Политико-правовые аспекты становления советской однопартийной системы (1917-1922)

Трофимов Егор Викторович ORCID: 0000-0003-4585-8820 доктор юридических наук заместитель директора по научной работе, Санкт-Петербургский институт (филиал) Всероссийского государственного университета юстиции (РПА Минюста России) 199178, Россия, г. Санкт-Петербург, 10-я линия В.О., 19, лит. А, каб. 36 Trofimov Egor Viktorovich Doctor of Law Deputy Director for Science, St. Petersburg Institute (Branch) of the All-Russian State University of Justice 199178, Russia, g. Saint Petersburg, 10-ya liniya V.O., 19, lit. A, kab. 36 diterihs@mail.ru Другие публикации этого автора

К началу XX века государственный строй Российской империи претерпел ряд существенных изменений, которые после первой российской революции кристаллизовались в системе думской монархии, отражавшей движение от авторитаризма к конституционным либеральным ценностям. Государственная Дума, органы местного самоуправления, окружные и мировые суды вносили в структуру российской монархии значительный элемент либерализма. Впрочем, зародившийся либерализм слабо затрагивал административный аппарат. Исполнительные органы по-прежнему находились под влиянием монархической «партии власти», которая довольно негативно относилась к проникновению в государственный аппарат идейно-политического плюрализма.

Сложившийся политико-идеологический конфликт был разрешен в ходе Февральской революции. Государственную администрацию возглавило многопартийное Временное правительство, включавшее в разных своих составах кадетов, меньшевиков, октябристов, прогрессистов, трудовиков, энесов и эсеров, а верховную власть предполагалось передать свободно избранному многопартийному Учредительному собранию. Демократия и политический плюрализм стали общенациональным достоянием. Но ненадолго. Существование целого комплекса проблем, не решенных Временным правительством, привело к широкому распространению политической фрустрации. Это был первый удар по самой идее плюрализма. Второй удар нанесли большевики.

Уже на II съезде РСДРП (1903) стал фактом внутрипартийный раскол. Связан он был, в первую очередь, с разногласиями по вопросу о партийном строительстве. Но если взять самую суть, то это вопрос о первоочередной задаче, сводившейся к выбору между идеологией и властью. Ю. О. Мартов стремился распространять социалистические идеи, чтобы потом взять власть по «мандату народа» и претворять эти идеи в жизнь. В. И. Ленин стремился взять власть, чтобы потом, распространяя социалистические идеи, реализовать их на практике. Задолго до событий 1917 г. большевики и меньшевики в своем руководящем составе отличались тем, что меньшевики намеревались взять власть в подготовленном к социализму обществе, а большевики — захватить власть как средство внедрения социализма.

Отделив своих сторонников от группы Мартова, Ленин положил все силы на создание централизованной организации профессиональных революционеров. С расколом РСДРП в 1903 г. Ленин стал лидером большевиков, его авторитет в низах фракции был практически непререкаем. Он выступил организатором фракции, и большевики с самого начала стояли на ленинской платформе. В 1903-1916 гг. большевики в национальном масштабе имели слабую социальную базу (хотя в рабочей среде были популярны) и немногочисленное членство, что способствовало сохранению Лениным роли лидера и идеолога фракции. Именно Ленин, обладавший уникальным политическим даром и придерживавшийся линии на построение организации профессиональных революционеров, нелегальную работу и вооруженную борьбу, сыграл важную роль в укреплении антидемократизма во фракции, а затем и в стране.

Решительность Ленина на первых партийных мероприятиях помогла ему создать предпосылки для будущего захвата власти. Когда в 1903-1916 гг. российское социалистическое движение дробилось на группы и фракции вслед за новыми идеями и лидерами, фракция большевиков в основной части продолжала придерживаться ленинской линии, представляла собой ультралевое направление социал-демократии и была в меньшей степени подвержена внутреннему брожению. В результате большевики вступили в 1917 г. небольшой (около 24 тыс. чел.), но консолидированной и централизованной фракцией.

В момент неожиданно начавшейся Февральской революции основная часть большевистского руководства не принимала активного участия в управлении партийными делами на родине. Из-за отсутствия видимой перспективы революции в России многие видные большевики (В. И. Ленин, Г. Е. Зиновьев, Г. Я. Сокольников, Г. Л. Пятаков, Артем (Ф. А. Сергеев), Е. Б. Бош, Н. И. Бухарин, А. М. Коллонтай, К. Б. Радек и др.) работали в заграничных секциях РСДРП и были заняты не столько российской социал-демократией, сколько проблемами международного рабочего движения. Почти все остальное руководство фракции (Л. Б. Каменев, Ф. И. Голощекин, Г. К. Орджоникидзе, А. И. Рыков, Я. М. Свердлов, И. В. Сталин, И. Т. Смилга, Н. Н. Крестинский, С. Г. Шаумян, А. С. Бубнов, М. П. Томский, М. К. Муранов, Ф. Э. Дзержинский, Г. И. Ломов (Оппоков), Е. А. Преображенский и др.) в начале 1917 г. находилось в ссылке или заключении. Поэтому все руководство деятельностью большевиков в феврале 1917 г. сосредоточилось в руках людей второстепенных: А. Г. Шляпникова (фактически возглавлявшего Русское бюро ЦК), В. П. Милютина, В. П. Ногина, В. М. Молотова, М. И. Лациса, И. И. Скворцова-Степанова. Такая диспозиция привела к тому, что в первые дни Февральской революции большевики не имели своей особой политической линии. Местные большевики, оказавшись в нестандартных условиях и не имея указаний сверху, предпочитали действовать в общем потоке. Растерянность и иерархическое мышление благоприятствовали тому, что после амнистии и возвращения ссыльного руководства к управлению фракцией политическая линия большевиков определялась почти исключительно Л. Б. Каменевым — крупнейшим теоретиком большевизма, находившимся на тот момент в России.

Каменев стал действовать умеренно, предложив развитие и укрепление буржуазно-демократической революции, контроль над Временным правительством и продолжение войны, но скорейшее открытие переговоров о мире ^{[20, 14 и 15 марта]}. В России Каменева поддержали, полностью или частично, наиболее влиятельные большевики (А. И. Рыков, И. В. Сталин, Е. А. Преображенский, А. С. Бубнов, И. И. Скворцов-Степанов). Курс Каменева, сблизивший большевиков с меньшевиками, стал общепартийным, что вкупе с отсутствием в феврале-марте 1917 г. четких указаний из центра усилило объединительную тенденцию в местных организациях большевиков. К приезду Ленина во многих городах уже существовали объединенные большевистско-меньшевистские организации, а на уровне фракций даже разрабатывался план создания объединенной РСДРП (в августе он был реализован, но без большевиков).

Однако Ленин, еще находясь за границей, выдвинул максималистские требования. Он не любил полумер, отодвигавших достижение целей в перспективу, и стремился как можно скорее взять власть. В марте 1917 г. перед Лениным встали две задачи: во-первых, привлечь на сторону большевиков политически неграмотное население всей страны или хотя бы крупнейших городов; во-вторых, убедить самих большевиков в необходимости немедленной реализации программы-максимум. Первая задача могла быть оперативно решена лишь посредством второй, и Ленин сосредоточил свое внимание на ней.

13 марта на заседании Русского бюро ЦК Е. Б. Бош зачитала ленинскую телеграмму: «никакой поддержки новому правительству», «вооружение пролетариата», «никакого сближения с другими партиями» ^{[12, с. 7]}. Эта телеграмма стала началом полуторамесячной борьбы за политическую линию большевиков между сторонниками ленинского курса (А. М. Коллонтай, Г. Е. Зиновьев, Н. И. Бухарин, Г. Я. Сокольников) и его противниками (Л. Б. Каменев, Г. Л. Пятаков, А. И. Рыков, В. П. Ногин). Первоначально ленинская позиция не нашла никакой поддержки, и упорная борьба началась лишь с его приездом в Россию. 4 апреля, сразу по прибытии в Петроград, Ленин огласил «апрельские тезисы», внеся раскол в низы партии. Кроме того, с приездом Ленина и других идеологов было подорвано монопольное положение Каменева в руководстве российскими большевиками.

В обстановке эйфории от успехов Февральской революции «апрельские тезисы» поначалу не были приняты большинством слушателей, ибо они полностью противоречили господствовавшим настроениям, которые определялись курсом Каменева. В «апрельских тезисах» провозглашались перерастание буржуазно-демократической революции в социалистическую, отказ во всякой поддержке Временному правительству и достижение демократического мира путем свержения капитала ^{[12, с. 103-107]}. Неудача вынудила ленинцев начать кампанию популяризации «апрельских тезисов» в местных партийных организациях, и прежде всего Г. Е. Зиновьевым — в петроградской организации большевиков. В итоге Ленин, встретив сопротивление партийного большинства, вновь вышел победителем. Петроградская общегородская (14-22 апреля) и VII Всероссийская (24-29 апреля) конференции РСДРП(б) утвердили «апрельские тезисы». Каменев и его сторонники перешли в оппозицию, но остались во фракции.

В апреле 1917 г. авторитаризм во взаимоотношениях центрального партийного руководства с местными организациями уже укрепился, и получить признание и поддержку в низах фракции для Ленина не составило большого труда. В РСДРП(б) в лице партийных руководителей местных организаций существовал слой функционеров, хотя и не составлявший серьезной конкуренции ЦК, но во время острых конфликтов в верхах партии способный играть заметную роль, обеспечивая в формате внутрипартийной демократии перевес партийному лидеру. На VII Всероссийской конференции РСДРП(б) именно среднее звено большевистской организации, почти столь же подверженное харизме Ленина, сколь и рядовые большевики, оказало ему поддержку и разрешило политическую дискуссию в его пользу. Нельзя забывать и о психологических ходах Ленина, ибо его регулярные угрозы политического размежевания нередко подвигали на уступки внутрифракционных оппонентов.

Убедив партию в правоте, Ленин посвятил себя разработке тактики и наращиванию социальной базы. Его задача облегчалась резким «полевением» масс, вызванным снижением политической активности либеральной части общества и, наоборот, возросшим озлоблением социальных низов, не довольных политикой Временного правительства и не понимавших ее причин и смысла. В процессе усиления большевиков важную роль также играло ухудшение криминогенной обстановки, так как маргинальные элементы не только подрывали уверенность в действующей власти, но и выступали в качестве активных проводников деструктивной политики РСДРП(б), приветствуя погромы, беспорядки, захваты и участвуя в их осуществлении.

Социалистическое движение не несет неотвратимой угрозы политическому плюрализму, свободе и демократии лишь в силу своей идеологической ориентации. На протяжении XX века западноевропейская социал-демократия в целом показала себя конструктивной парламентской силой. Опасность для идейно-политического полицентризма представляют социалистические течения, которые выступают за немедленное осуществление своих теорий, неизбежно ведущее к террору, экспроприации и тоталитаризму. Именно победа ленинского тезиса о перерастании буржуазно-демократической революции в социалистическую, вопреки статус-кво Каменева, направили РСДРП(б) в 1917 г. на путь насилия и установления однопартийного режима.

Поставив перед собой революционную задачу, большевики оказались перед перспективой политического одиночества, которое грозило крахом всех их достижений. РСДРП(б) не имела достаточного влияния, чтобы игнорировать иные политические силы и тем более вступать со всеми в открытую вооруженную борьбу. Поэтому потребовался тактический маневр, сам по себе не представлявший ничего особенного, но в свете стремления ленинской партии к монополизации власти весьма интересный, а идеологически даже парадоксальный: РСДРП(б) решила принять участие в политических блоках.

По прибытии в Петроград Ленин не дал четкого определения политическим силам, с которыми собирался объединить РСДРП(б). 4 апреля он заявил: «Я слышу, что в России идет объединительная тенденция, объединение с оборонцами. Это — предательство социализма» ^{[12, с. 112]}. Вскоре, в «Резолюции об объединении интернационалистов против мелкобуржуазного блока», принятой VII (Апрельской) Всероссийской конференцией РСДРП(б), появилось и другое заявление: «признать сближение и объединение с группами и течениями, на деле стоящими на почве интернационализма, необходимым на основе разрыва с политикой мелкобуржуазной измены социализму» ^{[20, 2 мая]}. Формулировка резолюции весьма расплывчатая, но если принять во внимание политические установки большевиков, то именно за этой формулировкой просматривается основной принцип объединения — на большевистской политической и организационной платформе с социалистическими течениями, стремящимися прежде всего взять власть в свои руки. Все иные варианты прочных коалиций в условиях господства «апрельских тезисов» стали невозможны.

Наряду с ленинизмом в большевистской партии в 1917 г. существовали еще два интересных явления. Первое — это объединительная тенденция, сохранявшаяся со времен неразберихи февраля-апреля 1917 г. Объединение большевиков с «оборонцами» просуществовало на местах чуть ли не год, несмотря на ленинские лозунги. Стремление вступить в блок с меньшевиками имело все ту же природу — недостаточное влияние местных большевиков на провинциальное население и отсутствие политического авантюризма в духе Ленина. Лидер большевиков и сам понимал временную необходимость союза с «оборонцами» там, где РСДРП(б) не твердо стояла на ногах. Он закрывал глаза на участие большевиков в объединенных организациях в Баку (С. Г. Шаумян), Уфе (А. Д. Цюрупа) и других городах. Ленин и сам прибегал к союзу с «оборонцами» в августе во время попытки Л. Г. Корнилова установить военную диктатуру. Но именно тогда московская организация РСДРП(б), вступившая в блок с эсерами и меньшевиками, подверглась разносной критике Ленина за то, что в заключенном ею соглашении не были определены условия сотрудничества. Ленин стремился таким способом хотя бы формально выдержать линию разрыва с «оборонцами», им же самим и провозглашенную. После Октябрьского переворота и захвата власти на местах всякая необходимость в подобных маневрах и уловках отпала. В начале 1918 г. явление местного коалиционизма среди большевиков исчезло.

Второе проявление политики компромисса представляется более существенным. К Февральской революции у большевиков сложилась коллегиальная система управления при лидерстве Ленина, но без выраженного единоначалия. Такое положение вполне устраивало Ленина. Оно позволяло ему полемизировать с высшим партийным руководством, корректируя свою позицию, поддерживая формат внутрипартийной демократии и одновременно укрепляя свой авторитет среди рядовых большевиков очередными идеологическими победами. В условиях распространившегося в стране политического плюрализма и в отсутствие доступа к государственной власти переход большевиков к единоначалию был чреват расколом и потерей интеллектуального потенциала. Замечательно ленинская позиция проявилась на VII (Апрельской) Всероссийской конференции РСДРП(б), когда некоторые делегаты потребовали на выборах в ЦК отвести кандидатуру Каменева. Ленин воспрепятствовал их инициативе, заявив: «Присутствие товарища Каменева очень важно, так как дискуссии, которые веду с ним, очень ценны» ^{[22, с. 322]}. Сообразно централизованной организации большевиков демократия в отношениях ЦК и местных организаций не допускалась. Зато партийная верхушка в своем негласном, но устоявшемся составе представляла некую коллегию, решавшую политические вопросы фракции. Внутри этой коллегии и проходила политическая полемика. Наличие в большевистском руководстве различных политических взглядов сыграло на руку Ленину в событиях 1917-1918 гг., когда видные большевики, ранее уже проявлявшие склонность к примирительной позиции (прежде всего, Зиновьев и Каменев), выступали от имени большевиков на переговорах при обсуждении коалиционных вопросов и компромиссов.

В 1917 г. во фракции большевиков существовал альтернативный ленинскому взгляд на цель заключения союза с «мелкобуржуазными» партиями. Этот подход отстаивал, по выражению Луначарского, «блок правых большевиков» (Л. Б. Каменев, Г. Е. Зиновьев, А. В. Луначарский, Д. Б. Рязанов и др.). «Правые большевики» опасались, что несвоевременное вооруженное восстание приведет к гражданской войне и краху большевизма. Чтобы предотвратить кровавую бойню, они предлагали создать фронт всех социалистических сил, то есть не были чужды идеи политического полицентризма в усеченном формате «левого лагеря». «Правый большевизм» сыграл важную роль в событиях осени 1917 г., когда, подкрепляясь политической ситуацией, он составлял идеологическую конкуренцию ленинизму и способствовал сближению с большевиками других социалистов и поиску компромисса между ними. Именно «правый большевизм», эпизодически выходивший на первый план в партийных взаимоотношениях, создал условия для затягивания ленинцами переговорного процесса с другими социалистами (в том числе переговоров об «однородном социалистическом правительстве») и в итоге позволил большевикам собраться с силами и вступить в вооруженное противостояние с «левым лагерем» в 1918 г. Однако уже в начале ноября 1917 г. «правый большевизм» потерпел поражение во внутрипартийной дискуссии и вскоре исчез из-за централизаторской политики Ленина и успешного для большевиков хода вооруженных столкновений.

Первый опыт объединения РСДРП(б) получила летом 1917 г. После прибытия в мае в Петроград Л. Д. Троцкого наметилось обоюдное стремление РСДРП(б) и Межрайонной организации РСДРП вести совместные действия «на почве интернационализма», так как межрайонцы практически не отличались от большевиков идейными установками, а их лидер Троцкий в своем порыве к власти и мировой революции сильно напоминал Ленина.

Фактическое объединение руководства большевиков и межрайонцев произошло во время антиправительственных выступлений 3-4 июля, когда Троцкий совместно с Лениным, Зиновьевым и Каменевым решал вопрос об отмене государственного переворота. Через несколько дней Троцкий опубликовал открытое письмо Временному правительству, в котором заявил, что разделяет позицию большевиков. На VI съезде РСДРП(б), проходившем 26 июля — 3 августа, межрайонцы (около 4 тыс. чел.) были приняты в партию большевиков и утратили организационную самостоятельность. Большевики присовокупили к своим силам большой политический вес, которым обладали ведущие межрайонцы (Л. Д. Троцкий, А. В. Луначарский, А. А. Иоффе, М. С. Урицкий, М. М. Володарский, Д. З. Мануильский, Д. Б. Рязанов и др.). Этому слиянию способствовала не только идейно-политическая близость, но и понимание лидерами межрайонцев того, что, вступая в растущую партию (на тот момент уже 240 тыс. членов) они укрепляют свою роль в политическом процессе: например, Троцкий скоро стал вторым человеком в РСДРП(б). Без наличия этого субъективного фактора объединение протекало бы гораздо сложнее.

Такая схема объединения сработала в 1917 г. только в случае с межрайонцами, ибо ленинская партия могла либо объединяться по-ленински, либо не объединяться вовсе. Коалиция с либералами для большевиков не представлялась возможной, но союз с другими социалистическими силами был вероятен. При господстве в РСДРП(б) ленинских идей этот союз был изначально непрочен, поскольку в 1917 г. больше ни одно из социалистических течений не допускало возможности своего перерождения в большевизм. Ленин не избегал создания коалиций, но лишь в качестве тактического маневра, чтобы выиграть время и укрепить положение. Например, VI съезд РСДРП(б) осудил идею создания объединенной РСДРП, но на выборах в Учредительное собрание разрешил избирательные блоки с интернационалистами, порвавшими с оборонцами.

Союз с межрайонцами для РСДРП(б) был важен, но все же главным партнером большевиков в 1917 г. стали левые эсеры, идеологически близкие к «правым большевикам». Благожелательное отношение к РСДРП(б) левого крыла Партии социалистов-революционеров ясно выявилось на III Всероссийской конференции профессиональных союзов (20-28 июня). Из-за принципиальности руководства левых эсеров в вопросах идеологии и организационной самостоятельности процесс оформления их коалиции с РСДРП(б) протекал гораздо сложнее и медленнее, чем в случае с межрайонцами. Тем не менее сближение происходило, ибо этот союз был чрезвычайно необходим РСДРП(б). В отличие от других «интернационалистов», например от эсеров-максималистов или от объединенных социал-демократов (интернационалистов) Ю. О. Мартова, который не избегал коалиции с большевиками, но тоже был идеологически принципиален, левое крыло эсеров имело поддержку крестьянства и по социальной базе и влиянию в национальном масштабе превосходило всех остальных «интернационалистов» вместе взятых.

К началу октября левые эсеры были стратегическими союзниками большевиков. После переговоров 6-7 октября они не вышли по предложению РСДРП(б) из Временного совета Российской республики («Предпарламента»), но обещали оказать полную поддержку большевикам в случае вооруженного восстания. Впрочем, левые эсеры хотя и поддерживали курс РСДРП(б) на государственный переворот, но настаивали на санкционировании захвата власти съездом Советов, выступали за создание «однородного социалистического правительства» и пытались играть роль связующего звена между правыми и левыми социалистами, выдвигая лозунг «диктатуры демократии».

На открывшемся 25 октября II Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов большевики были крупнейшей фракцией, но не имели абсолютного большинства. Эта стало для них огромной политической проблемой, которую в советской историографии старались замалчивать (этому съезду за всю советскую историю были посвящены только три кандидатских диссертации – П. И. Анисимовой ^[2], Н. Н. Дедова ^[5] и Н. П. Стародворцевой ^[26] и одна монография научно-популярного характера ^[17], хотя съезд являлся ключевым моментом истории Советского государства и его юридическим началом). По современным оценкам, на этом съезде большевики имели 46% голосов ^{[19, с. 390]}. Без абсолютного большинства РСДРП(б), сделавшая в легализации своего положения ставку на Советы, неминуемо должна была попасть в кризисную ситуацию и пойти на компромисс с социалистическим центром, а через него — с правыми социалистами. За пару часов до открытия съезда Ленин пытался убедить лидеров левых эсеров войти в советское правительство (а значит, признать все свершения большевиков), но они отказались ^{[11, с. 319]}. Выход из ситуации явно намечался в создании «однородного социалистического правительства», на котором настаивали и «правые большевики», и левые эсеры. Остается лишь удивляться тому, что события развернулись по совершенно неожиданному сценарию.

Ю. О. Мартов, выражая общую позицию социалистического центра, предложил избрать делегацию для переговоров с другими социалистическими партиями и организациями, дабы устранить возникшие противоречия в социалистическом лагере. Съезд единогласно одобрил это предложение. Однако далее, вопреки здравому смыслу, выступили представители правых социалистов и осудили захват государственной власти, а затем меньшевики-оборонцы, правые эсеры и бундовцы покинули съезд, оставив тем самым большевикам абсолютное большинство голосов присутствующих делегатов на съезде. Центристы негативно отнеслись к бойкоту съезда, но попытались примирить правых и левых социалистов. Зато большевики мгновенно изменили свою позицию, обрушились с критикой на правых и проигнорировали призыв центра к объединению. Тогда Мартов с частью меньшевиков-интернационалистов тоже покинул съезд.

II Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов закрепил важнейшие достижения большевиков: признал переход государственной власти к съезду Советов и образовал «временное рабочее и крестьянское правительство» под наименованием Совета Народных Комиссаров. Предложение о формировании нового правительства внесли большевики, и против этого предложения выступили левые эсеры и оставшиеся меньшевики-интернационалисты, которые требовали создания социалистического правительства из всех социалистических партий. В итоге большевики все равно провели свое решение, а левые эсеры отказались войти в СНК, так что первое советское правительство стало только большевистским ^{[6, с. 20-21]}.

На этом съезде социалистический центр потерпел политическое поражение, а правые социалисты, уйдя со съезда, сами поставили себя в положение побежденных. Переворот 25 октября и последующий успех большевиков на II съезде Советов привел к взрывной реакции на текущий момент и усугублению идеологических противоречий в социалистическом лагере, которые быстро привели к организационному обособлению многих течений. В то время, как большевики под напором враждебных сил консолидировались, расширяли социальную базу, организовывали управление и захватывали материальные ресурсы, из РСДРП(о) и ПСР выходили видные члены и целые группы. Социалистический лагерь дробился и слабел. Так, 27 октября ЦК Партии социалистов-революционеров исключил из ПСР всех эсеров, не покинувших II съезд Советов, 28 октября было создано Временное центральное организационное бюро левых эсеров, а 19 ноября открылся I Всероссийский съезд Партии левых социалистов-революционеров-интернационалистов. «Новожизненцы», за несколько дней до Октябрьского переворота создавшие Организацию объединенных социал-демократов-интернационалистов, в январе 1918 г. окончательно размежевались с меньшевиками и организовали новую партию — Российскую социал-демократическую рабочую партию (интернационалистов), в которую вошли С. А. Лозовский, А. М. Стопани, О. Ю. Шмидт и др. 6 декабря меньшевики-оборонцы образовали Временное бюро оборонцев (Б. О. Богданов, П. А. Гарви, К. А. Гвоздев, В. О. Левицкий, А. Н. Потресов и др.) и не вошли в состав сформированного 7 декабря Чрезвычайным съездом РСДРП(о) нового ЦК (В. С. Войтинский, Б. И. Горев, Ф. И. Дан, И. М. Майский, Ю. О. Мартов, А. С. Мартынов, И. Г. Церетели, Н. С. Чхеидзе и др.).

Победу на II съезде получила и ее плодами воспользовалась только РСДРП(б). Строго юридически причиной этого успеха стал отказ других фракций съезда от использования демократических средств и переговорного процесса в решении политического конфликта. Съезд, сформированный широким социалистическим лагерем, который на тот момент действительно поддерживало большинство населения страны, в отсутствие процессуальных норм оказался во власти большевиков. Как не раз случалось в истории, диктатура конституировалась с помощью демократических механизмов, и бывшие на съезде в меньшинстве большевики стали действовать не только от партии, но также именем Советов, в которых они тогда еще не преобладали.

26 октября антибольшевистские силы инициировали военные действия и создали Всероссийский комитет спасения Родины и революции, а государственные служащие начали бойкот новой власти. 27 октября Всероссийский исполнительный комитет железнодорожного профсоюза (Викжель) заявил о политической нейтральности, объявил решения II съезда Советов нелегитимными (ввиду отсутствия кворума) и под угрозой всеобщей железнодорожной забастовки потребовал создания «однородного социалистического правительства». Наступил кризис власти большевиков, и ЦК РСДРП(б), включая Ленина, осознавая недостаток сил, согласился на переговоры и делегировал в Викжель Л. Б. Каменева и Г. Я. Сокольникова. Произошло внешнее слияние позиций ленинцев и «правых большевиков». 29 октября ЦК РСДРП(б), в отсутствие на заседании Ленина и Троцкого, признал возможным расширение базы СНК и изменение его состава за счет вхождения в правительство представителей других социалистических партий.

Пока стороны шли на компромиссы, антибольшевистский поход А. Ф. Керенского — П. Н. Краснова и восстание петроградских юнкеров потерпели фиаско, так что 1 ноября Ленин заявил на заседании ЦК РСДРП(б) о безосновательности дальнейших переговоров: «Политика Каменева должна быть прекращена в тот же момент. Разговаривать с Викжелем теперь не приходится» ^{[14, с. 43]}. Каменев, вопреки позиции ленинского большинства, их продолжил, хотя и ужесточил требования. Ленин расценил действия Каменева как нарушение партийной дисциплины и, обеспечив принятие 3 ноября «Ультиматума большинства ЦК РСДРП(б) меньшинству», потребовал от «правых большевиков» отстраниться от практической работы. В ответ И. В. Арбузов, Н. И. Дербышев, Ю. Ларин (М. А. Лурье), В. П. Милютин, В. П. Ногин, Д. Б. Рязанов, А. И. Рыков, И. А. Теодорович, Г. Ф. Федоров, А. Г. Шляпников и К. К. Юренев подписали 4 ноября заявление во ВЦИК о сложении с себя звания народных комиссаров, сообщив, что они стоят «на точке зрения необходимости образования социалистического правительства из всех советских партий» и считают, что «вне этого есть только один путь: сохранение чисто большевистского правительства средствами политического террора» ^{[10, с. 86]}. В этот же день в знак протеста Зиновьев, Каменев, Милютин, Ногин и Рыков вышли из ЦК. В партии вновь, на этот раз уже окончательно, восторжествовал ленинский курс на монополизацию власти. «Правый большевизм» был разбит.

Ленинское большинство в руководстве партией рассматривало всякие переговоры по вопросу о власти как «дипломатическое прикрытие военных действий» ^{[14, с. 43]}. После провала октябрьских антисоветских выступлений большевистский ВЦИК 1, 2 и 6 ноября принимал резолюции о переговорах с другими социалистами (на этом настаивали левые эсеры), но теперь переговоры предписывалось вести на заведомо неприемлемых для «контрагентов» условиях: признание II Всероссийского съезда Советов единственным источником власти, признание программы советского правительства, вхождение социалистических партий в расширенный состав ВЦИК по квотам, явно сохранявшим преобладание в нем большевиков ^{[6, с. 33-35, 52]}. На такие условия социалисты, разумеется, не пошли.

В результате событий конца октября — начала ноября противники большевизма понесли жестокий ущерб. Ни у Временного правительства, ни у правых, ни у социалистического лагеря (правых и центристов) не оказалось достаточных вооруженных сил, чтобы подавить красногвардейцев Военно-революционного комитета и выступивших на его стороне военных. Это было значимое поражение антибольшевизма, поскольку РСДРП(б) продемонстрировала свою способность удерживать власть. Кроме того, социалистический лагерь не мог определиться с политической линией. Если 28 октября социалистические партии, рассчитывавшие на успех Краснова, считали недопустимыми соглашения с большевиками, то 29 октября они уже вели с ними переговоры под эгидой Викжеля. 31 октября ЦК РСДРП(о) даже принял об этом соответствующее решение, спровоцировавшее раскол в самом ЦК меньшевиков. Бесхребетность руководства, отсутствие последовательных действий, непримиримой позиции и межпартийной солидарности в вопросах противодействия узурпации власти, неспособность сплотиться в борьбе с общей угрозой диктатуры и террора, умерить свои политические амбиции и пойти за лидерами, имеющими наибольшую поддержку народа и армии, — все это отличало разномастный социалистический лагерь от союза большевиков и левых эсеров. Беспримерные популизм и активность в завоевании власти в ущерб идейно-политической принципиальности, бессовестное заимствование чужих политических программ, решительное использование насилия, борьба за организационное единство, социальную и материальную базу, распоряжение захваченными финансами в пользу нужных социально-политических сил (красногвардейцев, солдат, Викжеля, местных Советов и т. д.) — все это в конце 1917 г. на фоне неудач противников способствовало росту популярности большевиков и левых эсеров, тогда как влияние других социалистов падало (особенно разных групп меньшевиков).

Что же касается либеральных партий, то им заведомо не было места в Советском государстве. 26 октября министры-кадеты (А. В. Карташев, Н. М. Кишкин, А. И. Коновалов, С. А. Смирнов) были арестованы в Зимнем дворце, представители кадетов вошли в состав Всероссийского комитета спасения Родины и революции, а большевики закрыли печатный орган кадетов газету «Речь». 27 октября ЦК партии кадетов обратился к населению с призывом не подчиняться Совнаркому. 25 ноября в обращении к населению Совнарком назвал кадетов «злейшими врагами народа», а ЦК кадетской партии — «политическим штабом» вооруженных выступлений Л. Г. Корнилова, А. М. Каледина, А. И. Дутова и М. А. Караулова и объявил «вождей заговора» (в том числе ЦК кадетов) вне закона ^{[6, с. 154-155]}. 28 ноября в правительственном сообщении Совнарком объявил уже всю «кадетскую партию, как организацию контрреволюционного мятежа, партией врагов народа» ^{[6, с. 165-166]}. В тот же день большевистский СНК (без согласования с левыми эсерами) решил, что «члены руководящих учреждений партии кадетов, как партии врагов народа, подлежат аресту и преданию суду революционных трибуналов» ^{[6, с. 162]}. С этого времени Конституционно-демократическая партия, не испытывавшая никаких иллюзий насчет большевиков, была под запретом, поэтому, несмотря на получение мандатов в Учредительное собрание, даже в нем она не приняла участия. Так Советской властью была решена судьба кадетов, а на их примере и всех других несоциалистических («буржуазных») сил. Юридически такое положение вещей было закреплено 10 июля 1918 г. в первой советской Конституции ^{[7, с. 545-566]}. В ней было объявлено, что «Российская Республика есть свободное социалистическое общество» (ст. 10) и что, «руководствуясь интересами рабочего класса в целом», РСФСР лишает отдельных лиц и отдельные группы прав, которые используются ими в ущерб интересам социалистической революции (ст. 23). После этого политическая деятельность несоциалистических партий стала юридически невозможна.

Впрочем, судьба социалистических партий оказалась не лучше. После провала переговоров об «однородном социалистическом правительстве» большевики, не вступая в открытую вооруженную борьбу, повели атаку на все значимые представительные учреждения, упраздняя их или переформировывая их составы в свою пользу под знаменем продолжения социалистической революции.

С 17 ноября большевистский Совнарком (не учитывая мнение левых эсеров) распустил Центральную (бывшую Петроградскую) городскую думу, назначив новые выборы по мотивам того, что дума «утратила право на представительство петроградского населения, придя в полное противоречие с его настроениями и желаниями» ^{[6, с. 91-92]}.

Был нанесен удар по стратегически важному Викжелю, который угрожал всеобщей железнодорожной забастовкой и мог блокировать перевозки, а к декабрю стал требовать от ВЦИК повышения задним числом (с 1 сентября) оплаты труда, а также других преференций железнодорожникам ^{[6, с. 205-210]}. В ответ на резолюцию Викжеля, согласившегося 20 ноября признать советскую власть в обмен на получение в управление всего железнодорожного хозяйства, 23 ноября Совнарком поставил под сомнение представительный характер Викжеля, заявив о наличии «непримиримых политических разногласий между низами и верхами железнодорожного персонала», и постановил безотлагательно созвать всероссийский железнодорожный съезд ^{[6, с. 131-132]}. 12 декабря большевики, мобилизовав своих сторонников (в основном из числа петроградских железнодорожников), открыли Чрезвычайный всероссийский железнодорожный съезд рабочих и мастеровых, который признал власть Советов и выразил недоверие Викжелю. За это 13 декабря Совнарком «расплатился» с делегатами съезда, приняв декрет о выдаче 30 тыс. руб. на выплату им суточных ^{[6, с. 592]}. Параллельно с пробольшевистским съездом 18 декабря Викжель открыл свой Чрезвычайный всероссийский железнодорожный съезд, на котором доминировали эсеры. Тогда делегаты от пробольшевистского съезда прибыли на викжелевский съезд и на нем попытались провести резолюцию о признании советской власти. Эта попытка не увенчалась успехом, и викжелевский съезд выступил за созыв Учредительного собрания. Тогда съезд раскололся на правую и левую части. Левое крыло покинуло викжелевский съезд и с 5 января 1918 г. заседало под вывеской II Чрезвычайного всероссийского железнодорожного съезда рабочих и мастеровых. Однако обе части съезда проявили единодушие в вопросе упразднения Викжеля, который и передал свои дела ликвидационной комиссии уже 9 января ^{[9, с. 186-196]}. Взамен 5 января пробольшевистский съезд избрал новый орган (Викжедор), обладающий полнотой административной власти на железнодорожном транспорте (чего еще 20 ноября требовал от Совнаркома «нейтральный» Викжель). Так большевики не только усилили свое влияние на железные дороги, но и упразднили Викжель — влиятельный многопартийный политический центр.

Сходным образом развивались события и вокруг крестьянских Советов, находившихся под влиянием эсеров. 10 ноября в Петрограде было проведено совещание губернских крестьянских Советов и армейских комитетов, созванное исполкомом I Всероссийского съезда Советов крестьянских депутатов для решения вопросов организации очередного всероссийского съезда. На это совещание левые эсеры и большевики вызвали свыше 120 подконтрольных им представителей нижестоящих крестьянских формирований (уездных Советов и дивизий). Эти «делегаты» не имели права решающего голоса, но с их прибытием левые эсеры и большевики получили подавляющее большинство участников на совещании (почти 85%), поэтому икона левых эсеров М. А. Спиридонова предложила совещанию предоставить решающий голос всем явившимся участникам. Парадоксально, но эсеры поддались ее влиянию и согласились, после чего большевистско-левоэсеровская коалиция большинством голосов провела решение о признании данного совещания Чрезвычайным всероссийским съездом Советов крестьянских депутатов. На этом съезде (11-25 ноября) абсолютное большинство голосов имели левые эсеры, а большевики присоединились к программе левых эсеров в аграрной сфере и повышали свой рейтинг среди крестьянства. Эсеры (правые и центр) пытались поднять вопрос о мандатах делегатов, но было уже поздно; они трижды уходили со съезда и в итоге с 14 ноября стали заседать отдельно. Так большевики внесли раскол в крестьянские Советы. Одновременно, интегрировав во ВЦИК состав исполкома Чрезвычайного всероссийского съезда Советов крестьянских депутатов, большевики стали действовать не только за рабочих и солдат, но и за крестьянство.

Таким образом, до разгона Учредительного собрания большевики боролись с политическими противниками в представительных учреждениях либо изменяя состав этих учреждений (перевыборами или пополнением состава), либо организуя работу параллельные учреждений из числа своих сторонников. Существенно и то, что многие всероссийские съезды, открывавшиеся в ноябре-декабре 1917 г., были «чрезвычайными», что по тогдашней терминологии означало усеченное представительство местных организаций, в отличие от «очередных» съездов, на которых должны были присутствовать делегаты от большей части страны. По сути, на многих съездах, позиционированных как всероссийские, были представлены только центральные промышленные регионы, заведомо более «левые».

Однако наиболее сложную проблему для большевиков представляло Учредительное собрание — общепризнанный высший орган государственной власти (которого, впрочем, еще не существовало). Ориентация на насильственный захват власти и вооруженную борьбу не исключала преимуществ обретения той же власти легальным путем, и осенью 1917 г. у большевиков, стремительно набиравших популярность, был шанс получить влияние на Учредительное собрание, что дало бы весомый политический и правовой аргумент в пользу Октябрьского переворота.

Созыв Учредительного собрания — это лозунг Февральской революции, отказ от которого в 1917 г. был просто немыслим, в том числе и в массе большевиков. Например, 7 октября на первом же заседании Временного совета Российской республики фракция большевиков, возглавляемая Л. Д. Троцким, вышла из «Предпарламента», обвинив, в частности, «буржуазные классы, направляющие политику Временного правительства», в намерении «сорвать» Учредительное собрание. Даже завершалась эта декларация лозунгом: «Да здравствует Учредительное собрание!»

Отношение Ленина к Учредительному собранию было неоднозначным. Например, 10 октября на заседании ЦК Ленин говорил, что Учредительное собрание «явно будет не с нами» ^{[13, с. 392]}, а 17 октября уже писал, что «при власти в руках Советов Учредительное собрание обеспечено и его успех обеспечен» ^{[13, с. 403]}. Суть позиции Ленина сводилась к тому, что Учредительное собрание созвать, скорее всего, придется, но делать это нужно только после захвата власти, чтобы обеспечить подконтрольность Учредительного собрания большевикам и свести его деятельность к легализации решений советской власти. Но вот каким образом обеспечить эту подконтрольность, Ленин явно не мог решить заранее.

Среди большевиков не было единства по вопросу Учредительного собрания. Например, Г. Е. Зиновьев, Л. Б. Каменев, В. П. Милютин и А И. Рыков были оптимистично настроены в отношении перспектив большевиков на выборах, ожидая получить не менее трети мест в Учредительном собрании, что давало бы возможность вместе с левыми эсерами легализовать власть Советов. Н. И. Бухарин, Л. Д. Троцкий и лидер левых эсеров М. А. Натансон предлагали созвать Учредительное собрание в усеченном формате двух фракций (большевиков и левых эсеров). Однако для Ленина получение абсолютного большинства мандатов на выборах в Учредительное собрание было сомнительным, а блокирование Учредительного собрания в условиях октября 1917 г. грозило обострением вооруженной борьбы и частичной утратой социальной поддержки. В результате партийной дискуссии ведомые Лениным большевики оставили некую неопределенность в своем отношении к Учредительному собранию и стали предпринимать осторожные шаги.

27 октября Совнарком объявил на 12 ноября выборы в Учредительное собрание ^{[6, с. 25-26]}, подтвердив дату, назначенную еще 9 августа Временным правительством. Во многих избирательных округах местные власти решили провести выборы позднее, так что они мало где завершились вовремя. Но большевики продолжали заявлять о своей приверженности идее Учредительного собрания, и 9 ноября в «Известиях» и «Правде» было опубликовано обращение ВЦИК к гражданам о том, что отсрочка выборов в Учредительное собрание не предполагается ^{[6, с. 59]}. Дату первого заседания Учредительного собрания СНК не объявил (Временное правительство постановляло открыть его 28 ноября).

Сложность положения большевиков усугублялась тем, что выборы в Учредительное собрание были давно регламентированы, а Всероссийская по делам о выборах в Учредительное собрание комиссия работала в составе, образованном еще Временным правительством, и была против большевизма. 6 ноября СНК уполномочил В. Д. Бонч-Бруевича установить точные данные о работе комиссии, но комиссия не вступила в отношения с большевиками. 13 ноября СНК вынес комиссии предписание сообщить Совнаркому сведения о ходе выборов ^{[6, с. 76]}, однако оно тоже было проигнорировано. Не имея доступа к организации и проведению выборов и опасаясь их неблагоприятного исхода, 15 ноября Совнарком попытался внести смуту в избирательную кампанию, разрешив армии, где большевики были популярны, выбирать в Учредительное собрание из расчета 1 депутат на 75 тыс., а не на 100 тыс. избирателей ^{[6, с. 90-91]}. Ленин и Сталин считали необходимым отсрочить начало работы Учредительного собрания, но председатель ВЦИК Я. М. Свердлов и другие большевики опасались социально-политических последствий этого шага, особенно утраты большевиками авторитета в провинции.

В результате проведенной дискуссии 20 ноября Совнарком поручил Г. И. Петровскому и И. В. Сталину «взять в свои руки комиссию по Учредительному собранию с целью завладеть всеми документами по Учредительному собранию для ориентировки в положении вещей», а 21 ноября Ленин выступил на заседании ВЦИК и заявил: «…накануне созыва Учредительного собрания необходимо пересмотреть новые выборные положения. <…> Непредоставление права отзыва из Учредительного собрания — это невыявление революционной воли народа и узурпация прав народа. <…> Большим влиянием пользовалась партия социалистов-революционеров. Но после представления списков произошел раскол. Изменить списки нельзя, отсрочить Учредительное собрание — также. <…> Такое положение требует корректива. Нужно осуществление прямого последовательного и немедленного демократического начала — введение права отзыва» ^{[14, с. 111-112]}. На том же заседании ВЦИК принял ленинский декрет, который позволял пересматривать состав Учредительного собрания, как и любого другого представительного учреждения, путем отзыва делегатов ^{[6, с. 115-120]}. Это давало шанс (в благоприятной обстановке) нивелировать возможный провал на выборах и использовать Учредительное собрание в интересах Советов.

23 ноября по мотивам саботажа и попытки фальсификации результатов выборов была арестована часть членов Всероссийской по делам о выборах в Учредительное собрание комиссии, а СНК назначил М. С. Урицкого комиссаром над комиссией с правом смещения и назначения новых членов комиссии и принятия необходимых мер по обеспечению правильности подготовительных работ по созыву Учредительного собрания ^{[6, с. 584]}. 27 ноября члены комиссии были отпущены на свободу, но 28 ноября комиссия вновь отказалась от сотрудничества с большевиками. 29 ноября СНК сместил состав комиссии «ввиду отказа… работать совместно с комиссаром» Урицким и уполномочил последнего на управление всеми делами комиссии «впредь до назначения новых членов» ^{[6, с. 167-168]}. Впрочем, к этому моменту выборы в Учредительное собрание уже в основном состоялись, и повлиять на их результаты было невозможно. Большевики получили менее 25% мандатов. У левых эсеров, которые были вынуждены идти на выборы по единым спискам Партии социалистов революционеров, результат был и вовсе плачевный — менее 6%. Всего этот тандем располагал около 30% мандатов при абсолютном большинстве у эсеров (правых и центра).

Понимая бесперспективность своей позиции и пользуясь отсутствием в законодательстве кворума для работы Учредительного собрания, 26 ноября СНК своим декретом (одобренным ВЦИК 1 декабря) определил, что первое заседание Учредительного собрания собирается по приглашению комиссара над Всероссийской по делам о выборах в Учредительное собрание комиссией по прибытии в Петроград более 400 членов Учредительного собрания ^{[6, с. 159-160]}. Такой шаг позволял отсрочить начало работы Учредительного собрания под благовидным политико-правовым предлогом (введение кворума 50%), продолжая террор и продвигая Советы как единственный институт государственной власти, отражающий интересы трудового народа, в ущерб идее Учредительного собрания, которое, с этой точки зрения, стало ненужным. На заседании ВЦИК 1 декабря Ленин заявил: «Нам предлагают созвать Учредительное собрание так, как оно было задумано. Нет-с, извините! Его задумывали против народа. Мы делали переворот для того, чтобы иметь гарантии, что Учредительное собрание не будет использовано против народа, чтобы гарантии эти были в руках правительства. <…> Мы ввели право отзыва, и Учредительное собрание не будет таким, каким задумала его буржуазия» ^{[14, с. 135-137]}. Используя то обстоятельство, что эсеры и левые эсеры шли на выборы единым списком, Ленин имел возможность поставить под сомнение мандаты членов ПСР, отозвав их через Советы и заменив левыми эсерами: в конце декабря президиум ВЦИК предложил всем губернским съездам, областным конференциям, армейским съездам отозвать и переизбрать членов Учредительного собрания из числа эсеров ^{[6, с. 302-303]}.

В то же время для населения делались совершенно иные заявления. 6 декабря в «Известиях» и «Правде» было опубликовано сообщение за подписью председателя Совнаркома Ленина о том, что «слухи, будто Учредительное собрание вовсе не будет созвано в нынешнем своем составе… совершенно ложны. …Учредительное собрание будет созвано, как только половина членов Учредительного собрания, именно 400 депутатов, зарегистрируется установленным образом в канцелярии Таврического дворца» ^{[6, с. 184]}.

Попытки эсеров открыть Учредительное собрание в здании Синода в назначенный Временным правительством день (28 ноября) были силой пресечены большевиками, а участники этого собрания (60 человек) были арестованы. Правые эсеры при участии других антибольшевистских партий преобразовали Всероссийский комитет спасения Родины и революции в Союз зашиты Учредительного собрания, но вооруженного сопротивления большевикам оказать не смогли. Рабочие и солдаты по многим причинам не выступили в поддержку эсеров, и 3 января 1918 г. ЦК ПСР отказался от вооруженного выступления при открытии Учредительного собрания. Многотысячные мирные шествия 5 января были блокированы и разогнаны большевистскими отрядами. Отсутствие вооруженной поддержки стало роковым для политического плюрализма.

Проверив свою силу и слабость эсеров, большевики решились на созыв и разгон многопартийного Учредительного собрания. 20 декабря СНК назначил сроком открытия Учредительного собрания 5 января 1918 г. при наличии установленного кворума из 400 чел. ^{[6, с. 266]}. 22 декабря ВЦИК постановил созвать на 8 января 1918 г. как советскую альтернативу Учредительному собранию III Всероссийский съезд Советов рабочих и солдатских депутатов, а на 15 января — III Всероссийский съезд крестьянских депутатов ^{[6, с. 276-278]}. В решении ВЦИК, опубликованном для всеобщего сведения 23 декабря, интерес вызывает его мотивировка: «Партии открытой и замаскированной контрреволюции, кадеты, меньшевики, правые эсеры… надеются превратить Учредительное собрание… в оплот имущих классов против рабочей и крестьянской советской власти. <…> …Правые эсеры, претендующие на руководство Учредительным собранием, явно не выражают настроения подлинно трудовых элементов крестьянства. <…> Буржуазные и соглашательские партии хотят противопоставить Учредительное собрание советской власти, выдвинутой трудовыми классами. Центральный комитет считает необходимым дать этому противонародному замыслу решительный отпор. Учредительное собрание сможет сыграть благотворную роль в развитии революции только в том случае, если оно решительно и безоговорочно станет на сторону трудовых классов <…>, подкрепит советскую власть…». В телеграмме на места ВЦИК сформулировал свою позицию еще более конкретно: «Лозунгу — вся власть Учредительному собранию Советы должны противопоставить лозунг — власть Советам, закрепление Советской республики» ^{[6, с. 284-285]}. Большевики и левые эсеры уготовили Учредительному собранию роль института, который либо признает советскую власть, либо будет насильно упразднен.

3 января ВЦИК принимает Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа ^{[6, с. 314-323]} как проект постановления для Учредительного собрания, который объявляет Россию республикой Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, а всю власть в центре и на местах — принадлежащей Советам. Открытое 5 января Учредительное собрание отказалось принять эту декларацию. Большевики и левые эсеры покинули заседание Учредительного собрания и 6 января распустили его декретом ВЦИК ^{[6, с. 329-336]}, а Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа 12 января была принята III Всероссийским съездом Советов ^{[6, с. 341-343]} как высшим органом трудового народа. Распуская Учредительное собрание, ВЦИК заявил, что «российская революция, с самого начала своего, выдвинула Советы рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, как массовую организацию всех трудящихся и эксплуатируемых классов, единственно способную руководить борьбою этих классов за их полное политическое и экономическое освобождение. <…> Всякий отказ от полноты власти Советов… в пользу буржуазного парламентаризма — и Учредительное собрание было бы теперь шагом назад и крахом всей Октябрьской рабоче-крестьянской революции».

Большевики не имели возможности поставить под контроль выборы в Учредительное собрание и не обладали достаточной социальной базой, чтобы получить в нем большинство мандатов, а их союзники левые эсеры слишком поздно оформились в самостоятельную партию, чтобы избираться по отдельным спискам и увеличить свое представительство. Поэтому судьбу Учредительного собрания решил простой расклад военно-политических сил в момент его созыва. Антибольшевистские силы в Петербурге не смогли обеспечить вооруженную защиту Учредительного собрания, и демократический путь лишения большевиков власти провалился.

Каким образом это сказалось на многопартийности в России? Захватывая власть, большевики ориентировались на организацию социалистической государственности через систему Советов. Организовав вооруженную защиту большевистских Советов, они игнорировали в государственном строительстве все прочие представительные учреждения, поскольку расклад сил в них был, как правило, менее выгоден для большевиков. После Октябрьского переворота роль всех несоветских представительных институтов большевики сводили к признанию советской власти. В дальнейшем одни институты были упразднены (Учредительное собрание, местное самоуправление, земельные комитеты), другие большевизированы (профсоюзы), и ни один из них не стал центром политической жизни, что исключило возможность деятельности в России несоветских политических партий.

В самих же Советах были представлены, главным образом, большевики и левые эсеры. Другие значимые социалистические силы (различные группы эсеров и меньшевиков) после 1917 г. уже не принимали активного участия в работе пробольшевистских учреждений. В парадигме организационно-политического единства и в условиях диктатуры и террора большевики, естественно, отвергали развитие политического плюрализма и не создавали искусственным путем даже видимость многопартийности. Их установками были классовая борьба и мировая революция, которые требовали выбора одного правильного пути и организации единой политической силы. В 1917-1918 гг., уступая своим противникам в численности, большевики превосходили их в организации своих действий и последовательности шагов при завоевании власти. Партия большевиков без каких-либо серьезных потрясений, апеллируя к интересам мировой революции, отказывалась от своих лозунгов и обязательств, отбрасывала «мещанскую мораль», применяла террор к врагам и оппонентам.

В процессе становления советской однопартийной системы одно из ключевых мест занимают взаимоотношения большевиков с левыми эсерами. Когда в начале ноября 1917 г. идея «однородного социалистического правительства» потерпела крах, левые эсеры перешли с центристско-социалистических на левые позиции. Однако в союзе большевиков и левых эсеров сразу же наметился конфликт, связанный с различиями в целевых установках: в этой коалиции левые эсеры сохраняли приверженность идее, а большевики — власти. Этим противоречием определялась вся история взаимоотношений ПЛСРИ с РСДРП(б) — РКП(б). Большевики могли уступать в идеологических вопросах, но в вопросе о власти они занимали жесткую позицию.

Первый крупный конфликт произошел на Чрезвычайном всероссийском съезде Советов крестьянских депутатов (11-25 ноября 1917), где левые эсеры составляли абсолютное большинство и приняли резолюцию о власти, предусматривавшую создание правительства из всех желающих принять в нем участие социалистических партий и объединение на паритетных началах ВЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов с переизбранным исполкомом крестьянского съезда (такое объединение дало бы левым эсерам более половины голосов в объединенном ВЦИК). Большевики воспротивились этой резолюции, так как ее реализация сводила на нет все достижения РСДРП(б) в сфере захвата власти. Левые эсеры, не желая конфронтации, уступили. В итоге 15 ноября большевистский ВЦИК и левоэсеровский крестьянский съезд решили, что в объединенный ВЦИК войдут по 108 членов от рабочее-солдатского ВЦИК и исполкома крестьянского съезда, а в дополнение к ним — 100 представителей от флота и армии, 35 от профсоюза, 10 от Викжеля, 5 от почты и телеграфа ^{[6, с. 88]}. 150 дополнительных членов в основной массе заведомо были большевиками, благодаря чему РСДРП(б) сохраняла преобладание и в объединенном ВЦИК. Но теперь ВЦИК стал не только рабочим и солдатским, но и крестьянским, что большевикам было крайне важно.

Вторая значительная уступка была сделана левыми эсерами при вхождении в состав советского правительства. Отдав 26 октября всю административную власть большевикам, левые эсеры предполагали войти в Совнарком вместе с другими социалистическими партиями. 4 ноября, после провала идеи «однородного социалистического правительства» и выхода из СНК трех «правых большевиков» (наркомов Рыкова, Милютина и Ногина), большевистский ВЦИК предложил занять освободившийся пост наркома земледелия левому эсеру А. Л. Колегаеву ^{[6, с. 45]}, а 17 ноября постановил, что наркомат земледелия передается партии левых социалистов-революционеров и что во все коллегии левые эсеры вводят своих представителей ^{[6, с. 102-103]}. Левые эсеры продолжали затягивать вопрос о вхождении в правительство, считая необходимым сначала создать обособленную партию. 24 ноября ВЦИК назначил Колегаева народным комиссаром земледелия, но только к 10 декабря были завершены переговоры о представительстве левых эсеров в Совнаркоме (в количестве семи человек) ^{[6, с. 200]}. 12 декабря ВЦИК ввел в состав СНК, в дополнение к Колегаеву, еще пять левых эсеров (И. З. Штейнберга наркомом по делам юстиции, В. Е. Трутовского наркомом по местному самоуправлению, В. А. Карелина наркомом имуществ Российской Республики, В. А. Алгасова и Михайлова (Карела) наркомами без портфелей) ^{[6, с. 215]}, а 22 декабря утвердил седьмого наркома — почт и телеграфов (П. П. Прошьян). Таким образом, после создания двухпартийного правительства РСДРП(б) имела большинство и в Совнаркоме.

При конструировании в 1917 г. двухпартийного формата центральной советской власти спорные вопросы всегда разрешались в пользу РСДРП(б). Левые эсеры подвигались на уступки по вопросам власти во многом благодаря ответным идеологическим жестам большевиков, особенно по аграрному вопросу. «Декрет о земле» был по содержанию левоэсеровским, наркомат земледелия был отдан левым эсерам и проводил в жизнь их земельную программу, теоретические разногласия по аграрной политике очень быстро разрешились в пользу левоэсеровского тезиса о «социализации земли». Зато по вопросу применения насилия и доступа к власти большевики всегда были жесткими и последовательными. Например, после того, как 16 ноября большевистский СНК кулуарно издал декрет о роспуске городской думы, 17 ноября фракция левых эсеров во ВЦИК заявила, что это «нецелесообразный и грубо ошибочный политический шаг» ^{[21, с. 71]}, но ее мнение большевики просто проигнорировали.

Ю. Г. Фельштинский отмечал, что в начале ХХ века тактики «кооперирования налево» поочередно придерживались все политические партии России, и левые эсеры не были исключением. «Может показаться, что большевистско-левоэсеровский союз выгоден был только большевикам и с момента зарождения двухпартийной коалиции большевики только и делали, что обманывали простодушных левых эсеров. Такое убеждение, однако, вряд ли соответствует действительности. По отношению к эсерам и кадетам… левые эсеры вели себя точно так же, как большевики. <…> По отношению к левым эсерам кадеты и эсеры были на правом фланге фронта, а противник справа всегда виднее и ненавистнее. Наоборот, всегда вызывает инстинктивные симпатии у революционеров противник слева. Опасным он никогда не кажется» ^[28]. Причина такого тяготения к левому флангу, видимо, кроется в стремлении найти сторонников своих «левых» взглядов, но плата в этой сделке — всегда власть.

В большевистско-левоэсеровской коалиции левые эсеры были привержены идеологии, и разорван этот союз был левыми эсерами по идеологическим же мотивам. Последней каплей для ПЛСРИ стала позиция большевиков по мирному договору. Популизм, который привел левых к власти, не воспринимался всерьез иностранными державами, поэтому в обстановке развала Восточного фронта и разгоравшейся гражданской войны большевики пошли на сепаратный мир, создавая условия для своего успеха на внутренних фронтах. По докладу Ленина IV Чрезвычайный всероссийский съезд Советов 15 марта 1918 г., несмотря на возражения левых эсеров, ратифицировал Брест-Литовский мирный договор ^{[6, с. 531-535]}. 18 и 24 марта левые эсеры в знак протеста подали в отставку с постов наркомов, фактически разорвали союз с РКП(б) и резко активизировали критику большевистской политики (террора, бюрократизации, антидемократизма и пр.). Уже на IV съезде Советов (14-16 марта) громко заявило о себе левоэсеровское радикальное крыло, а на II съезде ПЛСРИ (17-25 апреля) оно взяло верх над умеренной и пробольшевистской группами. Левые эсеры начали формирование боевых отрядов, подготовку террористических актов и разработку планов мятежа.

К моменту разрыва с ПЛСРИ большевики уже получили то главное, что могла им дать эта коалиция, — влияние на беднейшее крестьянство и привнесение в крестьянскую среду «классовой борьбы». Распад блока с ПЛСРИ позволил РКП(б) сразу же изменить аграрную политику: например, в пику левым эсерам в мае была введена продовольственная диктатура, а в июне учреждены комитеты бедноты. Эти меры мгновенно раскололи крестьянство, подорвали социальную базу ПЛСРИ и послужили для левых эсеров мощнейшим стимулом к столкновению с большевиками. На V Всероссийском съезде Советов (4-10 июля) ПЛСРИ имела только 30% голосов, что исключало отстранение РКП(б) от власти легальным путем, и 6 июля левые эсеры из числа чекистов начали восстание, впрочем, подавленное уже на следующий день. Левые эсеры были обвинены большевиками в «восстании против советской власти», а их представители на съезде были «задержаны как заложники» ^{[7, с. 530-531]}. 9 июля V Всероссийский съезд Советов постановил, что партии левых эсеров «не может быть места в Советах рабочих и крестьянских депутатов» ^{[7, с. 537-538]}. В ходе последовавших преследований партия левых эсеров понесла катастрофический политический урон и уже не смогла выйти на большую политическую арену, хотя организации эсеров (в том числе и левых) легально просуществовали до 1922 г.

Многими советскими историками именно июль 1918 г. признавался рубежным в формировании однопартийной диктатуры, так как после подавления мятежа эсеров представительство «мелкобуржуазных демократов» в Советах стало ничтожным ^{[15, с. 22; 16, с. 182; 23, с. 30; 27, с. 74]}. Впрочем, некоторые исследователи рассматривали исторический процесс и в юридическом аспекте, относя образование советской однопартийной системы к началу 1920-х гг. ^{[4; 25; 29]}. Эта позиция представляется более обоснованной.

После июльских событий 1918 г. из ПЛСРИ выделились несколько тысяч ее членов, которые после ряда организационных шагов в сентябре 1918 г. образовали две новые партии: Партию революционного коммунизма (А. А. Биценко, А. Л. Колегаев, М. А. Натансон, Е. Н. Семеновская, А. М. Устинов и др.) и Партию народников-коммунистов (Г. Д. Закс, А. П. Оборин и др.). Эти партии были настроены лояльно к большевикам, но просуществовали недолго. Даже будучи коммунистическими, эти мелкие партии очень скоро исчезли, так как, сохраняя организационную самостоятельность, они испытывали на себе подозрительное отношение со стороны РКП(б) и стихийно притягивали недовольных режимом. Такого ни они, ни большевики позволить не могли.

Партия народников-коммунистов, стремившаяся «к коммунизации всех отраслей хозяйственной жизни страны и к изменениям политической формы и структуры классов революционного общества», просуществовала несколько недель, и уже на своем II Чрезвычайном съезде 6 ноября 1918 г. объявила о самоликвидации и вхождении в РКП(б).

Партия революционного коммунизма, созданная под лозунгом признания программы левых эсеров, но отказа от их тактики, призывала заменить диктатуру пролетариата «диктатурой трудящихся» и внести коррективы во внутреннюю политику, за что периодически подвергалась нападкам и ограниченным репрессиям со стороны большевиков. Это способствовало индивидуальному переходу ее членов в партию большевиков (например, в ноябре 1918 г. к стану большевиков присоединились А. А. Биценко, А. Л. Колегаев и ряд других членов ЦК ПРК). Один из лидеров ПРК М. А. Натансон, опасаясь репрессий, в 1919 г. выехал из России. Партия медленно, не неуклонно сокращалась. В сентябре 1920 г. VI съезд ПРК принял решение о самороспуске партии и ее вхождении в РКП(б).

Союз социалистов-революционеров-максималистов был идейно близок большевикам, участвовал в Октябрьском перевороте и по многим вопросам поддерживал РСДРП(б) — РКП(б) в дальнейшем. Однако в начале 1919 г. в среде эсеров-максималистов произошли разногласия по вопросу об отношении к РКП(б), и из ССРМ выделился лояльный большевикам Союз максималистов (А. И. Бердников, Ф. Ю. Светлов и др.), который в 1920 г. влился в РКП(б), в отличие от большинства ССРМ, которое в том же году примкнуло к эсерам.

В марте-апреле 1920 г. вопрос о лояльности большевикам раскол еще одну социалистическую партию — Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России (Бунд). На XII Чрезвычайной конференции Бунда из него вышла его правая часть (в апреле ею был создан меньшевистский «социал-демократический Бунд»), а оставшаяся левая часть заявила о разрыве с меньшевиками и присоединении к РКП(б). В марте 1921 г. Бунд прекратил деятельность в России, многие его члены вступили в РКП(б).

Еврейская коммунистическая партия «Поалей Цион», образовавшаяся в августе 1919 г. из левого крыла Еврейской социал-демократической рабочей партии «Поалей Цион», в 1919-1922 гг. стояла на пробольшевистских позициях и в декабре 1922 г. самораспустилась, а ее члены вступили в РКП(б).

Сходная судьба постигла и бывших меньшевиков, лояльно настроенных по отношению к РКП(б). Во время Всероссийской конференции 7-10 октября 1918 г. Российская социал-демократическая рабочая партия (интернационалистов) поддержала советскую власть, после чего ее члены по решению ЦК РКП(б) были официально допущены к военному и гражданскому управлению. В руководстве РСДРП(и) неоднократно обсуждался вопрос о вхождении в состав РКП(б), а многие члены партии (например, О. Ю. Шмидт) индивидуально вступали в партию большевиков. В апреле 1919 г. РСДРП(и) объединилась с Российской партией независимых социал-демократов левых интернационалистов (бывшие левые меньшевики-интернационалисты), в результате чего была образована Российская социалистическая рабочая партия интернационалистов. Эта партия все более сближалась с РКП(б), и, наконец, 30 декабря 1919 г. получила от ЦК РКП(б) согласие на свое слияние с ней и на зачет всем без исключения вступающим в РКП(б) членам партийного стажа. Решив этот субъективно значимый вопрос, РСРПИ прекратила свое существование.

Совсем иной путь был уготован партиям правых социалистов. Их отношения с большевиками, испорченные уже в октябре 1917 г. — январе 1918 г., в дальнейшем приобретали все больший накал. Так, VIII совет ПСР (7-16 мая 1918) выступил за неотложную ликвидацию большевистской диктатуры. После военных успехов Чехословацкого корпуса и активизации на подконтрольных им территориях антибольшевистских сил (включая эсеров и меньшевиков) ВЦИК 14 июня, «принимая во внимание, <…> что присутствие в советских организациях представителей партий, явно стремящихся дискредитировать и низвергнуть власть Советов, является совершенно недопустимым», постановил исключить из своего состава представителей партий социалистов-революционеров (правых и центра) и меньшевиков, а также предложил всем Советам удалить представителей этих фракций из своей среды ^{[24, 1918 г., № 44, ст. 536]}.

Правосоциалистические течения примкнули к другим антибольшевистским силам, однако правый лагерь единым так и не стал и вскоре распался из-за идейных разногласий и взаимного недоверия. В разгоревшейся гражданской войне правые социалисты оказались раздавленными между большевиками и несоциалистическими силами и частично пересмотрели свое отношение к большевикам и Советам.

Уже в августе 1918 г. ЦК РСДРП официально объявил о недопустимости вооруженной борьбы против Советов и участия меньшевиков в антисоветских правительствах. 30 ноября 1918 г. ВЦИК допустил РСДРП (кроме тех групп меньшевиков, «которые продолжают находиться в союзе с русской и иностранной буржуазией против советской власти») к участию в советской работе, поскольку «партия, по крайней мере в лице его руководящего центра, ныне отказалась от союза (коалиции) с буржуазными партиями и группами» ^{[24, 1918 г., № 91, ст. 926]}.

В ноябре 1918 г. Партия социалистов-революционеров разорвала отношения с несоциалистическими силами и решила вести борьбу на два фронта: и против большевиков, и против Белого движения. Но уже тогда значительное влияние в ПСР приобрела группа В. К. Вольского — К. С. Буревого, выступившая в декабре 1918 г. за союз с РКП(б) в борьбе с «контрреволюцией» (в августе 1919 г. эта группа преобразовалась в группу «Народ», а в ноябре, после своего исключения из ПСР, образовала организационно самостоятельное «меньшинство Партии социалистов-революционеров»). В феврале 1919 г. состоялись переговоры РКП(б) с руководством правых эсеров, в ходе которых последние отказались от борьбы с советской властью и выступили за вооруженную борьбу с «реакционными правительствами». 19 февраля ЦК РКП(б) решил «легализовать» правых эсеров, и 26 февраля 1919 г. ВЦИК предоставил право принимать участие в советской работе тем группам правых эсеров, которые признали указанное соглашение с большевиками ^{[8, с. 436-437]}.

Проявив в разгар гражданской войны лояльность большевистскому режиму, правые социалисты политической близорукостью способствовали становлению однопартийной системы и собственному уничтожению. Допуск эсеров и меньшевиков в советские учреждения был осуществлен с оговорками, и уже в 1919 г. репрессии в их отношении вышли на новый виток. Лидеров и рядовых членов партии арестовывали, выселяли, отстраняли от ответственной работы, многие партийные лидеры выехали или были высланы за границу. Периодически репрессированных инопартийцев амнистировали: например, 4 ноября 1919 г. ВЦИК постановил «освободить из мест заключения и концентрационных лагерей всех членов тех политических групп и партий, которые объявили мобилизацию своих членов на защиту Советской республики, как это сделали интернационалисты, революционные коммунисты, поалейционисты, группа социалистов-революционеров «Народ», Российская социал-демократическая рабочая партия (меньшевики) и бундовцы, за исключением тех из них, к которым предъявлены конкретные обвинения в участии в контрреволюционных организациях» ^{[24, 1919 г., № 55, ст. 526]}. Но на отношение большевиков к плюрализму такие акты влияния уже не оказывали.

Взгляды большевиков на многопартийность ярко проявились на VII Всероссийском съезде Советов (5-9 декабря 1919). Из 1011 делегатов с правом решающего голоса инопартийными были только 6 человек (0,6%). В дополнение к этим полноправным делегатам Президиум ВЦИК 27 ноября 1919 г. постановил по 2-3 места с правом совещательного голоса предоставить «представителям центральных учреждений всех партий, принявших решение о мобилизации своих членов для защиты Советской Республики, в том числе: Российской коммунистической партии, Украинской коммунистической партии (большевиков), Российской социал-демократической рабочей партии, революционным коммунистам, социал-демократам-интернационалистам, Бунд, Украинской коммунистической партии (боротьбистов), Украинской партии левых социалистов-революционеров (борьбистов), меньшинству партии социалистов-революционеров, поалей-цион коммунистам и социал-демократам, Союзу социал-революционеров-максималистов и т. д.» ^{[24, 1919 г., № 59, ст. 557]}. Всего таких инопартийных делегатов на съезде было 20 человек, и голосовать они не могли. Этот съезд фактически означал конец советской многопартийности.

Очевидная победа большевиков в деле монополизации власти, видимо, ощущалась современниками. 6 декабря 1919 г. указанный съезд Советов призвал «трудящихся всего мира» проводить в жизнь все решения Коминтерна и пригласил их к образованию в каждой стране одной коммунистической партии ^{[1, с. 119]}. II конгрессом Коминтерна 23 июля 1920 г. была принята «Резолюция о роли коммунистической партии в пролетарской революции» ^{[3, с. 481-490]}. Эта резолюция стала критическим событием для идейно-политического плюрализма в России. Она чрезвычайно важна с политико-правовой точки зрения, поскольку принималась по докладу Ленина — лидера правящей партии и председателя правительства страны, созвавшей конгресс Коминтерна и фактически содержавшей Коминтерн. Согласно названной резолюции «классовая борьба требует объединения в одном центре и общего руководства разнообразными формами движения пролетариата (профессиональные союзы, кооперативы, фабрично-заводские комитеты, культурно-просветительная работа, выборы и т. п.). Таким общим объединяющим и руководящим центром может быть только политическая партия. <…> В каждой стране должна существовать только одна единая коммунистическая партия». Докладчик по данному вопросу Г. Е. Зиновьев сообщил конгрессу: «Нам не нужны партии, ставшие мелкобуржуазными… <…> У нас существует диктатура рабочего класса, и именно поэтому и диктатура коммунистической партии. <…> Партии принадлежит право контроля над различными организациями, право их очищения…» ^{[3, с. 49, 52]}.

Отныне в России могла существовать только одна партия коммунистического толка (это, кстати, стало формальным поводом для ликвидации Партии революционного коммунизма в сентябре 1920). Кроме того, в стране «диктатуры пролетариата» мог существовать только один руководящий политический центр (коммунистическая партия), а некоммунистические партии не могли допускаться к руководству классовой борьбой и движением пролетариата, а значит, и к государственной власти вообще. Это решение Коминтерна, инициированное руководством РКП(б), стало финальной точкой в политико-правовом закреплении однопартийной системы. И, хотя в узаконениях советской власти не было прямого запрета многопартийности, в свете указанного решения Коминтерна и реальной политики коммунистической партии именно так с начала 1920-х гг. стали трактоваться основы советского государственного строя.

После названного решения Коминтерна оставшиеся социалистические партии в России действовали недолго. 8 декабря 1921 г. Политбюро ЦК РКП(б) приняло постановление о меньшевиках, которое предписывало их «политической деятельности не допускать», после чего меньшевики перешли на нелегальное положение ^{[18, с. 522-523]}. 8 июня — 7 августа 1922 г. прошел так называемый «процесс эсеров» (34 подсудимых — члены ЦК и активные участники ПСР), который явился, по сути, открытым объявлением о том, что все партии, кроме РКП(б), запрещены.

К концу 1922 г. социалистические партии в России как политические институты были ликвидированы, и монополизация власти партией большевиков была завершена. Уже среди 2215 делегатов X Всероссийского съезда Советов (23-27 декабря) и I съезда Советов СССР (30 декабря) только 5 человек (0,2%) были инопартийными: 1 анархист-универсалист, 2 левых социалиста — федералиста Кавказа, 2 поалейцианиста (причем Еврейская социал-демократическая рабочая партия «Поалей Цион», как было указано выше, в декабре 1922 г. решила ликвидироваться). За пятилетие большевики сделали идею однопартийности официальной и этот курс укрепляли на протяжении последующих десятилетий.

Хотя позднее в СССР эпизодически возникали оппозиционные организации, они не имели социальной базы и носили характер клубов интеллигенции («Антифашистская рабочая партия» М. А. Кореца и Л. Д. Ландау в 1938 г., «Союз борьбы за возрождение ленинизма» П. Г. Григоренко в 1963 г., «Московская Хельсинская группа» и «Украинская Хельсинская группа» в 1976 г. и т. д.). В отсутствие гласности эти организации не пользовались поддержкой внутри страны. Только в конце 1980-х гг. политический курс КПСС привел к снижению репрессивного давления на идейно-политических конкурентов и позволил политической оппозиции проявиться и оформиться организационно. Этот процесс свидетельствовал об отмирании советского тоталитаризма и, ускорив распад Советского Союза, явился одним из факторов исчезновения его с политической карты мира. Вхождение инопартийных сил во властные структуры ликвидировало монополию КПСС на государственную власть и разрушило один из основных элементов советского режима.