Балканы на перекрестках миров: славянский «узел истории» (конец XIX – начало XX вв.)

Историко-географические понятия отличаются определенной размытостью. Так, Э. Экле указывает, что «ни как часть света, ни как культурное сообщество «Европа» не имеет ясных очертаний» ^{[1, s. 13]}. Напомним, что понятие «Европа» после Тридцатилетней войны пришло на смену привычному для традиционного общества термину «Христианский мир». Сказанное относится и к отдельным регионам. Фридрих II Прусский говорил в 1746 г.: «Стоит только взять в руки географическую карту, чтобы убедиться, что естественные пределы сей монархии [Французское королевство - авторы], по всей видимости, простираются до Рейна, чье русло словно нарочно создано для того, чтобы отделять Францию от Германии» ^{[2, p.10]}. Один из ближайших соседей России – Балканский полуостров – вплоть до рубежа XIX – XX вв. именовался Ближним Востоком. В 1860 г. русский журналист писал: «На Востоке живут миллионы европейцев, подчиненные уставам Турции; этим европейцам угрожает та же гибель, что человеку, спящему в пылающем со всех сторон доме; их должны спасать…Дело Европы – не греко-российской, не католической, не англиканской, не протестантской, – а Европы гражданской, мирской, единственной охранительницы цивилизации и образования – не жалеть никаких усилий для положения конца этим события» ^{[3, с. 14]}. В то же время такие дефиниции, как Балканский и Старо-Планинский полуостров, Балканы и Юго-Восточная Европа, стали синонимичны только в XIX в. В восприятии человека европейского средневековья народы Балкан были представителями враждебной восточной культуры. Такими их изображал безымянный автор «Песни о Роланде».

Как и в ряде подобных случаев (например, Скандинавия, Индокитай, Мезоамерика), балканские страны с давних времен отличает общность исторической судьбы. Далмация и Фракия – диацезы Константинопольского патриархата. Именно потому большинство местных народов приобщились к христианской вере посредством Византии, то есть в ортодоксальной форме, широкое распространение получил старославянский язык (в том числе, румынская кириллица у влахов), региону пришлось выдержать натиск турок-османов и, в конечном итоге, почти на пять столетий войти в состав Османской империи. Великая Порта дольше, чем другие государства, разделяла население не по национальному, а по религиозному признаку. Вследствие этого на подвластных территориях в качестве важнейшей принадлежности человека к нации было его вхождение в ту или иную религиозную общину. Для болгар и сербов православная церковь стала не просто хранительницей культуры и традиций, но и национальности. В качестве другого примера отметим образование в Родопах новой этнической общности – помаков: сохранявшие старославянский язык и некоторые болгарские традиции, они в то же время стали мусульманами вследствие активной религиозной политики стамбульских властей ^[4]. Есть и обратный пример – этнос гагаузов.

Как ни в одном другом европейском уголке, именно на Балканах и вчера, и сегодня велика роль народной культуры, отражающей национальное самосознание. Например, выступления в албанском местечке Дукагини весной 1874 г. начались из-за того, что местные жандармы отказались подчиняться требованиям османских властей сменить свои национальные костюмы на турецкую форму ^{[5, с. 146]}. А сегодня в Сербии, несмотря на наступление проевропейской латиницы, статус кириллицы определен в качестве единственной официальной письменной грамоты.

Тесные связи России и балканских народов имеют тысячелетнюю историю. Византийско-югославянское культурное проникновение способствовало подъему отечественной культуры; церковно-славянский язык сформировался в результате деятельности солунских просветителей Кирилла и Мефодия. Духовное единство не прерывалось и после османского завоевания Старо-Планинского полуострова. В течение XVIII в. беженцы из балканских стран поступали на службу в русскую армию или бежали в Запорожскую Сечь. В 1753 г. на территории будущей Екатеринославской губернии были сформированы новые административно-территориальные единицы: Новая Сербия и Славяно-Сербия. Наиболее значительная часть болгар расселилась в Бессарабии, вошедшей по итогам Бухарестского мира 1812 г. в состав России ^{[6, с. 29-30]}.

На протяжении XIX в. народы полуострова начинают активную борьбу за независимость: первыми в нее вступили греки, добившиеся сначала создания национального государства (в результате восстания 1821 г.), а затем и признания Элладской православной церкви, автономной от Константинопольского патриархата. Русско-турецкая война 1877-1878 гг. стала важным шагом на пути к созданию независимых от власти султана Болгарии, Румынии, Сербии. Однако процесс создания национальных государств в Юго-Восточной Европе не завершился даже по итогам Балканских войн 1912-1913 гг.: это позволило В.И. Ленину справедливо заметить, что «ни одного такого национального государства, как Испания, Швеция и т.п., нет среди мелких балканских государств» ^{[7, с. 355]}. Более того, Бухарестский мир 1913 г., именовавшийся современниками «скверной цивилизации», не только еще больше запутал этнополитическую карту региона, вызвав волну этнических чисток, но и способствовал окончательному приданию Балканам статуса «порохового погреба Европы»».

Особенно остро разгорелась борьба вокруг Македонии, ставшей своеобразным яблоком раздора между балканскими государствами. Эта страна «щедро одаренная природными богатствами и красотами, с многочисленными старинными городами, усеянная памятниками античной и славянской старины, колыбель славянской письменности, с трудолюбивым земледельческим и торговым населением» ^{[8, с. 13]}, в условиях османского господства стала очагом разбойничьих шаек и постоянных конфликтов. Этому немало способствовали сами турки, для укрепления своего влияния, переселявшие туда мусульман из Малой Азии и Боснии. Впрочем, бошняки, плохо говорившие по-турецки, чувствовали себя уютней среди более близких по культуре христиан и периодически покидали новые места проживания, еще более запутывая ситуацию ^{[9, с. 36]}. 1/6 часть земли принадлежала мечетям, оставшейся владели 15 тыс. турок-помещиков: славяне были на положении батраков ^{[10, с. 7]}.

К 1900 г. в географических границах Македонии проживали следующие крупные национальные группы: болгары – 1181336, турки – 499204 , греки – 228272, албанцы – 128711 человек из общего населения в 2, 258 млн. ^{[11, с. 48]} Неслучайно, один из очевидцев событий писал, что «лишиться Македонии в целом для болгар было все то же, что нам, русским, лишиться одного из своих культурно-исторических центров: ведь из Македонии шло болгарское возрождение, оттуда шли лучшие болгарские борцы, там была древняя Охридская патриархия, там интенсивно, кипела культурная болгарская работа и никогда не умирал в душе болгарина сан-стефанский завет Царя-Освободителя» ^{[12, с. 171]}. Раздел этой страны между Сербией и Грецией привел к первой национальной катастрофе Болгарии, а некоторые горячие головы в Софии предлагали даже унию с Римом в качестве альтернативы ассимиляции болгарской народности в Македонии. Впрочем, господствующей была следующая точка зрения: «Что для России Царьград, то для Болгарии Македония – предмет страстных влечений и сознательных народных стремлений. Если Русь получила свет Христовой веры из Царьграда, то для Болгарии она засияла из Солуня» ^{[13, с. 5]}.

Как заключает современный исследователь, «вступая в Первую мировую войну, балканские элиты…обрекали свои народы на роль пушечного мяса, оснащенного чужим, импортированным, современным вооружением» ^{[14, с. 5]}. К 1914 г. в балканских государствах отсутствовали оружейные заводы, а Болгария закупала за границей даже боеприпасы ^{[15, с. 12]}. Таким образом, регион оказался в горниле европейских противоречий, при этом каждая из стран пыталась реализовывать свои собственные интересы.

Рассмотрим ситуацию в ведущих балканских государствах накануне начала конфликта, навсегда изменившего Европу.

Несмотря на огромную роль России в освобождении Болгарии, уже в 1880-е гг. в стране образовалось два общественно-политических лагеря: «черные души» (русофилы) и «патриоты» (русофобы), при этом среди последних была значительная часть офицерства и интеллигенции ^{[16, с. 61]}. Здесь сказалась и события 1885 г., когда произошло объединение Софии и Восточной Румелии, против чего выступили не только западноевропейские державы, но и Россия, опасавшиеся нарушения баланса сил в регионе. Более того, после начавшегося сербско-болгарского конфликта, Россия отозвала из болгарской армии служивших там русских офицеров, а затем пошла на полный разрыв с правительством Александра Баттенберга.

Восстановление дипломатических отношений с Россией в 1896 г. способствовало укреплению международного авторитета Болгарии, укреплению ее влияния на Балканском полуострове. В 1902 г. в качестве противовеса австро-румынскому соглашению было заключена русско-болгарская военная конвенция. В 1904 г. в условиях падения проавстрийской династии Обреновичей Болгарии удалось заключить договор с Сербией, который в дальнейшем был положен в основу Союза 1912 г. В ходе Первой Балканской войны страна понесла наибольшие потери: 67 тыс. (плюс на Чаталджи вместе с больными 15 тыс.); для сравнения сербы потеряли 25 тыс. человек, греки 17 тыс., черногорцы 3 тыс. Помимо прочего, на такой значительной цифре потерь сказалось то, что на фракийском театре располагались такие мощные крепости, как Адрианополь, а также Чаталджинская укрепленная позиция, построенная по проекту бельгийского инженера А. Бриальмона еще в начале 1870-х гг.

Несмотря на успехи в Первой Балканской войне, в результате Межсоюзнического конфликта 1913 г. Болгария оказалась униженной: она не только была вынуждена уступить ранее завоеванные земли, но и передать Румынии Южную Добруджу. Лидер прорусской партии И.Е. Гешов, оценивая результаты начального периода Первой мировой, негодовал: «Будет ли оставлена неисправленной несправедливость, совершенная в Бухаресте? Останется ли неисправленной она даже и в том случае, если Болгария поздно примет участие в настоящей войне, как поздно приняла участие и Сербия в войне 1877 года, или если она совсем не примет участия, как совсем не приняла участия в 1877 г. Греция?» ^{[17, с. 82]}

Стремление к реваншу, в основе которых лежали идеи «Великой Болгарии» – вот основой лейтмотив внешней политики Софии в 1913-1915 гг. Военные расходы небольшой балканской страны с 1879 по 1914 гг. выросли почти в семь раз ^{[18, с. 58-59]}. Уже в ходе Первой мировой, софийская газета «Мир» писала: «Болгарский народ теперь сражается не за какой-нибудь идеал; он не ищет завоеваний в чужих землях. Если он начал войну, то лишь затем, чтобы осуществить свое единство, собрать в границах одного государства всех сынов одной крови, одного племени, одной веры»^{[19, с. 26]}. Болгарии удалось добиться пересмотра границ с Османской империей, что явилось важным шагом на пути вхождения страны в германский блок. Примечательно, что в годы Первой мировой вековые соперники – болгары и турки – воевали совместно на Добруджанском фронте, а всего за годы войны 1138 турецких военнослужащих были награждены болгарскими орденами и медалями , а 1913 болгарских – соответственно турецкими ^[20].

В своих устремлениях Болгария получила поддержку со стороны Германии и Австро-Венгрии. Центральные державы опирались не только на немецкие корни царя Фердинанда Саксен-Кобург-Готского, но и на свое расширявшееся культурное влияние в этой славянской стране. С последней четверти XIX в. росло влияние католической и протестантской пропаганды. По данным 1905 г., в пловдивской епархии насчитывалось свыше 12, 5 тыс. католиков ^{[21, с. 26]}. В 1916 г. Болгария стала первой православной страной, перешедшей на григорианский календарь. Осуществлялись прямые исторические фальсификации. Так, в ноябре 1915 г. секретарь болгарской миссии в Вене Георгиев представил доклад «О настроениях в Болгарии», в котором обозначил общие урало-алтайские корни у болгар и венгров. «Золотым веком» болгарской истории объявлялись времена Симеона Великого, когда болгарский народ еще не утратил свои исконные черты. Особенно важным нам представляется следующее заключение: «Что же касается славянства, то болгары много горя испытали от него, так как вынуждены бороться с сербскими своими соседями» ^{[22, с. 34]}. Данная мысль еще острее формулируется у болгарского поэта-германофила К. Христова: «Никто не причинил болгарскому народу таких бед, какие ему причинили русские!» ^{[23, с. 47]}Впрочем, русско-болгарское духовное содружество не прерывалось, хотя и наталкивалось на резкое противодействие германофильских кругов. В 1915 г. Святейший Синод Болгарии пожертвовал 15 тыс. франков раненым и больным русским воинам и их семьям, а болгарский культурно-благотворительный кружок в Москве призвал всех болгар, находящихся в России, жертвовать на устройство лазарета в Москве ^{[24, с. 19]}.

Что касается болгарской экономики, то она имела аграрный характер, а наибольший вес в промышленности имели легкая и пищевая отрасли. Если в 1887 г. в стране насчитывалось 6 текстильных фабрик, то в 1911 г. уже 72 ^{[25, с. 44]}. Оставляла желать лучшего транспортная сеть страны, тем более что долгое время дороги в Болгарии строились турками «ввиду не столько торговли, сколько содержания в повиновении страны: построенные через наиболее возвышенные участки, они представляли зачастую непреодолимые препятствия, как для людей, так и товаров» ^{[26, с. 127]}. В июле 1914 г. правительство В. Радославова подписало соглашение с германским концерном «Дисконто Гезельшафт», по которому получало займ в размере 500 млн. франков. Кабальные условия займа не только предусматривали размещение 1/ 5 займа для военных заказов на немецких предприятиях, но и безвозмездную концессию по разработке каменноугольных шахт. В целом, к 1916 г. Болгария в финансово-экономическом плане полностью зависела от германского мира, став цепочкой в Срединной Европе.

Ближайший сосед Болгарии Румыния так же пыталась реализовать идеи «Великой Румынии». Во главе сначала румынского княжества, а с 1881 г. и королевства стояла германская династия Гогенцоллернов-Зигмарингенов, чем во многом и объяснялись симпатии короля Кароля I и Вильгельма II. Впрочем, уже с 1907 г. внешняя политика Бухареста начинает постепенно дрейфовать от союза с Германий и Австро-Венгрией в сторону более тесных связей с Антантой ^{[27, с. 106]}. Этому способствовали и ослабление роли России на Балканах, и поддержка Веной Софии в период Межсоюзнической войны, и растущая борьба за Трансильванию (еще в 1890 г. в Бухаресте была основана «Лига культурного объединения всех румын»). Еще в конце 1913 г. начальник австро-венгерского генерального штаба генерал Ф. Конрад фон Гетцендорф указывал: «Идея «Великой Румынии» заняла ведущее место в этой стране; Трансильвания и Бессарабия являются основными целями ее внешней политики, при этом больший интерес представляет Трансильвания, нежели Бессарабия» ^{[28, p. 511]}. Растущие симпатии к Франции и Англии едко высмеял писатель Ион Караджи в своем очерке «Р-румынка»: «По румынски она говорит только с прислугой, с остальными по-французски, теперь она берет уроки английского языка…Для нее существует только два города, в которых можно жить: Париж и Бухарест» ^{[29, с. 265]}.

Российский министр иностранных дел С.Д. Сазонов, сопровождавший в 1914 г. Николая II на встрече в Констанце с Каролем I, так охарактеризовал предвоенный внешнеполитический курс Бухареста: «Румыния постарается присоединиться к той стороне, которая окажется сильнейшей и которая будет в состоянии посулить ей наибольшие выгоды» ^{[30, с. 388]}.

Караджи метко показал и внутриполитическую борьбу в этот период: «Политических партий в европейском смысле этого слова, т.е. партий, основанных на старых или новых традициях и классовых интересах, следующих своим принципам и идеалам, в Румынии не существует… Администрация…состоит из двух больших групп. Одна находится у власти и кормится; другая голодает и ждет своей очереди в оппозиции…Разделенная на две шайки, претенциозно называемые «историческими партиями», – на либералов и консерваторов… – которые превосходят по своей жестокости и алчности дикие орды времен нашествия варваров, эта олигархия законодательствует, администрирует, попирает сегодня законы, которые она издала вчера, а завтра отвергает законы, которые она издала сегодня» ^{[31, с. 304-308]}.

Румыния являлась типичной аграрной страной: свыше 80 % ее населения принадлежали к земледельческому сословию. Города были небольшими по размеру; исключение составлял Бухарест, в котором проживало около 345 тыс. человек. Впрочем, товарное хлебопашество активно стало развиваться только с заключением в 1829 г. Адрианопольского мира, закончившего очередную русско-турецкую войну. Важнейшими его условиями было не только предоставление автономии дунайским княжествам, но и открытие устья Дуная для торгового судоходства, что способствовало хлебному экспорту ^{[32, с. 1]}.

Румынская промышленность зародилась в 1860-е гг. в результате объединения Валахии и Молдавии, а ее ведущей отраслью быстро стала нефтяная сфера. Уже в 1857 г. Бухарест стал первым европейским городом, где появилось керосиновое освещение. В 1911-1913 гг. Румыния по добыче нефти уступала только США и Российской империи, при этом в отличие от них свыше половины добываемой в стране нефти отправлялось на экспорт. Дунайское королевство стало ареной борьбы между американской «Стандард Ойл» и германскими «Дойче банк» и «Дисконто гезельшафт». В 1900 г. одна из румынских газет указывала, что «Рокфеллер хочет добиться в Румынии того, чего он добился в США, т.е. нефтяной монополии… Сегодня правительство целиком зависит от Рокфеллера» ^{[33, с. 215]}. В 1904 г. на съезде нефтепромышленников глава бухарестского правительства Д. Стурдза предостерегал: «Нет большей опасности, чем та, которая угрожает нам от треста «Стандард Ойл». Каждый румын должен остерегаться возможности экономического завоевания страны этой организацией, он не должен иметь никакого общения ни прямого, ни косвенного с сиренами треста. Девизу «Америка – американцем», я противопоставляю девиз «Румыния – румынам» ^{[32, с. 40]}. Большинство отраслей румынской промышленности – от нефтяной до пищевой – являлись технически отсталыми. Дунай являлся ведущим экспортным маршрутом, в 1899-1900 гг. для этой цели был реконструирован порт Констанца, который теперь стал способен принимать корабли большей грузоподъемности. В 1872 г. в Румынии эксплуатировалось 934 км железных дорог, а на рубеже веков уже 3070 км ^{[34, p. 45-51]}.

Самая южная из балканских государств – Греция – относится к числу стран с наиболее богатым историческим прошлым. Трудно переоценить ее влияние (в формате Византийской империи) на Древнюю Русь: это и распространение православной веры, и обогащение культурных традиций, в том числе, формирование старославянского языка и т.д. Падание Константинополя в 1453 г. послужило основой для переосмысления общественно-политических доктрин в русских землях, что привело к образованию идеологии «Москва – третий Рим». История современной Греции ведет отсчет от признания ее независимости в 1830 г. на Лондонской конференции. Однако греки оказались разделенной нацией и борьба за их объединений в рамках национального государства, а также стремлению к древней столице – Константинополю – вызвала оформление «Мегали идеи». Данная концепция привела к непрерывной черед войн – двум Балканским, Первой мировой и греко-турецкой 1919 – 1922 гг. – продолжавшихся целое десятилетие.

Пятьдесят лет (с 1863 по 1913 г.) греческий престол занимал датский принц Георг I Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюксбургский. И хотя на референдуме в ноябре 1862 г. он получил в свою поддержку лишь шесть голосов из более чем 240 тыс. (95 % участников проголосовали за британского принца Альфреда ^[35]), его долгое правление в целом можно было назвать удачным. Греции не только удалось увеличить свою территорию (глава афинского кабинета Э. Венизелос указывал, что «после Балканских войн Греция вышла не только материально обогащенной, но и морально утвердившейся в глазах всего мира» ^[36]), она заметно усилилась в экономическом плане: например, греческий торговый флот в Восточном Средиземноморье оттеснил на второе место итальянский. Впрочем, Эгейский бассейн оставался спорной зоной между двумя странами; а, например, высадка итальянского отряда на Корфу в 1916 г. вызвала резкие разногласия между Афинами и Римом ^[37].

Георг I был женат на внучке Николая I Ольге Константиновне, являлся шефом Невского полка русской армии, вследствие чего придерживался антантофильских позиций. А вот сменивший его Константин, напротив, отличался заметными германофильскими позициями, получив немецкое образование и имя опыт службы в прусской армии. Именно он, будучи в Берлине 6 сентября 1913 г., заявил: «Я не колеблюсь повторить громко и публично, что нашими победами мы обязаны мужеству наших греческих войск и также принципам военного искусства, которыми мы, я и мои офицеры, научились в Берлине, во втором гвардейском полку, в военных школах и в наших частных беседах с офицерами прусского генерального штаба» ^[38]. Впрочем, приморское положение Греции ставило ее в зависимость от британского военно-морского флота: это наглядно показали события 1915-1917 гг.

Греческий исследователь И. Илиопулос, в частности, указывает, что для Эллады трагичным последствием прихода к власти большевиков стало предательство ими понтийских греков и армян, что позволило туркам начать геноцид: «Пока существовала царская Россия, такого не могло произойти. Нельзя было нанести вред православному народу – вмешалась бы царская армия» ^[39]. Илиопулос сознательно забывает, что геноцид начался в 1915 г., когда большевиков у власти не было, а Греция первоначально сама отказалась вступать в войну на стороне Антанты, воевавшей с осени 1914 г. с Османской империй.

Экономика Греции носила аграрный характер, главной экспортной культурой был табак. Госдолг, достигавший к 1912 г. 962 млн. франков (356 франков на душу каждого в стране), ставил страну в зависимость от франко-английских кредиторов ^{[40, с. 700]}. Конец XIX в. был отмечен бурным развитием транспорта: если в 1869 г. в Элладе было 11 км железных дорог, то к 1900 г. уже 902 км. В 1893 г. было закончено строительство Коринфского канала, связавшего Эгейское и Ионическое моря.

Картина наша была бы не полна, если бы мы пропустили Сербию. Для того чтобы осмыслить исторический путь этой югославянской страны, проследим, как возрождалась ее государственность. Возрождение сербской независимости было предопределено победами екатерининских «орлов» в 1760-70-е гг.

На протяжении XIX в. отношения между Россией и Сербией то охлаждались, то теплели. Отметим, что помимо России, в сербские дела активно вмешивалась Австрия. Если Россия стремилась сплотить антитурецкие силы, привлечь к борьбе с Портой местных мусульман, то Австрия, напротив, вносила раскол в ряды славяно-албанских союзников. Однако Россия одно время даже близоруко потворствовала так называемому австрославизму, воспринимая дунайскую империю как наполовину славянскую страну. Отчетливой австро-венгерской ориентацией отличалась сербская династия Обреновичей. А вновь пришедшие к власти Карагеоргиевичи сделали свою страну надежным союзником Франции и России. Это предопределило позицию страны в Первой мировой войне.

Что касается экономики, то создание Албанского государства вызвало необходимость борьбы за выход к морю. Главными отраслями сербской промышленности являлись мукомольная, пивоваренная, текстильная. В целом, экономика страны имела аграрный характер, основой экспорта был живой скот. Сеть железных дорог страны достигла к 1914 г. 1572 км, при этом Белград вел переговоры с Парижем о займе в 400 млн. франков «исключительно для постройки железных дорог» ^[41].

Образование Королевства сербов, хорватов и словенцев было сколь значительным, столь и противоречивым итогом Первой мировой войны. Данное государственное образование стало результатом деятельности противоположных по своему вектору политических сил. Одним из основателей государственного новообразования был Никола Пашич, снискавший лавры сербского Кавура. Политик, в прошлом оппозиционер, не пренебрегавший террором как средством достижения целей (вспомним его дружбу с М.А. Бакуниным), по общему мнению историков, перешел на позиции так называемого югославянства вынуждено, в виду того, что проект создания «Великой Сербии» в границах проживания православных народов на Западе Старо-Планинского полуострова не мог быть осуществлен. Проект «мононационального» государства поддерживал российский император, хорошо понимавший, сколь бесперспективен союз православных сербов с хорватами-католиками и боснийцами-мусульманами. Однако февральско-мартовская революция, а тем более октябрьские события 1917 г. смешали карты союзникам по Антанте. С правительством «присяжного поверенного» уже никто не считался, и сербские политики вынуждены были учитывать мнение правящих кругов Англии, Франции и вступивших в войну на последнем этапе США. Русские же большевики славянскую солидарность принесли в жертву интернационализму.

Правда и то, что имперская ноша сербам оказалась не по плечу. И действительно, в отличие от русского этноса сербский этнический компонент не был преобладающим, именно потому сербское начало на уровне всего полуострова оказалось несколько подавленным. Государство, основы которого заложила Видовданская конституция, было монархией, внутри которой сербы принесли свой государственный проект в жертву югославянскому политическому единству.

В рассматриваемый период балканские страны имели много сходных черт. Это и процессы формирования национальных государств, осложнявшиеся тем, что отдельные территории входили в состав имперских образований: Австро-Венгрии и Турции. Это и вступление экономики в монополистическую стадию развития, что привело к усилению английских, американских и германских компаний. Это и постепенное формирование политической системы, в которой несколько десятилетий играли ведущую роль партии личностей. В Греции первой партией, обозначившей свою идеологическую программу, стала Либеральная партия, основанная в 1910 г. Э. Венизелосом ^{[42, с. 7]}. В Болгарии главным различием партий вплоть до конца Первой мировой войны была внешнеполитическая ориентация: русофилы и русофобы; зачастую у них было второе общепризнанное наименование по формальному или неформальному лидеру: Либеральную партию называли «радослависты», Демократическую – «каравелистами», Прогрессивно-Либеральную – «цанковистами», Национал-Либеральную – «стамболовистами». Только в 1918 г. русофобы вследствие провала прогерманского курса потеряли свое влияние, а кризис русофилов был связан с новым большевистским курсом России. К началу 1920-х гг. болгарская политическая система пришла к уже привычной для Западной Европы схемы: левые – центр – правые. Поразительно, но долгое время «болгарские партии имели наибольшие различия именно в той сфере, где их влияние было наиболее ограниченно» ^{[43, с. 25]}. Что касается Сербии, то особенностью данной страны было сильное влияние военных, в конечном итоге вызвавшее Салоникский процесс 1917 г. и казнь ряда членов «Черной руки», в том числе полковника Аписа – Драгутина Димитриевича.

Балканские страны, вопреки идеям различных политических сил, так и не смогли создать прочный союз, который позволил бы превратить Юго-Восточную Европу в самостоятельного игрока на геополитической карте. Нерешенность национального вопроса привела к их участию в Первой и Второй мировым войнам в качестве младших партнеров воюющих коалиций. Сербско-хорватский конфликт 1990-х гг., косовская трагедия, проблема сирийских беженцев 2015-2016 гг. показывают, что «пороховой погреб» Европы остается неспокойным и в настоящее время. Исторические ассоциации остаются в человеческой памяти на длительный период, известны попытки ряда стран – Казахстана, Кыргызстана – сформировать позитивный облик, поменяв имеющий определенный негатив слово «стан» на «эли». Удастся ли балканским странам изменить свое реноме, покажет будущее.