Расширение доверия как фоновое условие второго Модерна

Мартьянов Виктор Сергеевич кандидат политических наук заместитель директора по научным вопросам, Институт философии и права УрО РАН 620990, Россия, г. Екатеринбург, ул. Софьи Ковалевской, 16, оф. 901 Martianov Viktor Sergeevich PhD in Politics Deputy Director on Scientific Issues, Institute of Philosophy and Law of the Ural branch of the Russian Academy of Sciences 620990, Russia, Yekaterinburg, Sofii Kavalevskoi Street 16, office #901 urfsi@yandex.ru Другие публикации этого автора

Статья подготовлена при поддержке проекта фундаментальных исследований ИФиП УрО РАН №15-19-6-6 «Трансформация морально-политических и правовых регуляторов современного общества: взаимодействие национального и глобального пространств».

Необходимость и полезность расширения доверия в социальных взаимодействиях, без которого они были бы весьма затруднены, а общество невозможно – состояние всеобщего недоверия как войны всех против всех – доказывается не только морально-религиозными нарративами, но имеет вполне эффективные рационально-математические обоснования. Экономические выгоды расширения доверия для доминирующей в позднемодерных обществах сферы рыночных обменов являются теоретически доказанными. В частности дилемма узника и иные игры, где 2-м и более участникам необходимо принимать связанные и влияющие друг на друга решения свидетельствуют о долгосрочной эффективности для всех участников игры стратегий кооперации, основанных на доверии, нежели эгоистических индивидуальных стратегий максимизации собственных выгод. Кроме того, недоверие само по себе входит в структурные издержки любых социальных взаимодействий, поэтому снижение недоверия особенно в повторяющихся структурированных взаимодействиях прямо ведет к уменьшению издержек, когда участникам не требуется совершать дополнительные действия и нести расходы, направленные на гарантии обеспечения планируемых результатов взаимодействия.

В частности в экономике высокое доверие ведет к более низким трансакционным издержкам, позволяющим осуществлять более выгодные сделки и обеспечивать более устойчивый экономический рост ^[14]. А в идеальном, утопическом варианте полное доверие людей друг к другу влечет отсутствие трансакционных издержек, которое исключает потребность в институциональной организации общества, в содержании самого государства как гаранта любых сделок. Фактически размеры государства и его институтов являются материализованным недоверием общества, снижающим общую эффективность социальных трансакций дополнительными издержками. Недоверие, скептицизм, сомнение, подозрение ведут к росту трансакционных издержек социальных коммуникаций, падению рентабельности и нормы прибыли любых предприятий. Недоверие – это своего рода вечный естественный налог на любое реальное человеческое взаимодействие. И разные общества и культурно-исторические среды отличаются лишь величиной этого налога.

В долгом историческом времени расширение доверия сопровождает технологический прогресс и является внеэкономической моральной стратегией «на повышение», предполагающей наличие социально-политических субъектов, способных преодолевать свои партикулярные интересы в пользу всеобщих, осуществлять публичную рефлексию об условиях своего совместного существования с другими субъектами. В Новое время расширение априорного доверия между незнакомцами становится фоновой средой формируемого первоначально в городских сообществах публичного пространства Модерна. В обезличенной форме оно поддерживает существование всех основных модерных социальных институтов. Это доверие к деньгам в экономике, лояльность к юридическим законам и моральным нормам, к экспертизе в науке, солидарность с политическими (общественными) решениями: «если в обществе существуют и распространены моральные нормы, не допускающие обмана тех, кто доверяет другим, то эти нормы также учитываются людьми при принятии решений и в долгосрочной перспективе могут возобладать исходы, связанные со взаимным доверием» ^{[1, С.77]}.

Априорное пространство доверия необходимо для эффективного развития рыночных обменов и является основным внеэкономическим фактором успешности проекта Модерна. Поэтому все большее признание приобретает позиция, согласно которой значимым фактором развития в позднемодерном обществе является формирование широких кругов межличностного и институционального доверия. Рост доверия обусловлен неодновременным, но закономерным глобальным переходом модерных обществ от реализованных материальных ценностей самосохранения и обеспечения безопасности к ценностям и мотивам самореализации, постматериальным потребностям, связанным с творчеством, кооперацией, психологическими мотивами признания, доверия, солидарности, самосовершенствования, расширения пространства индивидуальных свобод человека ^[4]. В глобальном мире возможности расширения доверия являются частью проблема достройки де-факто существующей мироэкономики до регулирующей ее мирополитики как стратегии эффективной морализации капитализма. Поскольку экономические институты современного мира значительно опередили в своем развитии политико-правовые регуляторы общественной жизни.

Представляется, что в условиях поздней современности (Late modernity)исторический модернизаторский потенциал территориальной нации-государства и его институтов резко сужается. Параллельно растут возможности каждого человека выступать субъектом эффективной индивидуальной модернизации в ходе свободной реализации своих целей и интересов. Здесь любые групповые и институциональные посредники скорее лишь искажают и узурпируют его законные интересы. Отсюда закономерен вывод о всё большей эффективности процессов самоорганизации граждан и минимизации государственного регулирования, заложенных в доминирующую в экономическом мейнстриме неолиберальную теорию. При этом очевидно, что все люди могут ошибаться, быть наивными, действовать в условиях нехватки информации и ситуациях ограниченной рациональности, конфликтовать за ограниченные ресурсы. Однако территориальное государство, которое было полезно в условиях первоначальной или форсированной модернизации с ее задачами аккумуляции и перераспределения общественных ресурсов на приоритетных направлениях, в ходе последующей органической модернизации свойственной позднему Модерну становится скорее сдерживающим фактором. Поэтому способность государства управлять общественными процессами все более проблематизируется. Подобная ситуация характерна для позднемодерных обществ с их постоянным расширением пространства доверия и исключения государства из рыночных обменов. Прямое государственное вмешательство остается легитимно лишь в тех случаях, когда оно гарантирует эффективное правовое поле для коммуникаций граждан, либо совершаются явно противоправные действия, либо граждане и их объединения не могут самостоятельно разрешить конфликт интересов и вынуждены обратиться к государственному арбитру (правоохранительные органы, суд, судебные исполнители и т.д.). В то же время в условиях поздней современности среди значимых внеэкономических факторов дальнейшего прогресса общества резко возрастает роль индивидуального и институционального доверия. Ценность доверия в процессе своего расширения и институциализации позволяет снизить трансакционные издержки во всех значимых сферах жизни общества.

Парадокс модернизации состоит в том, что безусловная и теоретически доказанная выгода расширения практик доверия в современных обществах существует скорее как возможность, чем всеобщая и неизбежная закономерность. Несмотря на то, что для повышения общественного благосостояния эффективно высокое взаимное доверие, институциональная ловушка может заключаться в том, что с позиций рационального выбора и повышения своей индивидуальной полезности люди будут массово выбирать недоверие как оптимальную стратегию. Причем на институциональном уровне такое состояние может оказаться стабильным и равновесным, а потому трудно изменяемым во времени. Поскольку неидеальная социальная среда и сложившиеся в ней устойчивые коллективные практики, зачастую оказываются сильнее индивидуальных стратегий, которые ей противоречат: «с точки зрения экономического «менеджмента доверия» недоверие всегда связано с существенно большими затратами, нежели доверие…Однако в условиях кризисного развития общества, когда любое доверие связано с неконтролируемым нарастанием разнообразных рисков, недоверие может стать способом минимизации таких рисков и в этом своем качестве оказаться эффективной экономической стратегией. Таким образом, трактовка роли экономического недоверия может оказаться различной в стабильных и трансформирующихся обществах» ^{[2, С.63]}.

Социальная ситуация доверия является более сложной и неустойчивой, чем относительно равновесная и стабильная к внешним и внутренним факторам изменений ситуация недоверия. Пассивное социальное поведение большинства как избегание больших и средних рисков более выигрышно в долгосрочной перспективе и оптимально относительно предпринимаемых энергозатрат, хотя на институциональном уровне оно ведет к росту трансакционных издержек и инфляции бюрократического аппарата государства и иных юридических лиц. Особенно сильно данный эффект проявился в постсоциалистических странах, где новая капиталистическая этика не была компенсирована внеэкономическими механизмами солидарности в условиях отказа от предшествующих принципов обеспечения общественного согласия. Наконец, глобальность человечества порождает проблему выхода институционального доверия за пределы наций-государств и легитимирующего их национализма. При этом низкое доверие в условиях обществ периферийного капитализма образует порочный круг самоисполняемого пророчества – не доверяя другим людям и социальным институтам граждане начинают считать подобное положение дел в обществе нормальным, присоединяясь к воображаемому большинству не доверяющих, а себя – не способными повлиять на изменение культурной и институциональной ситуации в обществе в лучшую сторону.

Вместе с тем, на основании межстрановых статистических обобщений можно утверждать о возможности целенаправленной политики увеличения сферы доверия в обществе, связанной с укреплением верховенства закона, повышением образовательного уровня населения, сокращением неравенства доходов с активным использованием механизмов перераспределения, стимулированием деятельности гражданских организаций ^[13]. Парадокс заключается в том, что в практиках периферийных капиталистических обществ можно наблюдать устойчивость индивидуальных и институциональных стратегий недоверия. При этом переносу новых идей и институтов, нормативному плюрализму и всевозможным институциональным трансплантам всегда противостоят механизмы институциональной инерции, зависимость от прошлого развития (path dependence) ^[10]. Зависимость от прошлого обычно переоценивается в рамках популярной в отечественном обществознании цивилизационной парадигмы, будучи универсальным ответом социальных сил заинтересованных в сохранении статус-кво о причинах неудач любых социальных реформ и инноваций ^[8].

Если в контексте сказанного выше оценивать возможности перехода России к позднемодерному обществу, то можно констатировать, что сложившаяся модель периферийного капитализма в экономике и умножение неопатриархальных, сословных практик взаимодействия в политике закономерно привели к сокращению пространства индивидуального и институционального доверия в российском обществе. Возникает ситуация нивелирования достигнутых ранее ценностно-институциональных уровней доверия.Согласно опросам, если в 1990 году только на себя рассчитывали 20% опрошенных, то в 2012 уже 40%, опоры на друзей и родственников в 1990 году искали 25%, а в 2012 году – 54%, параллельно надежды граждан на помощь предприятий, общественных организаций, государства в трудной ситуации снизились с 35-15% до 1%, то есть фактически до нуля ^[11]. Таким образом, модерное пространство рыночных обменов, предполагающих априорное доверие автономных индивидов к эффективным общественным институтам и незнакомцам замещается дарообменными (близкородственными) и редистрибутивными, распределительными моделями социальной коммуникации, которые существенно ограничивают возможности и эффективность любых автономных общественных институтов и коллективных инициативных взаимодействий в условиях российской модели периферийного капитализма ^[7].

Долгий постсоветский опыт России ясно обнаруживает, что в условиях радикализации социального недоверия произошел ценностно-институциональный откат от модерных классов и социальных групп к новым сословиям. Этот откат сопровождается расширением домодерных и антимодерных ценностей, созданием разных локальных (сословных) моралей, легитимируемых их ролью в сохранении стабильности наличного политического порядка как главной политической ценности. Но это лишь стабильность ресурсного государства и рентно-сословного общества, в котором область рыночных отношений, элементов демократии и позднемодерных (постматериальных) ценностей образует лишь тонкую, постоянно сокращающуюся внешнюю оболочку, симулирующую модерность ^[6]. Фактически за постсоветский период в России не сформировалось влиятельных модерных социальных сил в политике, экономике и культуре. Доминирующие российские политические дискурсы демонстрируют всевозможные архаичные этики добродетелей, торжество популизма и ситуативного прагматизма, но только не универсализирующую этику принципов, позволяющую поддерживать существование сложносоставных обществ в глобальном контексте ^[12]. Попытки органической модернизация социума снизу наталкиваются на контр-тенденцию архаизации властного аппарата государства.

Парадокс российского периферийного Модерна заключается и в том, что «узкий радиус межличностного доверия компенсирует институциональные дефициты, но со своей стороны стерилизует потенциал универсализма и модерности» ^{[3, С. 362]}. Поэтому оказывается, что вместо позднемодерного, космополитического (У.Бек) гражданина «более продуктивны модели «человека советского» (с присущими ему свойствами двоемыслия, лукавства, демонстративной лояльности, пассивной адаптации) или традиционалистского, ксенофобского, настороженно относящегося ко всему новому и незнакомому» ^{[3, С.270]}. Подобные выводы согласуются с рядом других исследований, согласно которым при стабильно работающих модерных институтах растущее значение придается личным качествам (честность, трудоспособность, порядочность и др.), а в условиях институционального недоверия повышается значимость возможностей доступа людей к распределении ресурсов – власть, богатство, профессиональные и родственные связи и т.п. ^[5].

Наблюдаемые в России волны демодернизации, откат к «периферийности» в капиталистической миросистеме, инфляция бюрократии затрудняют и без того нелегкий перенос на отечественные реалии успешных теорий и практик, выработанных в обществах центра мироэкономики. Очевидно, что культура здесь тоже имеет значение (правда, вряд ли судьбоносное), так как в контексте исторически сильных сетей и ценностей неформального доверия в малых, закрытых группах модели рационального «человека экономического» в современной России работают слабо, а статистически фиксируемое доверие к модерным институтам (рынок, выборы, партии, парламент, правительство, суды и т.д.) является лишь условным и символическим. Это пока своего рода «игра в доверие», готовая при любом негативном изменении обернуться тотальным недоверием. Частичным оправданием такого положения дел может служить лишь то обстоятельство, что фукуямовская логика конца истории и всеобщее торжество постматериальных ценностей (Р. Инглхарт) довольно плохо работают за пределами стран центра капиталистической миросистемы, где в большинстве государств продолжают сохраняться институциональные структуры естественного государства и наследственных, закрытых элит распределяющих ресурсные потоки ^[9].

Таким образом, расширение ценностно-институционального пространства позднего Модерна и формирование инфраструктуры общества открытого доступа (Д.Норт) является лишь возможностью, но отнюдь не судьбой множества модерных обществ, обозначенных на актуальной политической карте мира. Более того, как показывает пример России, даже достигнутые ранее ценностно-институциональные уровни доверия могут быть существенно нивелированы. Поэтому любые варианты альтернативной (аутентичной), технократической или трансплантированной извне модернизации будут осуществимы в России только тогда, когда будут предполагать в качестве своего ядра ценностное измерение. То есть модерные нормы и императивы, связанные с институциональным расширением и закреплением в российском обществе ценности доверия как внеэкономического условия позднего Модерна. Соответственно эффективное общественное развитие осуществимо в современной России только тогда, когда будет предполагать в своем основании позднемодерное ценностное ядро. Платформа отечественной модернизации необходимым образом связана с моральным и институциональным обеспечением в российском обществе ценности доверия как внеэкономического условия позднего Модерна.