К вопросу о феминизации преступности

Комаров Антон Анатольевич кандидат юридических наук доцент, ФГБОУ ВПО "Сибирский институт управления" - филиал, Российская академия народного хозяйства и государственной службы при Президенте Российской Федерации 630102, Россия, Новосибирская область, г. Новосибирск, ул. Нижегородская, 6, оф. 168 Komarov Anton Anatolevich PhD in Law Associate Professor at the Siberian Institute of Administration, Department of Criminal Law and Proceedings 630102, Russia, Novosibirskaya oblast', g. Novosibirsk, ul. Nizhegorodskaya, 6, of. 168 reise83@mail.ru Другие публикации этого автора

Рассматривая работы коллег, мы приходим к неизбежному выводу о том, что женщины менее криминально активны, нежели мужчины. Хотя быть может это лишь проекция социального устройства нашего общества и их противоправная деятельность складывается в несколько иных сферах. Криминологические исследования, проводимые не одно десятилетие, как бы доказывают существование принципиально женских криминальных ниш. Так один из постулатов женской преступности гласит, что их преступления совершаются преимущественно в семейно-бытовой сфере, а также в тех отраслях народного хозяйства, что сложились изначально с задействованием женского труда: сфера обслуживания, торговли и т.п.^[1]

Так, уголовная статистика, касательно женщин-преступниц колеблется в относительно ограниченном коридоре показателей с момента принятия действующего Уголовного кодекса до настоящего момента. Более точные показатели можно почерпнуть из нижеприведенной таблицы исходя из сводок МВД и Госкомстата.

Таблица №1. Динамика женской преступности.

Вместе с тем их доля в народонаселении чуть выше. Налицо парадокс криминальной диспропорции. По результатам всероссийской переписи населения 2010 года соотношение полов криминально-активного возраста можно проследить по нижеприведенной гистограмме.

рис. 1. Данные переписи населения 2010 г.

Заметно, что численное преобладание женщин наблюдается лишь в старших возрастных группах, которые фактически выпадают из продуцирования преступности. В прочих случаях доля женщин среди народонаселения примерно равна доле мужчин. А вот среди преступников, она существенно ниже. Чтобы объяснить своеобразную криминальную пассивность женщин выдвигаются различные теории. В сфере биологических концепций известны работы Чезаре Ломброзо, Уильяма Томаса, Элеоноры Глюк и др. Однако О.Ю. Ильченко отметила, что они не свободны от неких крайностей ^{[2, C. 43]}, объясняя преступность женщин гормональными стрессами, сбоями эндокринной системы или психологическими комплексами. Зачастую указывая на реально существующие факты насильственных преступлений в качестве эмпирической базы, они напрочь забывают об иных видах преступлений. Хорошо известно, что и Ферреро, и Ломброзо затруднялись выделить типичные морфологические черты женщины-преступницы, хотя утверждали о неполноценной природе преступника. Многих атавистических черт наблюдаемых у мужчин-преступников они так и не смогли найти у женщин, заменив их внутренним пороками. Поскольку общая криминальная статистика не соответствовала их выводам, они вынужденно объединили в своей работе преступления и аморальные проступки (проституцию) в одну категорию правонарушающего поведения ^{[3, C. 122]}.

В противовес этому теория эмансипации и увеличения криминальной активности женщин, выдвинутая выдающимся криминологом Фредой Адлер в 1975 году ^{[4, C. 215]}, подходит к объяснению социальных феноменов куда более полно. Согласно этой концепции женщина в прошлом веке получила возможность выступать наравне с мужчиной во многих сферах человеческой деятельности, следовательно, объем женской преступности неизбежно должен вырасти.

Нужно сказать, что подобные мысли находят в настоящее время свое частичное подтверждение. Анализируя приведенные в таблице данные можно прийти к выводу о том, что в численном отношении российская женская преступность изменилась не слишком сильно. Сравнить напрямую статистические данные РСФСР и РФ полагаем было бы не совсем правильно, ибо детерминанты преступности, система предупреждения были качественно иными. Однако даже в период действия нынешнего УК видно, что удельный вес женщин-преступниц стабилизировался на определенной отметке и не думает снижаться в то время как интенсивность мужской преступности, как впрочем, и ее объем в последние годы начали падать.

Что касается зарубежных стран в которых социально-экономическая ситуация с 1975 года не менялась, то действительно в последней четверти ХХ века доля женщин-преступниц неуклонно росла как в Западной Европе, так и в США, что в общем-то характеризовало и развитие преступности в целом ^{[5, C. 155]}.

Анализируя подобные факты, все-таки стоит учитывать, что по отдельным видам преступлений женщины показывают куда более высокую антисоциальную активность. В таких преступлениях как убийство, совершенное при превышении пределов необходимой обороны, их удельный вес на порядок выше – 37%; мошенничество – 34%; присвоение и растрата – 44%; вовлечение несовершеннолетнего в совершение антиобщественных действий – 45% ^{[6, C.14]}. А по таким видам преступлений как незаконный оборот наркотических средств соотношение мужчин и женщин среди осужденных и вовсе одинаково ^{[7, C.15]}. Понятно, что современная женская преступность носит по преимуществу корыстный характер, а не насильственный. Но именно в этих сферах преступная активность женщин начинает вплотную приближаться к показателям мужской, что говорит о наличии общесоциальных причин преступности в нашем обществе. Так данные переписи "тюремного населения" 2009 года показывают, что структура преступности женщин носит специфический характер ^{[8, C. 24]}. Далее для наглядности мы использовали выдержку из данного статистического сборника для иллюстрации и представили это в виде таблицы.

Таблица № 2. Распределение осужденных по видам преступлений.

Также криминологами достаточно долгое время отмечается тренд на ухудшение качественных показателей женской преступности ^{[9, C. 41]}. Растет рецидив, причем более высокими темпами, нежели у мужчин, в котором просматривается криминальный профессионализм: 46,3% – повторности для преступлений в сфере экономической деятельности; 29,2% – против личности; 22,9% – против общественной безопасности и общественного порядка ^{[10, C. 10]}. Наблюдается заметный прирост количества типично «мужских» преступлений, что особенно заметно из анализа приведенной выше таблицы. Неоднозначна и проблема территориальной распространенности. В сибирском регионе женская преступность получила большее распространение в структуре, ^{[11, C. 73]} и при этом она даже несколько моложе общероссийской, ^{[12, C.9]} активизируется женская преступность с иностранным элементом ^{[13, C.86]}.

Подобные факты по идее, должны свидетельствовать о возрастании криминальной активности женского пола. Закономерно встает вопрос: возможно ли указанные социальные процессы увязать с таким явлением как феминизм? Несмотря на весьма противоречивую историю этого общественного движения, ныне принято считать, что оно было направлено на достижение некоторых социально-позитивных целей. Действительно, предоставление женщинам равных с мужчинами прав во всех социально-полезных сферах деятельности является несомненным благом для всего общества.

Однако в середине ХХ века, после формального признания за женщинами всех конституционных прав в основополагающих нормативно-правовых актах, возникла вторая волна этого движения. Обусловлено это было тем, что его руководители не были удовлетворены конечным результатом, обозначив новую цель – обеспечение «фактического» равенства двух полов, которое не может быть реализовано в системе патриархального общества. Собственно теперь феминистическим движением ставятся под сомнение сами принципы общественного устройства. Но в действительности, часть затрагиваемых проблем относится к системе принципов построения капиталистического общества, а не патриархальным его устоям. Применительно к проблеме преступности можно сказать о формировании типовых криминогенных ситуаций: отсутствие социальных лифтов для дальнейшего карьерного и творческого роста, неравномерность распределения дохода среди различных групп населения. Однако понятно, что подобные социальные факторы в действительности действуют как на мужчин, так и на женщин.

Представляется, что отдельные вожди феминистического движения, понимая насколько просто сегодня манипулировать общественным сознанием и как следствие – государственными институтами, злоупотребляют своим положением и декларирует ценности и принципы общественного устройства, далекие от гендерного равенства.

Однако вернемся к нашей теме. Большинство криминологических теорий не отрицают того факта, что преступление – «удел слабого», т.е. слабо социализированного индивида, который не смог выйти из конкретной жизненной ситуации приемлемыми (легальными) способами. Разобрав массу типичных криминогенных ситуаций, становится понятно, что женщина нескольку лучше социализирована, нежели мужчина. Естественно, что именно невозможность «силового» решения конфликта толкает женщин к использованию опосредованных инструментов достижения цели. И в этом человеческое общество, как искусство компромисса, преуспело. В своем основании оно имеет требуемые механизмы: право, мораль, религию. Если следовать общепринятой терминологии, введенной Робертом Мертоном ^{[14, C. 676]}, то женщины более конформны, т.е. лучше подстраиваются под существующую систему общественных отношений и более гармонично сосуществуют с текущим общественным порядком. Действительно данная гипотеза подтверждается многими исследованиями женской преступности в Великобритании [15 C. 497-521] и Америке ^{[16, C. 267]}.

И наоборот, мужчины социализируются, т.е. «свыкаются с правилами» труднее. Хотя корректнее было бы сказать, что у них специфический путь для самореализации, который предусматривает более широкий выбор способов решения проблемы – конформный (бесконфликтный) и конфликтный (провоцирование и участие в войнах, преступлениях – убийствах, причинении вреда здоровью). При помощи теории социального конфликта возможно описать не только насильственную, но и любую другую преступность. Мы избрали указанный пример лишь для большей наглядности. Тем более, что генезис корыстной преступности по приведенному нами основанию довольно ёмко осветил Фридрих Энгельс ^{[17, C. 349-351]}.

Итак, система сложившихся стереотипов гендерного поведения патриархального общества диктует свои правила: успешные люди (среди которых, по понятным причинам в абсолюте доминируют мужчины) не должны «проигрывать». Достижение желаемого (лично или социально-одобряемого результата) зачастую становится целью жизни и притязаний мужчин от мала до велика. Отсюда и важное психологическое следствие: проигрыш (неудача в достижении неких социальных фетишей патриархального общества) воспринимается мужчиной острее, ведет к более фатальным нравственно-психологическим последствиям, деградации и разрушению ролевой системы личности.

Зачастую лишь осознание подобного является достаточным стимулом для удовлетворения своих потребностей любым способом. Естественно, что подобные попытки не остаются незамеченными. Но в силу более «рискового» поведения мужчин, они чаще решаются поставить себя вне общества, совершив преступление, нежели женщины. Подобные выводы неизбежно наталкивают на мысль о маргинализации преступности ^{[18, C.62]}.

В противовес этому, женская преступность по преимуществу сосредоточена в семейной и профессиональной сферах деятельности человека. Косвенно, это подтверждает тезис об особенностях механизма социализации женщин, которые не позволяют вовлечь их в орбиту маргинальной преступности. И далее, к рассуждениям о системе ценностей в основе традиционного патриархального общества. Как бы парадоксально для представительниц феминистического движения это не звучало, но именно эти обстоятельства являются сдерживающими факторами преступности женщин. Здесь же нужно заметить и негативное следствие – феминизм, уравнивая «в правах», фактически уравнивает и социальные роли, что делает преступность женщин всё более похожей на преступность лиц мужского пола.