона.

В.Парамонов, определяя роль Центральной Азии, отмечает, что «находясь в «сердце» азиатского континента, данный регион является своеобразными «вратами» в ряду стратегически важных регионов Евразии ^[2]. На востоке расположены Китай и страны Азиатско-тихоокеанского региона; на юге – Афганистан, страны Ближнего Востока и ряд других исламских государств; на западе и на севере – Кавказ, Турция, Европа, Россия». В этой связи «от того, в каком направлении будет развиваться обстановка в государствах Центральной Азии во многом будет зависеть баланс сил на обширном пространстве планеты. Любые события, «происходящие в странах Центральной Азии, будут иметь свое отражение не только на региональном уровне, но и могут вызывать изменения в геополитическом балансе сил на всем евразийском континенте, который признанно остается осью мирового развития» ^[2].

Эта точка зрения совпадала с мнениями экспертов американской геополитики. Так, например, Зб.Бжезинский называл Центральную Азию наряду с Кавказом и Афганистаном «Евразийскими Балканами», очевидно, развивая известный афоризм У.Черчилля относительно балканского полуострова ^[3]. В этом смысле важность Центральной Азии определялась Зб. Бжезинским возможностью использования его положения для организации успешного давления на потенциальных врагов США, таких как Российская Федерация и Китай. Приоритетную цель Вашингтона он видел в том, «чтобы «заполнить» образовавшийся после крушения СССР «вакуум силы» в регионе, противостоять развитию любого рода интеграционных процессов в регионе, используя тактику «разделяй и властвуй» ^[3].

Такие взгляды оказали влияние на формирование у официального Вашингтона уже в начале 1990-х годов четко определенной теоретической концепции в отношении необходимой политики в Центральной Азии и Афганистане. При этом, как указывает В.Парамонов, «внешнеполитическая стратегия США в отношении стран Центральной Азии основывается преимущественно на геополитических соображениях, прямоточном подходе, учитывающем собственные стратегические приоритеты и интересы» ^[2].

Анализируя теоретическую концепцию США в отношении политики в Центральной Азии и Афганистане, следует, на наш взгляд, вслед за современными исследователями этой проблематики выделять группы политических и экономических целей ^{[4, 5]}.

В политической сфере предполагалось не допустить образования новой евразийской общности центральноазиатских государств, способной самостоятельно, либо под контролем со стороны третьей державы претендовать на самостоятельную роль в геополитике.

Экономической, не менее важной целью, являлось установление контроля над многочисленными запасами региональных энергоресурсов. Важный элемент подхода Соединенных Штатов проявлялся в контексте задачи обеспечения американской конкурентоспособности в глобальной экономике, в том числе в международных финансах.

Реализация указанного приоритета должна была, по мнению Вашингтона, во-первых, обеспечить доступ американскому бизнесу к разработке месторождений, а во-вторых – обеспечить протекционистское отношение к американским компаниям со стороны высшего руководства республик, что являлось бы залогом вытеснения возможных конкурентов ^[6].

Естественно, что в рамках достижения указанных целей американская администрация должна была организовывать всяческое противодействие активной политике своих конкурентов в регионе. Зб.Бжезинский в этой связи прямо заявлял о необходимости борьбы против «имперских тактических приемов России» ^[3].

Другими словами, в Центральной Азии и Афганистане Вашингтон планировал поэтапно решать две взаимосвязанные задачи. На первом (переходном) этапе главной задачей Вашингтона являлось недопущение усиления влияния возможных конкурентов, а также постепенный «демонтаж» рецидивов советской государственности и влияния Российской Федерации. Понятно, что США тогда учитывали ограниченность собственных возможностей в регионе. На втором этапе планировалось активизировать политику в отношении стран Центральной Азии с целью поддержки в суверенных государствах рыночных преобразований и создания на их основе политических режимов «управляемых демократий» ^{[7, 8]}.

Следует однако, отметить, что, несмотря на сравнительно быстрое оформление теоретического аспекта стратегической линии в отношении региона, на практическом уровне первоначально имело место явное несоответствие проанализированной выше модели.

С течением времени внешнеполитические приоритеты Вашингтона в отношении Афганистана и Центральной Азии претерпели определенную эволюцию и подверглись существенному изменению в рамках отдельных периодов. Остановимся на анализе этой проблемы подробнее.

Распад СССР закрепил уверенность Вашингтона в победе проамериканских сил в Афганистане. Действительно режим М.Наджибуллы, лишившись поддержки со стороны Советского Союза, фактически был обречен.

Осознание данного факта Вашингтоном изменило тактику Белого Дома в Афганистане. Перспектива оформления проамериканского правительства первоначально заставила американскую администрацию использовать все средства для обеспечения мирной передачи власти моджахедам. При этом традиционно американские стратегии пытались завуалировать свои истинные цели ссылками на гуманистические и демократические принципы.

В начале 1990-х годов американская администрация преследовала в Афганистане главную цель – обеспечить содействие внутриполитическому регулированию и приходу к власти проамериканских сил. США на данном этапе нужен был предсказуемый и зависимый Афганистан, который не играл бы существенной роли в региональной политике. Этот тезис был обусловлен, в первую очередь, переориентацией американской «большой игры» в регионе на Пакистан, что объяснялось в том числе и психологическими факторами ^{[9, 10]}.

Очевидно, что афганское направление американской внешней политики, которое представляло собой «передовой фронт» «холодной войны» объективно исчерпало себя после крушения СССР. Такая «переоценка ценностей» в отношении стратегической роли Афганистана привела к тому, что требование «справедливого и демократического» политического урегулирования и обеспечения афганского самоопределения» очень скоро превратилось в схоластическую цель американской внешней политики без какого-либо практического содержания.

Пассивность и невнимание американской администрации к афганскому вопросу на практическом уровне нашли выражение в существенном поэтапном сокращении экономической и военной помощи моджахедам ^[11]. Американские правящие круги мотивировали этот факт тем, что, по их мнению, дальнейшее предоставление финансовой помощи оппозиции лишь усугубляет внутриполитическую ситуацию. Кроме того, американская администрация в данный период времени стремилась учитывать и интересы Российской Федерации, согласившейся на роль стратегического партнера США и болезненно реагирующей на эскалацию напряженности вблизи границ СНГ.

Активизация политики США в отношении Афганистана совпала по времени с началом операции «Буря в пустыне». В частности, именно в 1991 году произошел окончательный поворот в политике Вашингтона по отношению к афганской исламской оппозиции, что нашло свое отражение в том, что, начиная с 1991 г., США окончательно перестали оказывать ей финансовую помощь ^[12]. Такая позиция американской администрации была вызвана противоречивым отношением лидеров афганской оппозиции к военной акции против Ирака.

Другим свидетельством постепенной переориентации политики Вашингтона в отношении исламской оппозиции являлось отношение американской администрации к деятельности афганского временного правительства, которое было образовано оппозиционными силами еще в конце 1989 года. В частности, несмотря на оказание ему формальной поддержки со стороны администрации Дж. Буша, высшие государственные советники весьма скептически оценивали его перспективы, затягивая процесс официального его признания, выдвигая неосуществимые требования в его адрес. В этой связи, как указывает А.С.Иващенко, «критика лидерами различных афганских политических сил, входящих в состав афганского временного правительства, в первую очередь, Г.Хекматьяром, Б.Раббани и А.Сайяфом американских нападок на исламское государство, продемонстрировала отсутствие у Вашингтона каких-либо существенных общих интересов с исламскими радикалами» ^[13].

Результатом эволюции афганской политики США в начале 1990-х годов являлся отказ Вашингтона от силового решения афганской проблемы и стремление к мирному урегулированию конфликта, что на практике означало осуществление попыток привести к власти марионеточные политические силы. Однако независимая позиция афганских политических сил, все более эволюционировавших в сторону исламского фундаментализма, привела в конечном итоге к взаимному отчуждению.

В результате, к 1994 году политические контакты между афганскими моджахедами – участниками гражданской войны и официальным Вашингтоном фактически были сведены к нулю.

Новый этап развития внешнеполитической линии США в отношении Афганистана совпал по времени с образованием нового субъекта политических отношений – Исламского движения талибов. Несмотря на отсутствие у боевиков четко определенной политической программы и централизации управления, к 1996 году талибы силовыми методами установили контроль над значительной территорией Афганистана. Большинство соседних с Афганистаном государств с настороженностью восприняли появление новой политической силы, представленной преимущественно военными и имеющей светский характер. Однако для Вашингтона такое изменение внутриполитической ситуации означало появление очередного шанса для реализации собственных интересов. В частности, талибы рассматривались в качестве средства для достижения политической стабилизации в стране.

Другими словами, как считает А.Г.Зуев, после провала попыток опереться на моджахедов, выходом из положения Вашингтон посчитал образование «новой силы», способной положить конец внутриафганским распрям. «Ставка была сделана на Исламское движение талибов, которое должно было поглотить или просто разгромить не подчинившиеся ему военно-политические группировки в Афганистане» ^[14].

В Вашингтоне появление Исламского движения талибов было воспринято с оптимизмом, причем не только на официальном уровне, но и в рамках общественного мнения. При этом позитивный имидж нового политического движения, по мнению газеты, определялся демократичностью состава его участников, а также его светских характером. Фактическая поддержка нового движения была выражена и на официальном уровне, например в выступлении замгоссекретаря США Р.Рафеля ^[15].

В 1996-1997-х годах со стороны Вашингтона последовали активные шаги в афганском направлении. В частности, «в 1996 году состоялась поездка в страну сенатора Х. Брауна, в ходе которой он имел официальные встречи, в частности, с лидером Исламского движения талибов М.Омаром. Американская фирма «Юнокал» активизировала экономические контакты с талибами» ^[16]. Вместе с тем, до официального признания Исламского движения талибов дело не дошло, что было вызвано, в первую очередь, политикой талибов в вопросах обеспечения прав человека.

Кардинальное изменение отношения США к исламским фундаменталистам было связано с сотрудничеством последних с международными террористическими организациями, представители которых в конце 1990-х годов совершили террористические акты с многочисленными жертвами против американских дипломатических представительств. Поворотным моментом в этой связи явился отказ талибов выдать Усаму бен Ладена в «неверную страну», даже при условии, что Вашингтон докажет его причастность к совершенным террористическим актам. В ответ на это, США в 1998 г. организовали ракетный удар по убежищу бен Ладена в Афганистане и Судане, а в 1999 г. ввели против режима ИДТ экономические санкции.

Новая попытка США опереться на «доверенное лицо» в Афганистане провалилась. Главная цель – обеспечение политической стабильности в стране в интересах Вашингтона – не была достигнута. В этой связи к началу нового тысячелетия основным приоритетом политики США в отношении Афганистана стало силовое давление с целью ликвидации ИДТ. Данное обстоятельство создавало опасный прецедент и, как представляется, только обострило ситуацию, что и показали, в первую очередь, события 11 сентября 2001 г.

Политика США в отношении Центрально-Азиатского региона в течение 1990-х годов также претерпела определенную эволюцию, в рамках которой происходила ее интенсификация и уточнялись цели. Возникновение независимых государств в Центральной Азии, естественно, приветствовалось администрацией США. Активный процесс дипломатического признания новых независимых государств (ННГ) Центральной Азии со стороны США проходил уже в 1991 году и в первой половине 1992 года При этом декларировалась готовность к организации всестороннего сотрудничества с этими странами в контексте оказания помощи на пути к построению «суверенной демократии». Одновременно формировались и обосновывались стратегические подходы и инструментарий для организации регионального политического влияния ^[17].

На практическом уровне «рабочей» концепцией внешней политики Вашингтона в отношении стран Центральной Азии вплоть до прихода к власти президента Б. Клинтона являлось «ограниченное участие». Другими словами, на этом этапе Вашингтон был заинтересован, во-первых, в обеспечении политической стабилизации и бесконфликтного развития региона, а, во-вторых – в постепенной ликвидации «советского наследства» и недопущении формирования и усиления нового «центра силы» в регионе.

Как отмечал А.А.Казанцев, линия, проводившаяся Соединенными Штатами в этот период времени, «не отличалась от общей стратегии в отношении постсоветских государств: они выступали за демократизацию политической жизни и за проведение рыночных преобразований. При этом отношения с Россией воспринимались как ключевые, а ННГ были на далекой периферии американского внимания» ^[18].

Вашингтон стремился противодействовать двум существующим в регионе, по мнению чиновников американского госдепартамента, опасностям интересам США. Во-первых, речь шла о нивелировании возможности исламизации региона, а во-вторых, о ликвидации гипотетической ядерной угрозы со стороны Казахстана, на территории которого после крушения Советского Союза имелся определенный запас ядерного вооружения. Вторую проблему Вашингтону удалось решить достаточно быстро. Уже в 1992 г. Казахстан, присоединившись к соглашению об ограничении распространения ядерного оружия (Лиссабонский протокол), официально признал свой безъядерный статус.

Касательно первого аспекта, США стремились распространить на страны Центрально-Азиатского региона принципы, сформулированные еще президентом В.Вильсоном, которые декларировали возможность и необходимость «свободы самоопределения в контексте построения суверенной демократической государственности». Используя разнообразные средства, Вашингтон достиг немалых успехов на данном направлении, привив центральноазиатским государствам устойчивый стереотип «суверенности».

Приход к власти Б.Клинтона ознаменовал начало нового этапа в определении политики США в Центральной Азии. Главной его составляющей можно назвать курс, направленный на ослабление влияния России на постсоветском пространстве и параллельно – усиление американского проникновения в этот регион. Непосредственным выражением новой логики американского подхода стало послание президента Б. Клинтона к конгрессу, в котором он «призвал подвергнуть сомнению возможность реализации интересов Российской Федерации в регионе и декларировал необходимость проведения более «активной» политики» ^[19].

Начался процесс включения стран Центральной Азии в практическую доктрину «вовлечения» и «расширения», характерную для общей направленности внешней политики США после 1991 г. На первоначальном этапе он предполагал поддержку демократических преобразований в центральноазиатских странах.

В 1996 г. этот процесс активизировался. Теоретическое обоснование новой региональной стратегии сформулировал специальный советник госсекретаря США по независимым государствам Дж.Коллинз. По его мнению, «основными целями политики Вашингтона должны являться следующие:

поддержка политического суверенитета каждого из независимых государств;

оказание помощи и поддержки в становлении институтов рыночной экономики;

обеспечение интеграции в мировое сообщество

поощрение мирных, бесконфликтных отношений в регионе;

предотвращение распространения оружия массового поражения» ^[20].

В контексте реализации указанных целей основным содержанием этого периода стала интенсификация влияния США во всех сферах общественной жизни центральноазиатских государств.

Тем не менее, несмотря на активизацию американской внешней политики в Центральной Азии, характерной ее чертой являлась неготовность к чрезмерно активным действиям, поскольку это противоречило имиджу администрации Б. Клинтона как «защитника демократии». Внешняя политика характеризовалась постоянным поиском приемлемого баланса между политикой «вовлечения» и благожелательного нейтралитета в отношении стран с «правильно организованной демократией». Именно поэтому контакты со странами Центральной Азии развивались преимущественно по линии экономического сотрудничества.

Ситуация изменилась во время второго срока нахождения у власти администрации Б.Клинтона, что было связано, в первую очередь, с позицией нового государственного секретаря М.Олбрайт. Основным вектором американской политики в отношении региона стала борьба с российским «неоимпериализмом». Другими словами, если ранее Вашингтон априори, хотя и с оговорками, признавал центральноазиатские государства зоной приоритетного влияния Российской Федерации, то в рассматриваемый период времени основной его целью становилось прямое соперничество с Россией за сферы влияния. В контексте реализации этой цели США стали широко применять дифференцируемый подход к странам региона, а главным методом – развитие двустороннего сотрудничества с отдельными государствами.

Логическим завершением курса на «активизацию» центральноазиатского направления в политике стало принятие конгрессом США в 1999 г. «Акта о стратегии в отношении Шелкового пути». В этом документе четко фиксировались долгосрочные приоритеты США в регионе. В частности, в нем декларировалась нацеленность американской администрации на поддержку и укрепление экономического и политического суверенитета центральноазиатских стран, институтов демократии и гражданского общества, необходимость развития всестороннего сотрудничества с США, в первую очередь, в сфере топливной энергетики. Именно этот документ в конечном итоге определил дальнейшую эволюцию внешнеполитической стратегии Вашингтона в отношении стран региона в начале XXI века.

Завершая анализ американской внешнеполитической доктрины, реализуемой в 1990-е годы в отношении стран Центральной Азии и Афганистана, следует констатировать следующее.

В начале 1990-х гг. в связи с геополитическими изменениями, связанными с крушением СССР и окончанием «холодной войны», внешнеполитическая доктрина США кардинально трансформировалась. Ее содержание в конечном итоге стали определять концептуальные построения Зб.Бжезинского. Основным приоритетом новой концепции становилось стремление к формированию однополярного мира, другими словами, к воссозданию «неоколониальной» системы в новых условиях. Логичным следствием ее практической реализации являлся тезис о том, что жизненно важные интересы Вашингтона стали охватывать все регионы мира.

Вместе с тем, после военной операции «Буря в пустыне» Белый Дом четко обозначил прагматический подход к осуществлению внешнеполитических мероприятий. Интенсивность политики в тех или иных регионах определялась наличием у Вашингтона необходимой ресурсной базы.

В этой связи в Центральной Азии и Афганистане Белый Дом стремился к проведению утилитаристской политике, предполагающей при малом вложении средств достижение определенных результатов в рамках указанной внешнеполитической концепции. При этом именно в этот исторический период времени Вашингтон заложить «фундамент» для будущего «стратегического рывка» в регионе. Предпосылками для этого являлись как объективные экономические интересы, так и субъективные факторы, такие как активизация конкурентов и нарастающая «исламская угроза». Уже в 1999 г. сложившаяся в регионе ситуация способствовала активизации этого направления внешней политики США.