Борьба Советской России за выход из мировой войны

Белковец Лариса Прокопьевна доктор исторических наук профессор, Томский государственный университет 630007, Россия, Новосибирская область, г. Новосибирск, ул. Советская, 7 Belkovets Larisa Doctor of History professor of the Department of History of State and Law, Constitutional Law at Tomsk State University  630007, Russia, Novosibirskaya oblast', g. Novosibirsk, ul. Sovetskaya, 7, of. priemnaya belkovec@ngs.ru Другие публикации этого автора

1. Декрет о мире 25 октября (7 ноября) 1917 г.

В октябре 1917 года в ходе революционных событий к власти в России пришло советское правительство, сформированное большевиками, представлявшими левое крыло Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП). Одним из первых его актов стал написанный В. И. Лениным и принятый новым законодательным органом – Вторым Всероссийским съездом Советов рабочих и солдатских депутатов – 25 октября (7 ноября) декрет о мире, опубликованный и объявленный всему миру по радио. «Империалистическая» война в нём была квалифицирована как «величайшее преступление против человечества», а всем воюющим народам и их правительствам было предложено немедленно начать переговоры о справедливом, демократическом мире – мире без аннексий и контрибуций.

Российская империя участвовала в Первой мировой войне 1914–1918 гг. между двумя коалициями капиталистических держав – германо-австрийским блоком и Антантой – в составе последней. Главными союзниками России являлись Франция, Великобритания и Япония. Позднее к Антанте примкнули Италия и США, а в германо-австрийский блок вошли Турция и Болгария. Для реализации захватнических планов, ради которых велась эта война, союзникам России необходимо было её продолжать. Поэтому декрет о мире был встречен ими глухой завесой молчания. И дело было не только в том, что с большевиками – приверженцами не признанных европейскими демократиями коммунистических идей, они не желали иметь дела, но и в том, прежде всего, что большевики объявили о выходе России из империалистической войны. Крайне неприятным для них являлся также провозглашённый декретом отказ от тайной дипломатии и о намерении немедленно опубликовать тайные договоры, подтверждённые или заключённые Временным правительством России. Но, отвергая «все пункты о грабежах и насилиях» в этих договорах, Второй съезд Советов уже тогда объявил, что советское правительство принимает «все пункты, где заключены условия добрососедские и соглашения экономические» ^[1].

Ignorantiа non est argumentum (лат.) Игнорирование – не аргумент. 7 (20 ноября) Совет Народных Комиссаров обратился непосредственно ко всем воюющим державам с предложением о перемирии ^[2], которое было направлено послам союзных держав вместе с текстом Декрета о мире. Но собравшиеся 9 ноября на совещание в посольстве США в Петрограде дипломатические представители союзных стран приняли решение оставить его без ответа ^{[2, c. 16–17]}. Нота была проигнорирована. Однако советское правительство, руководствуясь нормами международного права, продолжало делать правительствам Франции, Великобритании, Италии, США и других стран предложения приступить к мирным переговорам и прекратить мировую бойню «без смысла и цели». «Русская армия и русский народ не могут и не хотят дольше ждать, первого декабря мы приступаем к мирным переговорам. Если союзные народы не пришлют своих представителей, мы будем вести переговоры с немцами одни», – говорилось в обращении ^{[2, c. 29–30]}. Антанта не ответила и на этот призыв. Только в конце ноября, был, наконец, сформулирован «категорический протест» против ведения Россией мирных переговоров, который был передан в Ставку Верховного Главнокомандования российской армией американским офицером Кертом от имени правительства США ^[3].

Создаётся впечатление, что, игнорируя советские предложения (а игнорирование, согласно мнению древних латинян, не может быть серьёзным аргументом), бывшие союзники России находились первое время после Октября 1917 г. в состоянии некоего шока. В течение трёх с лишним лет они вольготно пользовались её услугами, когда Россия, истекая кровью, притягивала к себе больше половины всех вооружённых сил германского блока и боевыми действиями своей армии срывала решающие операции Германии на Западном фронте. От одной мысли потерять «русское пушечное мясо» они приходили в бешенство [3. с. 65]. Но ещё труднее было смириться с победой в России коммунистического правительства, которая грозила перекинуться на другие страны. Поражало и то, что победа революционных масс была достигнута на редкость быстро и бескровно. Защищать Временное правительство нашлось ещё меньше охотников, чем царское самодержавие, сметённое февральской революцией 1917 г. После установления советской власти в обеих столицах Октябрь за четыре месяца триумфально прошествовал почти по всей огромной стране. Такого динамизма ещё не знала ни одна из предшествующих революций. Благодаря огромному перевесу сил большевистские Советы мирно брали власть в подавляющем большинстве мест. Из 100 наиболее крупных пунктов (включая и губернские города) только в 16-ти вопрос о власти был решён вооружённым путём. Сила революции коренилась в том, что её творили миллионы ^[4].

Важным было и то, что советская власть с самого начала заняла либеральную позицию по отношению к оппозиционным партиям и их сторонникам. Меньшевикам и эсерам было предложено разделить власть с большевиками. «К участию в правительстве мы приглашали всех... Мы хотели советского коалиционного правительства, – писал Ленин. Мы из Совета не исключали никого. Если они не хотели совместной работы, тем хуже для них» ^[5]. Не «насильники» и «террористы», каковыми считают большевиков неприятели Октября, удалили представителей этих партий со Второго Всероссийского съезда Советов. Они ушли сами, не желая подчиняться демократически выраженной воле большинства народа. С угрозами и бранью они удалились из Смольного в городскую думу спешно формировать «комитет спасения родины и революции», чтобы начать ту самую гражданскую войну, в которой они обвинят потом большевиков. Вот как оценил их действия живой свидетель тех событий меньшевик Н. Н. Суханов: «Это был заговор, устроенный кучкой обанкротившихся политиканов – против Петербургского Совета, против законного Всероссийского съезда Советов, против подавляющего большинства народных масс, в котором они сами были так же неприметны, как в океане щепки и обломки разбитого бурей корабля» ^[6].

Что касается «классов» и «партий», не желавших сходить со сцены и добровольно уступать власть новому правительству, то их первые попытки развязать в стране гражданскую войну и воздвигнуть барьер на пути шествия советской власти оказались безрезультатными. Тотальной гражданской войны, несмотря на отчаянные усилия меньшевиков, правых эсеров и стоявших за их спиной кадетов, не получилось. Первые заговоры и мятежи казачьих верхов, антисоветские выступления националистических сил на окраинах, не поддержанные народом, провалились. Тогда руководители Антанты приступили к организации сил для свержения ставшей им ненавистной советской власти. На открывшейся 30 ноября в Париже межсоюзнической конференции был поставлен и впервые подвергся обсуждению вопрос о борьбе с русской революцией. После окончания конференции этот пресловутый «русский вопрос» был передан в Верховный совет Антанты, созданный в ноябре 1917 г., для практической реализации. К разработке планов вооружённого вмешательства в российские дела были привлечены военные эксперты. Был мобилизован весь пропагандистский аппарат Запада: газеты, кинофильмы, листовки, брошюры, лекции и проповеди в церквах, были нацелены против мирных лозунгов Советов. Но, кажется, что вся эта пропагандистская кампания имела лишь обратный результат. Трудящиеся западных стран стали более настойчиво требовать от своих правительств прекращения войны, а их правящие элиты – испытывать страх перед революционизирующим влиянием русской революции. Борьба против мирной политики советского правительства превращалась в войну за ликвидацию советской власти, но одновременно и за подавление начавшегося в капиталистических странах революционного движения собственного народа.

Ещё больше ненависти вызывали у бывших союзников мероприятия советского правительства в области внутренней политики, и, прежде всего, экспроприация собственности новой властью. Большевики объявили «общенародным достоянием» весь земельный фонд страны и передали его «трудящимся без всякого выкупа, на началах уравнительного землепользования». Национальным достоянием становились леса, недра и воды общегосударственного значения, а также «живой и мёртвый инвентарь, образцовые поместья и сельскохозяйственные предприятия». В собственность республики были переданы банки, фабрики, заводы, рудники, железные дороги и прочие средства производства и транспорта ^[7].

Особый взрыв ненависти в среде империалистических держав был вызван аннулированием советской властью внешних государственных долгов «прежних правительств царя, помещиков и буржуазии». Оно было провозглашено декретом ВЦИК от 21 января (10 февраля) 1918 г. ^[8]. Декрет наносил серьёзный удар по международному банковскому финансовому капиталу, отстаивая интересы которого «правительства буржуазных государств продолжали заливать кровью землю в преступной империалистической войне». В дореволюционной России крупнейшим инвестором была Франция, чьи вложения составляли 80 % всех иностранных инвестиций, и принадлежали главным образом малому частному капиталу, приобретавшему ценные бумаги царского правительства. В целом иностранные капиталовложения в русскую промышленность достигали почти 3-х млрд. зол. руб. Приходится признать, что и воевала Россия в этой войне на средства тех же союзников (Англии и США), щедро субсидировавших её вооружение: лишь государственные и частные долги одной Антанте составляли 5695 млн. зол. руб. ^[9] Наконец, революционное правительство России провело национализацию предприятий, принадлежавших иностранным капиталистам. В общей сложности довоенные инвестиции, кредиты, взятые на закупку вооружений во время войны у западных держав, а также стоимость национализированного большевиками имущества иностранных граждан составляли около 14 млрд. золотых рублей. Таким был объём претензий, выставленных России Францией, Англией и США на конференции в Генуе в апреле 1922 г. Только при условии оплаты этого огромного счёта союзные державы соглашались на признание новой российской власти ^[10].

Позиция нового правительства России способствовала формированию идеологии «белого движения», которая в своей основе совпадала с позицией непринятия советской власти верхами капиталистических государств. И было не важно, в каком стане, союзников или неприятелей России, они находились. Бывшие союзники России по «Тройственному Согласию» предприняли затем все возможные меры (интервенция, блокада, бойкот), чтобы заменить её правительство другим, более соответствующим их требованиям и вкусам. На эту роль подходили русские генералы А. И. Деникин, А. В. Колчак, Н. Н. Юденич и др. Главное, что должно было сделать такое правительство, – это признание всех старых долгов и обязательств Российской империи, Временного правительства, а также возмещение ущерба, понесённого иностранными гражданами в России в ходе проведённой «социализации». Вопрос о долгах оставался камнем преткновения долгое время, поскольку советское правительство категорически отказалось платить эти долги и возвращать обобществлённое имущество. В дальнейшем оно стало увязывать вопрос о долгах и соглашалось обсуждать вопрос о компенсациях за них только в случае получения долгосрочных кредитов от западных держав.

«14 пунктов» президента США Вильсона. Одним из крупнейших манёвров дипломатии Антанты в завершающем периоде войны считаются «14 пунктов» Вильсона, с которыми он выступил 18 января 1918 г. Эта, так называемая «программа мира», должна была помочь Соединённым Штатам и их союзникам «сохранить лицо» после того, как они проигнорировали инициативы большевиков о «мире без аннексий и контрибуций». Весьма тревожила их и начатая Народным комиссариатом по иностранным делам РСФСР публикация тайных договоров. Теперь и они заговорили об «открытых мирных переговорах», о невозможности принятия «тайных международных соглашений», об открытой дипломатии. Предлагалось ещё уничтожение препятствий для международной торговли, нацеленное на ликвидацию приоритетов отдельных держав, в частности Великобритании – «владычицы морей», сокращение вооружений, разрешение колониальных споров и т.д. Кроме этих глобального характера «пунктов» программа мира Вильсона содержала предложения о том, как должны быть определены судьбы отдельных стран. Шестой пункт касался Германии и России. Первая должна была освободить все оккупированные ею территории. Но это требование отнюдь не сопровождалось обещанием освободить области, захваченные самой Антантой у Германии или у Турции. России же было обещано урегулирование всех затрагивающих её вопросов. Более того, ей предлагалось «самое полное и свободное сотрудничество других наций в предоставлении ей беспрепятственной и ничем не стеснённой возможности принять независимое решение относительно её собственного политического развития и национальной политики». Предполагалось создание «независимой Польши», с выходом к морю и присоединением к ней территорий, населённых поляками» ^{[4, c. 113]}.

От «демократического» характера этих предложений возликовала вся мировая пресса. Но с приближением победы Антанты в войне и с начавшейся расшифровкой «туманных» пунктов самим американским президентом цель внешней политики США прояснилась. Превратившись к концу войны в самое мощное империалистическое государство в мире, оно пыталось не только захватить дипломатическую инициативу в предстоящих мирных переговорах, но и к главенству в мировой торговле. Подтвердился и тот факт, что программа американского президента выдвинута в противовес советским мирным предложениям. «Яд большевизма, считал он, – только потому получил такое распространение, что являлся протестом против системы, управляющей миром. Теперь очередь за нами, мы должны отстоять на мирной конференции новый порядок, если можно – добром, если потребуется – злом» ^[11]. Цитированный выше шестой пункт в отношении России был ничем иным как демагогическим прикрытием антироссийской политики правящих кругов США. В сентябрьской 1918 г. «расшифровке» этого пункта, изложенной в «Архиве полковника Хауза», известного своей близостью к президенту, значилось, что все антисоветские правительства, захватившие с помощью империалистов ту или иную часть территории России, должны получить признание и помощь Антанты. Кавказ рассматривался как часть проблемы ещё не расчленённой Турецкой империи, т. е. отрывался от России; Среднюю Азию предлагалось отдать под протекторат какой-либо из империалистических стран; в Великороссии и Сибири признавалось создать новое правительство. Таким на деле должно было стать обещанное «полное и свободное» сотрудничество с Россией, которое должно было привести к полному расчленению России и ликвидации советской власти ^{[4, c. 113]}.

В мирных предложениях Советской России оказались заинтересованы только отрезанные от всего мира блокадой англо-французского флота голодающая Германия и её союзники, Австро-Венгрия и Турция, исчерпавшие все средства для продолжения войны. Желание заключить сепаратный мир с Временным правительством России германские политики выражали ещё летом 1917 г. Поэтому 27 (14) ноября Германия ответила на советское предложение согласием начать мирные переговоры. Конечным продуктом их стал Брест-Литовский мирный договор от 3 марта 1918 г. Это событие оценивается классиками советской дипломатии как чрезвычайное. Независимо от мотивов, по которым стороны начинали переговоры, оно означало фактическое признание легитимности нового российского правительства со стороны ряда крупных европейских государств, хотя и находившихся с ней в состоянии войны ^{[1, c. 9]}.

2. Заключаем с Германией Брест-Литовский мирный договор

Мирные переговоры в Брест-Литовске. Не лишне будет напомнить, что ещё в «Коммунистическом манифесте» Карла Маркса, излагавшего общие программные положения мировой пролетарской революции (ликвидация частной собственности, установление 8-ми часового рабочего дня, упразднение института семьи), содержалось единственное конкретное требование, касающееся европейских стран, а именно требование о низложении самодержавия в России ^[12]. Тогда русское самодержавие рассматривалось в западных теориях изменения мира как препятствие к осуществлению мировой революции. В начале ХХ века военная доктрина Германии, целью которой являлось установление немецкого мирового господства, исключила Российскую империю, сильно беспокоившую германских стратегов своими темпами экономического и демографического развития, из числа «великих стран». Намечалось оттеснение России далеко на восток, «к границам до Петра Великого». Предполагалось расчленение её европейской территории под предлогом освобождения «нерусских народов» от господства «реакционного царского режима» ^[13], отторжение от неё Польши, Финляндии, Прибалтики. Далее аппетиты выросли до Белоруссии, Украины и Кавказа, а также Донской области, Приазовья и Крыма. Они должны были стать крупными сырьевыми базами Германии в качестве её колоний либо в результате прямой аннексии, либо посредством создания «буферных государств», полностью зависимых от рейха.

Западные районы «Царства Польского», согласно этим планам, включались непосредственно в состав Германии. В правящих кругах Берлина обсуждалась также идея аннексии польских земель, входивших в состав Пруссии, после выселения из них поляков и евреев. Урезанной таким образом России немцы хотели навязать кабальный торговый договор, который превратил бы её в аграрный придаток германского капитализма ^{[4, c.19]}. Теперь терпящая поражение в войне Германия должна была на время забыть о своих амбициозных планах и пойти на заключение сепаратного договора со своим главным противником на Востоке, Россией.

Мирный договормежду РСФСР, с одной стороны, и Германией, Австрией, Болгарией и Турцией, с другой, был подписан в Брест-Литовске третьего марта 1918 г. ^[14]. Его подписания представители Германии, игравшей главную скрипку на переговорах, добивались «с нарастающим нетерпением, жестокостью и ультимативностью». Он мог бы дать этим странам возможность развязать руки на Востоке, сохранив под своим господством все территории, захваченные в ходе войны. Реальное соотношение сил на переговорах также складывалось не в пользу России. 15 (28) декабря 1917 г. председатель германской делегации фон Кюльман вручил советской стороне австро-германские условия мира. Согласно им считался решённым вопрос о выходе польских земель, Литвы, Курляндии, а также части Эстонии и Лифляндии из состава России и переходе их «под покровительство Германии». В дальнейшем ультимативный тон и аннексионистский характер требований, предъявляемых России, усиливались и ужесточались, и немцы потребовали отделения от России ещё и значительной части Белоруссии.

Однако советское правительство не прерывало переговоров, ведение которых было поручено Л. Д. Троцкому, исполняющему обязанности народного комиссара по иностранным делам. Оно намереваясь получить мирную передышку, да к тому же использовать агитационные возможности вокруг переговоров в Бресте для приближения мировой революции. Особые надежды возлагались на перерастание в революцию революционного движения в Германии. Руководство большевистской партии рассчитывало на помощь немецкого пролетариата и надеялось организовать такой всенародный отпор врагу, который остановил бы новое германское нашествие.

Но реальные события пошли по другому сценарию. 18 февраля 1918 г. немцы возобновили военные действия, заняли Двинск и Полоцк и двинулись в направлении Петрограда. 23 февраля в Петроград был доставлен новый германский ультиматум, содержавший гораздо более жёсткие, чем прежде, территориальные, экономические и военно-политические условия. Слабо вооруженные, только начавшие создаваться в эти дни, разрозненные части Красной Армии едва сдерживали рвавшиеся к столице немецкие соединения. Что же касается «всенародного вооруженного отпора в защиту социализма», на которое надеялись в Петрограде, то его в эти дни явно не получилось. Советская Россия вынуждена была подписать тяжелейший мир с Германией, Австро-Венгрией, Болгарией и Турцией, который обязывал её произвести полную демобилизацию своей армии, вернуть свои военные суда в русские порты до заключения всеобщего мира или же немед­ленно разоружить их. Договор не зря называли «грабительским» и «циничным». Казалось, Германия добилась целей, которые она ставила в войне против Российской империи. От Советской России по договору отходили Польша, Литва, Курляндия, Лифляндия и Эстляндия. Кроме того, в руках немцев оставались те районы, которые лежали восточнее установленной договором границы и были заняты к моменту подписания договора немецкими войсками. Россия теряла на Западе польские, литовские, частично белорусские и латвийские земли.

Территориальные, людские и экономические потери России были огромны: около 1 млн. кв. км, почти 56 млн. человек – треть населения страны, проживавшего на этих территориях, 54 % промышленного потенциала и 33% железных дорог ^{[13, c. 123]}. Для эксплуатации российских богатств немцы планировали создать синдикат с капиталом от 50 до 100 млн. марок. Собираясь превратить поверженную Россию в особый сырьевой придаток рейха, они предполагали создать при германском представительстве в Москве специальный «хозяйственный штаб» для координации экономической деятельности своих фирм в России.

Согласно дополнительным соглашениям, подписанным в августе 1918 г., Россия обязывалась выплатить Германии контрибуцию в 6 млрд. золотых рублей (250 т золотом, на 1 млрд. товарами и 2,3 млрд. кредитными билетами займа, обеспеченного государственными доходами России от концессий, предоставленных немецким фирмам). Кроме русского государственного долга в эту сумму входили затраты на содержание пленных, а также ущерб, причинённый Россией «гражданским лицам и отчуждённым предприятиям» ^{[14, c. 640]}. Особую статью в ней составляли убытки, понесённые в связи с действиями органов власти или населения дипломатическими и консульскими чинами, зданиями посольства и консульств Германии. Договор оценивался ею как большая победа не только немецкого оружия, но и немецкой дипломатии. Главное, что теперь советское правительство отказалось от претензий на сохранение в составе России прибалтийских губерний, чего не было в договоре от 3 марта.

Однако Брестский мир побудил большевистскую партию всерьёз задуматься о необходимости не «мировой революции», предписанной учением К. Маркса, а выработки концепции мирного сосуществования с капиталистическими странами. Идя на подписание договора с немцами, глава советского правительства ещё не ставил вопрос о формах и методах взаимоотношений Советской России с капиталистическими странами, но уже в те месяцы была решена принципиальная проблема – допустимость таких отношений. Именно в это время В. И. Ленин впервые выдвигает идею о возможности блокирования Советского государства с одними буржуазными государствами против других, более агрессивных и опасных для судеб социализма ^{[1, c. 10]}.

Тяжелые переговоры о мире в Брест-Литовске возродили надежды у лидеров Антанты на продолжение военного конфликта между Россией и Германией. В дипломатических кругах, в парламентах и прессе союзников неожиданно заговорили о возможности признания советского правительства и посылки своих представителей в Советскую Россию. О «величайшей симпатии к рус­скому народу» от имени своего правительства заявил начальник американской военной миссии в России генерал Джонсон. Сам президент Вильсон объявил в одном из своих выступлений об «искреннем желании» найти какую-нибудь возможность помочь русскому народу осуществить его сокровенные наде­жды на свободу и мир». Разного рода представители Антанты в своих обращениях в Народный комиссариат по иностранным делам обещали прислать для войны с Германией оружие, деньги, инструкторов. За войну с Германией агитировали все другие российские партии — кадеты, эсеры, меньшевики, как и последователи Троцкого и Бухарина внутри большевистской партии, не желавшие «соглашения с империализмом».

В том же приблизительно духе была составлена позднее и приветственная телеграмма Вильсона IV съезду Советов. Но на деле Антанта вовсе не собиралась оказывать какую-либо военную помощь России. Когда во время срыва переговоров началось новое наступление немцев, и французское посольство в Вашингтоне запросило США о возможной поддержке деньгами и материалами советского правительства, оно получило такой ответ: «Об этом не может быть и речи» ^{[3, c. 97–98]}. Что касается истинных мотивов президента Вильсона, их разъяснил позднее всё тот же полковник Хауз. «Послание съезду, выдержанное в дружественном тоне и обещающее поддержку, — писал он, — могло способствовать отказу съезда от ратификации Брест-Литовского договора».

16 марта, уже на следующий день после состоявшейся ратификации посол США Френсис с одобрения Госдепа обратился с заявлением ко всем контрреволюционным силам с призывом к свержению советской власти и продолжению войны против Германии. Им была обещана всевозможная «немедленная помощь». «Мы не признаем Брест-Литовского мира», – заявил американский посол ^[15]. Так были развязаны руки для организации действий против советского правительства, как внутренней контрреволюции, так и внешней интервенции.

Инцидент на берлинском вокзале. Денонсация договора. «Мирная передышка», оплаченная столь дорогой ценой, оказалась недолгой. И первым государством, которое стало нарушать Брестский мир, была Германия, правящие круги которой, не возобновляя «большой войны, стали на путь «ползучей агрессии», под разными предлогами захватывая одну за другой части территории России и Украины. С весны 1918 г., когда высадкой английских войск на севере России, а также японских и английских отрядов на Дальнем Востоке началась открытая вооружённая интервенция, Германия самым активным образом поддержала все антисоветские силы. Германские представители, стремясь накалить обстановку, обращались к советскому правительству с резкими нотами и протестами по разным поводам, не раз присоединялись к выступлениям дипломатов Антанты против советского правительства. Так, в начале сентября 1918 г. германский генеральный консул Брейтер заявил протест совместно с представителями Антанты против ареста заговорщика Локкарта.

Всё дело заключалось в том, что восточную политику Германии по-прежнему определяли те же служащие ведомства иностранных дел, Аусамта, которые во время войны участвовали в революционизировании российских наций, подготавливали Брест-Литовский договор и способствовали отделению от России окраинных государств. Это были карьерные дипломаты, вышедшие из аристократии и одворяненных кругов крупной и образованной буржуазии империи, которые сохраняли своё прежнее политическое влияние. Несмотря на различия своего социального происхождения и политические убеждения, все они были противниками коммунистического мировоззрения, равно как и возникшей в России советской экономической и общественной системы. За три дня до начала германской революции, 5 ноября, воспользовавшись фактом обнаружения в багаже курьера, ехавшего к посланнику Советской России в Берлине А. А. Иоффе, «немецких революционных листков», германское правительство объявило о нарушении ст. 2 договора о запрещении агитации, и о разрыве отношений с Россией.

Компьенское перемирие. Советское правительство считало инцидент на Берлинском вокзале провокацией немецкой стороны, потерпевшей поражение на фронте и желавшей выслужиться перед победителями. Слишком многое свидетельствовало об инсценировке эпизода: ящик с дипломатической советской почтой «случайно» упал и разбился; из ящика «выпали» листовки на немецком языке, обращённые к германскому пролетариату. К тому же немцам уже стало известно, что союзники готовят требование к Германии отказаться от Брест-Литовского мира. Оно и будет зафиксировано в договоре о перемирии, подписанном 11 ноября 1918 г. в Компьене – местечке близ Парижа – между Германией и её союзниками и странами антигерманской коалиции ^[16]. Немцы постараются выторговывать себе лучшие условия капитуляции, угрожая в противном случае попасть «в объятия большевиков». Не помогло. Но условия перемирия всё же свидетельствовали о явном намерении Антанты использовать Германию в борьбе против России. Так, ст. 12 предусматривала, что германские войска должны покинуть территорию России только тогда, когда «союзники признают, что для этого настал момент, приняв во внимание внутреннее положение этих территорий». В ст. 16. указывалось, что союзники «в целях поддержания порядка» будут иметь свободный доступ на территории, эвакуированные немцами на восточных границах». В противовес этому условию предполагалось прекращение военных действий и немедленный вывод германских войск со всех захваченных ими территорий на Западе ^[16].

Немцы были вынуждены передать уже выплаченное Советской Россией золото (93 т – на сумму в 124 835 549 золотых рублей ^{[2, c. 109]}) союзным державам «на хранение». Они получили два взноса в размере около ½ миллиарда марок, частично золотом, частично рублями. Ленин считал, что этим золотом страна заплатила немецким империалистам за Брестский мир, а теперь «страны Согласия отнимают его у них»: «разбойник победитель отнимает у разбойника побеждённого» ^{[5, т. 38, c.13–14]}.

Докладывая об инциденте на берлинском вокзале VI Всероссийскому Чрезвычайному съезду, В. И. Ленин говорил, что Германия «действовала, если не по прямому соглашению с англо-французской политикой, то, желая им услужить, чтобы они были к ней великодушны. Мы, мол, тоже выполняем обязанности палача по отношению к большевикам, вашим врагам» ^{[5, т. 37, c. 164]}.

Наркомат по иностранным делам в отчёте VII съезду Советов в декабре 1919 г. категорически настаивал на том, что пропагандистские листовки на немецком языке были подложены немецкими органами ^{[14, т. 2, c. 141]}. С этим фактически соглашался советник германского посольства Хильгер, считавший эпизод на вокзале удобным поводом прервать отношения. Правда, он признавал и факт получения советским представительством в Берлине посредством курьерской почты «значительных средств» для ведения коммунистической пропаганды ^{[18, c. 27]}. Но МИД Германии, перекладывая с больной головы на здоровую, возложил ответственность за нарушение мирного договора на советскую сторону. Озабоченное необходимостью договариваться о перемирии с Антантой, правительство Германии в ноябре 1918 г. выступило инициатором разрыва дипломатических отношений с Советской Россией. Германское представительство и все приступившие к работе комиссии, как по эвакуации граждан и военнопленных, так и по выполнению других условий Брестского мира, были отозваны, советские дипломаты высланы из Берлина, германские выехали из Москвы. Высылка работников советского посольства из Берлина была последним актом отчаяния кайзеровского правительства: через несколько дней вспыхнула революция в Германии и Австро-Венгрии. Позднее немцы всё же признают, что Брест-Литовский договор потерял международно-правовое значение в отношениях с Россией только после заявлений о денонсации, сделанных советским правительством 13 ноября 1918 г. ^{[14, т. 2. с. 150]}.

Сепаратный мир Германии с Россией не спас её от поражения и не принёс ей особых выгод. Тот финал Германии, к которому стремилась Антанта, по признанию английского дипломата и разведчика Локкарта, был вызван Октябрьской революцией, которая сделала «путём разложения внутри германского империализма и германской монархии» гораздо больше, «чем могло бы сделать продолжение войны Николаем II» ^{[3, c. 67]}. Но и России предстояли нелёгкие времена. Она вступала в тяжелейший период своей истории – период полной дипломатической изоляции, гражданской войны и иностранной военной интервенции. Для неё, по сути дела, мировая война должна была продолжиться.

3. «И шли на нас четырнадцать держав». Начало войны с иностранными интервентами

Представители старшего поколения россиян хорошо помнят слова известной советской песни:

Когда гроза над Родиной гремела,

И шли на нас четырнадцать держав,

Ты грудью встал за ленинское дело,

И вышел в бой, винтовку крепко сжав.

Это песня о Гражданской войне в России, случившейся после Октябрьской революции, которую пока ещё не называют Отечественной войной, хотя она того заслуживает. «А ведь действительно шли, – восклицает в своей статье писатель из Йошкар–Олы Виталий Игитов и перечисляет одну за другой эти державы: Германия, Австро-Венгрия, Турция, Финляндия, Болгария, Канада, Франция, Италия, Греция, Румыния, Польша, Япония, США и др. Более 200 тысяч солдат и офицеров из армий иноземцев воевали против большевиков на территории нашего Отечества» ^[19]. На самом деле, их было гораздо больше, и воевали они не столько против «большевиков», сколько против русского (российского) народа.

Казалось, что с установлением перемирия в Компьене и окончанием мировой войны должен был отпасть и тот довод, который выдвигался организаторами интервенции для её оправдания, – создание в России Восточного фронта против Германии. Решающим мотивом становилась борьба с советской властью и победа над Россией. Всего через два дня после объявления перемирия, 13 ноября, когда в столицах мира ещё продолжалось народное ликование, Анг­лия и Франция подтвердили конвенцию о разделении сфер влияния в России. Она была заключена 23 декабря 1917 г. Англия в ней претендовала на Кавказ и казачьи территории рек Кубани и Дона, Франция – на Бессарабию, Украину и Крым. США, жаждавшие принять участие в дележе, нацеливались на Сибирь и Дальний Восток. Американский историк Д. Кеннан вынужден был это признать: «Едва большевики взяли под свой контроль Петроград, как союзники возложили свои надежды на сепаратизм» ^{[3, c. 72]}. Можно с уверенностью говорить не просто об интервенции, а о продолжении мировой войны, которая, не будучи официально объявлена, была перенесена на территорию бывшей Российской империи.

У российской «болезни» появляются «лекари».Первой «державой» стала Япония. На открывшейся в Лондоне 15 марта 1918 г. конференции премьер-министры и министры иностранных дел стран Антанты приняли декларацию о непризнании Брестского мира. Был задуман проект отправки в Архангельск 15-тысячного смешанного союзного отряда, но он был отклонён. Англия, как мы знаем из истории, предпочитала «загребать жар чужими руками». Начать интервенцию решили предложить Японии. Правда, утверждение Японии в Сибири и на Дальнем Востоке не входило в планы США, которые сами были не прочь прибрать к рукам эти территории России. Поэтому конференция обратилась к президенту Вильсону с просьбой санкционировать действия Японии. В письме английского министра иностранных дел, изложившего положение дел с несогласной Россией, говорилось следующее: «Такова болезнь. Каково лечение? Конференция считает, что есть только одно средство — союзная интервенция. Если Россия не может сама себе помочь, ей должны помочь её друзья. Но помощь может быть оказана только двумя путями: через се­верные порты России в Европе и через её восточные границы в Сибири. Из них Сибирь, пожалуй, наиболее важна и вместе с тем является наиболее доступной для тех сил, которыми могут располагать сейчас державы Антанты. И с точки зрения челове­ческого материала, и с точки зрения транспорта, Япония может сейчас сделать в Сибири гораздо больше, чем Франция, Италия, Америка, Великобритания могут сделать в Мурманске и Архан­гельске. Вот почему конференция считает нужным обратиться к Японии, чтобы она помогла России в её нынешнем беспомощ­ном положении» (выделено автором – Л.Б) ^{[3, c. 122]}.

Союзники договорились о посылке на Дальний Восток сме­шанной экспедиции из американцев, англичан и японцев. Впро­чем, Япония не захотела ждать исхода переговоров, и события стали развиваться следующим образом. В ночь с 4 на 5 апреля 1918 г., инсценировав нападение на японскую контору во Владивостоке и не дожидаясь официального расследования инцидента, японцы начали высадку своих войск на российской земле. Японские власти давно подготавливали захват Дальнего Востока и искали предлог для интервенции. Правительственная японская печать утверждала, что после революции 1917 г. в Сибири царит хаос, что именно Япония может и должна восстановить порядок в области вплоть до Ир­кутска, а ещё лучше – до Урала. В целях создания такого предлога японские газеты сооб­щали, что германские и австро-венгерские военнопленные, расквартированные в Сибири, якобы вооружились и готовятся захватить Сибирскую железную дорогу. Но этот предлог не сработал. Отправленные Совнаркомом для разоблачения этих измышлений английский и американский офицеры, посетив лагеря военнопленных вдоль Сибирской дороги, не встретили на своём пути никаких вооружённых военнопленных. Их выступление надо было ещё подготовить.

Тогда пришлось пожертвовать жизнями двух японцев во Владивостоке, чтобы иметь предлог для вмешательства. 5 апреля 1918 г. адмирал Като, командующий японским фло­том, обратился с воззванием к населению Владивостока, изве­щая его о том, что Япония берёт на себя охрану порядка в городе. К японскому десанту скоро присоединился небольшой английский отряд.

В этот же день, вечером, в Народный комиссариат по иностранным делам были вызваны представи­тели Англии, США и Франции. Им был заявлен самый решитель­ный протест против японской интервенции. Иностранным пред­ставителям было указано, что высадка японцев не могла иметь места без согласия союзников. Их ответ, что представляемые ими пра­вительства «непричастны» к японскому вторжению, не устроил НКИД. В ответе на ноту протеста советского правительства с пожеланием союзным правительствам дать разъяснения, дипломатический представитель Великобритании в Москве Локкарт сообщил 10 апреля ответ своего правительства. Оно заверяло, что «высадка японцев имеет единственной задачей охрану жизни и собственности ино­странных граждан во Владивостоке. Других целей Япония не преследует». Эта версия и была подхвачена официальной печатью Англии, США и Франции. Более того, 18 апреля французский посол в России Нуланс выступил с публич­ным заявлением о солидарности Франции с японскими интервен­тами.

Чехословацкий корпус, высадка англичан на севере. Потребовалось начать осуществление планов в отношении выступления военнопленных в Сибири. 25 мая 1918 г. по приказу Антанты поднял восстание чехословацкий корпус, растянувшийся по всей Великой Сибирской железной дороге. Командование этого корпуса, отступившего на Восток после занятия немцами Украины, заручилось поддержкой советского правительства и согласием разрешить его выезд во Францию через Сибирь. При этом корпус обязывался сдать оружие, оставив только незначительную часть для несе­ния караульной службы, и двигаться к Владивостоку отдель­ными эшелонами. Но командование чехословацкого корпуса нарушило свои обя­зательства. Оружие сдано не было. Подсумки солдат были набиты патронами. Под полом и за обшивкой вагонов нахо­дились в разобранном виде пулемёты. Эшелоны двигались не в одиночку: на крупных станциях из 8—10 эшелонов состав­лялись отряды из нескольких тысяч человек. По дороге в состав корпуса вливались русские белогвардейцы. Число солдат до­стигло 60 тысяч.

Получив известие о появлении японского десанта во Владивостоке, советское правительство потребовало полного разоружения чехословаков. Но союзная дипломатия откровенно демонстрировала свою со­лидарность с контрреволюционным выступлением корпуса. Представители Англии, Франции, Италии и США заявили, что будут считать разоружение недружелюбным актом, направленным против них, так как чехословацкие отряды являются союзными войсками и находятся под покровительством держав Согласия. 4 июня они обра­тились к советскому правительству с требованием отказа от их разоружения. НКИД продолжал посылать ноты, вежливо заявляя о невозможности иным способом погасить «вооружённый мятеж, являющийся самым откровенным и решительным вмешательством во внутренние дела России». «Чехословацкий мятеж, — гласила одна из них, — везде сопро­вождался арестом советских властей, расстрелами и, с другой стороны, созданием контрреволюционных организаций, именую­щих себя местными правительствами. Чехословаки везде дей­ствуют в союзе с белогвардейцами и контрреволюционным рус­ским офицерством».

В результате в короткий срок неокрепшая советская власть была свергнута от Волги до Владивостока и от Советской России были отрезаны Урал, Сибирь и Поволжье. И на всём неимоверно длинном пути корпуса – расстрелянные, заточённые в тюрьмы, избитые до полусмерти.

Советская Россия во вражеском кольце. Итак, надежды на то, что предста­вители четырёх держав Согласия не только признают необхо­димость и целесообразность мероприятий, предпринятых совет­ской властью, но и вынесут осуждение чехословацким отря­дам «за вооружённый мятеж», не оправдались. Западная «демократия» дала русскому народу свой первый кровавый урок, а французское правительство от имени всех союзников выразило корпусу благодарность ^{[2, т. 2, c. 384]}. Для поддержки антисоветского мятежа в Сибири было решено послать на север России смешанный отряд из американских, английских, французских и итальянских солдат. Согласно принятому 3 июня 1918 г. Верховным военным советом союз­ников решению иностранные войска стали высаживаться в Мур­манске.

17 июня в Мурманск прибыл английский крейсер, на борту которого находились генерал Ф. Пуль, многочисленные ин­структоры и отряд английской пехоты. Из Мурманска интервенты стали пробиваться внутрь страны. 28 июня 1918 г. Наркоминдел вновь обратился к британскому дип­ломатическому представителю в Москве Локкарту с протестом против высадки десанта в Мурманске. «РСФСР покинула ряды воюющих держав,— гласила нота,— и вышла из состояния войны, дальнейшее пребывание в котором внутреннее положение России делало для неё невозможным. Трудящийся народ России и исполняющее его волю рабоче-кре­стьянское правительство озабочены лишь тем, чтобы жить в мире и дружбе со всеми другими народами. Ни одному народу не угрожает войной трудящийся народ России, и никакая опасность не может угрожать с его стороны Великобритании».

Нота осталась без ответа, а вооружённые отряды продолжали высаживаться. 29 июня 1918 г. чехословаки захватили Владивосток. В июле во Владивостоке высадился 9-тысячный отряд американцев. Советский Дальний Восток и Сибирь были за­няты. «Очень пёстрый по составу кордон союзных войск, — пи­сал Ллойд Джордж, — сторожил всю Сибирь по линии Сибир­ской железной дороги, вплоть до Урала. Он включал русских белогвардейцев, чехов, британские морские и военные части, японцев, американцев и маленькие группы французов и итальян­цев».

В опубликованных иностранными правительствами декларациях причиной интервенции была объявлена необходимость борьбы с Германией и поддержки чехословаков. Французы как самые непримиримые с русской революцией указывали ещё на желание организовать «помощь» «элементам русского народа, оставшимся верными союзным обязательствам и стремящимся положить конец большевистской дезорганизации, вызвавшей расчленение и разорение преданной немцам России». Как они боролись с «дезорганизацией», можно найти в рассказе генерала Гревса, командующего 10-тысячным американским корпусом в Сибири: «В Восточной Сибири совершались ужасные убийства, но совершались они не большевиками, как это обычно думали. Я не ошибусь, если скажу, что на каждого человека, убитого большевиками, приходилось 100 человек, убитых антибольшевистскими элементами» ^[20].

Для усиления чехословаков и белогвардейцев военное командование Англии двинуло свои части в Туркестан и на Кавказ. В августе английский генерал Денстервиль вступил в Баку, падение которого было подготовлено активной изменнической деятельностью эсе­ров и местных националистов. На севере предательскую позицию по отношению к советскому правительству занял президиум мурманского краевого Совета во главе с А. М. Юрьевым, заключившим договор с командованием интервентов, с представителями Великобритании, Северо-Американских Штатов и Франции. Он предусматривал «полное содействие друг другу» со стороны Англии, Франции, США и Мурманска, создание воинских частей на средства интервентов, выделение иностранных инструкторов в создаваемые части. Американский посол Френсис, сообщая государственному секретарю Лансингу о соглашении, так определил его суть: «Целью соглашения было обеспечить беспрепятственную высадку союзных войск и побудить местный совет отказаться от повиновения центральному Совету в Москве». 2 августа 1918 г. антантовская эскадра вошла в Архангельский порт. Всего на севере высадились более 40 тыс. офицеров и солдат, из них 28 тыс. английских и более 13 тыс. американских и др. ^{[3, c. 126–127]}

Так на севере, востоке и юго-востоке России Антанта создала антисоветское окружение, от­резав страну от продовольствия и топлива. «Мурман на севере, чехословацкий фронт на востоке, Туркестан, Баку и Астрахань на юго-востоке — мы видим, что почти все звенья кольца, скованного англо-французским империализмом, соединены между собой», — так говорил о плане Антанты В. И. Ленин. Военный министр Великобритании У. Черчилль с ликованием отмечал: «5/6 территории красных уже отвоёвано, осталось поднажать – и красным «крышка» ^[20].

Действия чехословацкого корпуса активизировали выступления российских контрреволюционных организаций – разного рода «центров», «союзов», директорий – и образованию «правительств» во главе с эсерами и меньшевиками. Но они не оправдывали связанных с ними надежд союзников. 14 ноября 1918 г. военный кабинет Англии решил помогать оружием, военным снаряжением, советниками, всем борющимся с советской властью внутренним контрреволюционным силам, из которых можно было сформировать действенные правительства по типу «военной диктатуры». Генералам Деникину, Миллеру, адмиралу Колчаку следовало отправить дополнительные кадры офицеров и дополнительное военное оборудование, признать омское правительство Колчака, составленное из кадетов и монархистов, де-факто. И вот уже при прямом участии английского батальона под командованием подполковника Д. Уорда 18 ноября 1918 г. в Омске, в кресло «верховного правителя» России усаживают адмирала А. В. Колчака. Не только большевикам, но и эсеро-меньшевистским деятелям директории – «социалистам», верой и правдой служившим союзникам, была устроена «кровавая баня», о которой уцелевшие в ней долгие годы вспоминали с содроганием. Один из них – член ЦК партии правых эсеров Д. Ф. Раков сумел переправить из тюрьмы за границу письмо, которое эсеровский центр в Париже опубликовал в 1920 г. в виде брошюры под названием «В застенках Колчака. Голос из Сибири», в которой рассказал, как устанавливалось «верховное правление» – диктатура Колчака, и как пытали его товарищей. «Омск, – свидетельствовал Раков, – просто замер от ужаса. Людей били всеми родами оружия, за исключением артиллерии: били прикладами, кололи штыками, рубили шашками, стреляли в них из винтовок и револьверов. При казни присутствовали не только исполнители, но также и зрители. В то время, когда жёны убитых товарищей день и ночь разыскивали в сибирских снегах их трупы, я продолжал мучительное своё сидение, не ведая, какой ужас творится за стенами гауптвахты. Убитых... было бесконечное множество, во всяком случае, не меньше 2500 человек. Целые возы трупов провозили по городу, как возят зимой бараньи и свиные туши. Пострадали главным образом солдаты местного гарнизона и рабочие» ^[20].

На Севере под прикрытием войск интервентов тоже следует переворот по типу омского, и выброшенных за ненадобностью «социалистов» заменяет Колчак местного масштаба, генерал Е. К. Миллер. Подобная же трансформация власти происходит и на других окраинах России.

Тем временем с разных сторон высаживаются все новые контингенты войск интервентов – на юге России (англо-французская эскадра входит в Чёрное море, и десанты интервентов захватывают Одессу и Севастополь), на севере (английская эскадра входит в Таллин), в Закаспии, на Кавказе, Дальнем Востоке. К концу 1918 г. в Советскую Россию вторглись более 250 тыс. интервентов ^{[3, c. 168]}. Всего же в течение 1918–1920 гг. «союзники» двинули в Россию интервенционистскую армаду общей численностью более 850 тыс. человек: 140 тыс. английских войск, 140 тыс. французских, 175 тыс. японских (по уточненным данным), 14 тыс. американских. Если сюда приплюсовать, по меньшей мере, 280 тыс. австро-германских захватчиков, то общая численность интервентов превысит 1 млн. человек. Сегодня обличители большевиков делают вид, что всего этого не было ^[20].

Что они делали на советской земле под прикрытием лицемерных заверений о «невмешательстве» в русские дела? Послушаем тогдашнего военного министра Великобритании У. Черчилля, ярого сторонника открытой интервенции: «Находились ли союзники в войне с Советской Россией? Разумеется, нет. Но советских людей они убивали, как только те попадались им на глаза; на русской земле они оставались в качестве завоевателей; они снабжали оружием врагов Советского правительства; они блокировали его порты; они топили его военные суда. Они горячо стремились к падению Советского правительства и строили планы его падения. Но объявить ему войну – это стыд! Интервенция – позор! Они продолжали повторять, что для них совершенно безразлично, как русские разрешают свои внутренние дела. Они желали оставаться беспристрастными и наносили удар за ударом» ^[21].

4. Советская Россия мобилизуется на отпор внешней и внутренней контрреволюции

Реорганизация в верхах. Советскому правительству пришлось играть роль стойкого оловянного солдатика. Но оно сумело организовать сопротивление внутренней контрреволюции и отпор интервентам. 2 сентября 1918 г. страна была объявленавоенным лагерем. Военный режим вводился не только в армии, но и на транспорте, в промышленности, в снабжении продовольствием. Руководство страной в условиях военного режима взял на себя Совет Рабочей и Крестьянской Обороны (в 1920 г. переименованный в Совет Труда и Обороны – СТО), в который входили комиссары во главе с Лениным. Отныне правительство – Совет Народных Комиссаров – стало утверждать декреты законодательного органа – Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета (ВЦИК), и все постановления рабоче-крестьянской власти исходили от ВЦИКа и СНК.

Создание Красной Армии. Чтобы обеспечить победу в борьбе с внешними и внутренними врагами, большевики сумели создать мощнуюрегулярную кадровую армию. Пришлось отказаться от провозглашенных в декабре 1917 г. «выборных начал» власти в армии, от принципа «добровольности» при её формировании, от «уравнения всех военнослужащих в правах», когда первыми мероприятиями советского правительства были отменены воинские чины, звания, знаки отличия и пр. С апреля 1918 г. армия комплектуется на основе всеобщей воинской повинности («трудящимся» вручалось оружие, «нетрудовые элементы» служили в нестроевых частях), командиры назначаются, командный состав пополняется за счёт военных кадров царской России, патриотов своего отечества, вставших на его защиту. Не все русские генералы находились по ту сторону баррикад, одним из таких генералов, строителей Красной Армии был А. Е. Снесарёв ^[22]. Вводится форменная одежда, знаки различия и прочая атрибутика. Введением всевобуча– всеобщего военного обучения граждан, который потом сыграет свою роль и во время Великой Отечественной войны, под ружьё были поставлены сотни тысяч рабочих и крестьян.

Во главе вооружённых сил встал Революционный Военный Совет республики во главе с Л. Д. Троцким, а на периферии – реввоенсоветы фронтов и армий. Введена должность Главкома и учреждён институт партийных комиссаров, без подписи которых приказ командира считался недействительным. Для руководства ими создано Политическое Управление Реввоенсовета республики. В сентябре 1918 г. был учрежден первый советский орден Красного Знамени. К концу Гражданской войны под ружьём в Красной Армии состояли около 6 миллионов человек.

Вводим «военный коммунизм». В рамках политики «военного коммунизма» была проведена национализация промышленности, финансов и транспорта. Национализация банков и крупной промышленности, а также речного флота и внешней торговли, началась уже осенью 1917 г. На первом этапе из рук частных собственников были изъяты особо ценные для республики предприятия, а также предприятия, чьи владельцы эмигрировали или саботировали мероприятия властей. Летом 1918 г. в целях изъятия «ключей от производства» из рук капиталистов большевики перешли к национализации отдельных отраслей, а затем и всей промышленности в целом.

Национализированные предприятия на первых порах передавались в аренду их бывшим владельцам, которые обязывались их финансировать и сохраняли за собой получаемую прибыль. Но на всех предприятиях, использующих наёмную рабочую силу, вводился рабочий контроль, который осуществляли рабочие комитеты, советы рабочего контроля, наблюдавшие за производством, устанавливавшие минимум выработки, определявшие себестоимость продукции, контролировавшие деловую документацию. Решения органов рабочего контроля были обязательны для владельцев предприятий.

Руководство национализированной промышленностью осуществлял Всероссийский Совет Народного Хозяйства (ВСНХ), главные управления которого осуществляли всю работу по планированию, снабжению, распределению заказов и перераспределению готовой продукции.

Специфической формой привлечения к труду стала трудовая повинность, вводившаяся не только в целях «организации хозяйства», но и «уничтожения паразитических слоев общества». Распределением рабочей силы занимались специальные органы. С ноября 1918 по октябрь 1920 гг. обычными мероприятиями были мобилизацииспециалистов отдельных отраслей народного хозяйства (железнодорожников, медиков, почтовых служащих, работников топливной, суконной, металлургической и другой промышленности). Широко использовались трудовые армии, которые комплектовались из резервистов и «нетрудовых элементов». С ноября 1918 г. на военный режим был переведен весь транспорт страны.

Советское правительство сохранило государственную монополию на торговлю хлебом, введённую ещё Временным правительством в марте 1917 г., ввело твёрдые цены на изымаемые у крестьян «излишки», ужесточило меры в борьбе со «спекуляцией», т. е. самовольной продажей хлеба. Излишками объявлялась практически вся продукция крестьянского хозяйства, за исключением потребительской нормы и семенного фонда двора. Она изымалась либо по номинальным ценам, либо под расписку, но иногда – в нарушение закона – безвозмездно и принудительно. Возникавшее на местах сопротивление крестьян жестко подавлялось с помощью наделённых чрезвычайными полномочиями продовольственных и реквизиционных отрядов рабочих. С июня 1918 г. они действовали совместно с волостными и сельскими комитетами бедноты (комбедами), которые также занимались изъятием и распределением хлеба. Не сдавшие «излишки» хлеба крестьяне подлежали суду революционного трибунала. Принадлежащая им земля, инвентарь, оборудование «социализировалось», то есть передавалось деревенским беднякам, объединявшимся в коммуны и товарищества по совместной обработке земли. Комбеды действовали до конца 1918 г. и слились затем с сельскими и волостными советами после изгнания из них оказывавших сопротивление зажиточных крестьян – «кулаков».

Продотряды же продолжали действовать в течение всего военного времени. В январе 1919 г., в разгар Гражданской войны, декретом ВЦИК была введена продразвёрстка, а продотряды вооружены. К началу 1920 г. в составе вооруженных продотрядов насчитывалось около 80 тыс. представителей рабочего класса. Сопротивление крестьян вылилось в ряде мест в восстания против большевистской власти.

Главным распределителем продуктов являлся Народный комиссариат продовольствия (Наркомпрод). Всё население приписывалось к единым потребительским обществам, от которых получало продовольствие и товарные пайки. Заработная плата выдавалась преимущественно в натуральной форме. Натурализация распределения предполагала замену товарно-денежных отношений натуральным продуктообменом. Деньги должны были исчезнуть. Этой же цели служили меры социального характера: отмена в октябре 1920 г. платы за топливо, жилые помещения, воду, электричество, пользование почтой, телеграфом, телефоном, городским транспортом. Правда, большинство бесплатных услуг существовало лишь на бумаге, ибо социально-бытовая сфера подверглась за годы войны сильному разрушению.

Создаём правоохранительную систему. Советская властьотказалась от старой судебной системы, введённой в России в ходе судебной реформы 1864 г. Во время первых революционных преобразований в стране стали возникать спонтанно своеобразные судебные органы в виде революционных судов, судов народной совести, народных и прочих судов. В своей деятельности они руководствовались «революционным правосознанием», «революционной совестью», обычаями. В ноябре 1917 г. государство приступило и к формированию законодательной базы единой судебной системы, обратив на неё серьёзное внимание, о чём свидетельствует появление четырёх крупных актов в течение одного года. Это три декрета о суде: № 1 – от ноября 1917 г., № 2 – от февраля 1918 г. и № 3 – от июля 1918 г. В ноябре 1918 г. было утверждено ещё и «Положение о народном суде РСФСР».

Первый декрет, упразднив прежние суды, объявил о создании местных коллегиальных судов в составе одного судьи и двух народных заседателей, избранных местными советами. Они могли решать гражданские дела (с суммой иска до 3-х тысяч рублей) и дела уголовные (с наказаниями до 2-х лет лишения свободы). Предварительное следствие осуществляли сами судьи, а обвинителями и защитниками могли выступать любые лица, обладавшие гражданскими правами. Апелляционный порядок обжалования дел отменялся. Кассационной инстанцией объявлялся уездный (или столичный) съезд местных судей, который мог отменить приговор, отправив дело на новое рассмотрение, или изменить его в сторону смягчения наказания.

По Положению 1918 г. судебная система была унифицирована, учреждён единый, получивший название «народного», суд» (судья и от 2 до 6 заседателей). Название это, которым страна пользовалась около 100 лет, отменят наши либеральные демократы. Судьи выбирались местными советами из людей, пользовавшихся гражданскими правами и имевшими опыт политической работы. Были созданы также коллегии обвинителей и защитников из должностных лиц при уездных и губернских исполкомах советов и комиссии для проведения предварительного следствия, которое осуществлялось ими вместе с милицией или судьями. Новые суды руководствовались в своей практике декретами новой власти, использовали «законы свергнутых правительств», если они не противоречили новым принципам.

Революционные трибуналы. Декрет о суде № 1 учредил рабочие и крестьянские революционные трибуналы, призванные бороться с мародерством, саботажем и прочими «злоупотреблениями торговцев, промышленников, чиновников». Такова была с самого начала социальная направленность деятельности ревтрибуналов. Председатели и по шесть заседателей, как и особые следственные комиссии ревтрибуналов, избирались губернскими и городскими советами. Декретом от 17 мая 1918 г., подготовленным Народным комиссариатом юстиции, «в целях централизации системы», учреждался Революционный трибунал при ВЦИК РСФСР и Кассационный отдел, который рассматривал жалобы и протесты на приговоры местных трибуналов. В практике революционных трибуналов вырабатывалось в это время и представление о контрреволюционном (к/р) преступлении. Таковыми признавались мятежи, восстания, заговоры, участие в к/р организации, ставящих своей целью свержение государственной власти.

В условиях Гражданской войны ревтрибуналы подверглись реорганизации. В феврале 1919 г. ВЦИК своим постановлением изменил их состав (в них входили теперь 3 члена) и компетенцию, предоставив им право проверять следственные действия ЧК, которые наряду со следственными комиссиями могли осуществлять предварительное следствие. Судебное рассмотрение в ревтрибуналах должно было начинаться не позднее 48 часов с момента окончания следствия. Вводились отраслевые виды трибуналов: военно-полевые и транспортные суды, железнодорожные трибуналы, военные трибуналы высшего звена (фронтов, округов, корпусов, дивизий).

В марте 1920 г. согласно новому Положению о ревтрибуналах была проведена ещё одна реорганизация, в ходе которой упразднялись следственные комиссии, а функции следствия передавались в органы ВЧК и особые отделы. С этого времени в состав ревтрибуналов стали входить председатели губернских ЧК. Ревтрибуналы вели ускоренное судопроизводство, имели право применения высшей меры наказания и выбора любых других мер уголовной репрессии. Всё это вместе с использованием ярко выраженных социальных критериев при определении наказаний придавало ревтрибуналам характер чрезвычайного органа.

Борьба с контрреволюцией. В качестве органа чрезвычайной юстиции была создана ВЧК. 7 декабря 1917 г. СНК РСФСР, заслушав доклад Феликса Дзержинского, принял постановление об образовании Всероссийской Чрезвычайной комиссии при Совнаркоме по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Уже в первом своем циркуляре местным советам ВЧК предлагала присылать в её адрес «все сведения и данные об организациях и отдельных лицах, деятельность которых направлена во вред революции и власти народа». ВЧК наделялась довольно широкими правами: производить аресты и конфискации, выселять преступные элементы, лишать продовольственных карточек, публиковать списки врагов народа. Под руководством ВЧК с марта 1918 г. в губерниях и уездах стали действовать местные ЧК, получившие исключительное право на производство арестов, обысков, реквизиций и конфискаций и создание специальных боевых отрядов.

Постановлением СНК РСФСР от 5 сентября 1918 г. в качестве крайней и вынужденной меры, как меры защитной и ответной против белого террора, как реакция на развязанную в России не большевиками Гражданскую войну, был объявлен «красный террор».Это был ответ на покушение на вождя революции В. И. Ленина 30 августа и на убийство в тот же день председателя Петроградской ЧК М. С. Урицкого. Постановление поставило несколько задач, решение которых могло спасти советскую власть: 1. «При данной ситуации обеспечение тыла путём террора является прямой необходимостью». 2. «Для усиления деятельности Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлением по должности и внесения в неё большей планомерности необходимо направить туда возможно большее число ответственных партийных товарищей. 3. «Необходимо обеспечить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях». 4. «Подлежат расстрелу все лица, прикосновенные к белогвардейским организациям, заговорам и мятежам». 5. «Необходимо опубликовать имена всех расстрелянных, а также основания применения к ним этой меры» ^[23].

В октябре 1918 г. вступило в действие «Положение о ВЧК и местных ЧК по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией и преступлениями по должности». ВЧК объявлялся в нём органом СНК, работающим в тесном контакте с Наркомюстом и Наркомвнудел, а местные ЧК – с отделами местных советов. Кроме них действовали специализированные органы этой системы: пограничные, транспортные, особые отделы ВЧК в армии и на флоте. Это был мощный аппарат политической репрессии, железной рукой искоренявший контрреволюцию. Органы ЧК производили обыски и аресты, вели следствие, сами рассматривали дела по существу, определяли меры наказания и приводили в исполнение приговоры, в том числе смертную казнь. «Общественно опасные элементы» могли подвергаться тюремному заключению в административном, внесудебном порядке.

Такими широкими полномочиями чрезвычайные органы обладали в период «красного террора» (с сентября 1918 по февраль 1919 гг.). Именно в этот период применялась практика взятия заложников, арестов разного рода «подозрительных лиц». Декрет СНК от 21 февраля 1918 г. «Социалистическое отечество в опасности!» разрешал расстреливать на месте преступления «неприятельских агентов, спекулянтов, громил, хулиганов, контрреволюционных агитаторов, германских шпионов».

После передачи в феврале 1919 г. права выноса приговоров по делам, проводимым ЧК, ревтрибуналам, органы ВЧК сохранили возможность применять внесудебную расправу в особых случаях (в местностях, находящихся на военном положении, при вооружённых выступлениях и пр.) С изъятием у ВЧК права выноса приговоров историки связывают прекращение красного террора. Но есть и те, кто распространяет его на всё первое пятилетие существования советской республики. С окончанием Гражданской войны в конце 1921 г. IХ Всероссийский съезд Советов принял решение об упразднении ВЧК. В новых исторических условиях функции чрезвычайного органа «борьбы с контрреволюцией» были переданы Государственному Политическому управлению (ГПУ) при Народном Комиссариате внутренних дел.

В ходе вооруженного восстания в Петрограде был создан ещё один правоохранительный орган – рабочая милиция. Главным принципом её формирования была добровольность. На службу в милицию брали только людей с «рабочим и крестьянским происхождением». Согласно инструкции НКВД и Наркомюста, принятой в октябре 1918 г., главными её функциями были борьба с преступностью и охрана общественного порядка.С 1920 г. к ним добавилась ещё одна: проведение следственных действий и дознания по уголовным делам. Организационно милиция подчинялась Главному управлению рабоче-крестьянской милиции НКВД РСФСР, а на местах создавались управления, находившиеся в двойном подчинении: НКВД и местным исполкомам советов. С 1920 г. милиции подчинили «общие места заключения для изоляции враждебных элементов».

Разработка норм уголовного права. Особо опасными, приближавшимися к контрреволюционным преступлениям, признавались погромы, хищения, спекуляция, бандитизм, хулиганство. Сурово преследовались должностные преступления(взяточничество, халатность, волокита). Выделялись воинские преступления: связь с внутренними и внешними врагами, предательство, мародерство, грабежи и насилия над населением. С весны 1918 г. появится дезертирство как самовольный уход из рядов Красной Армии или неявка по призыву.

Что касается наказаний, то они в первых декретах вообще не определялись. Первая попытка упорядочить систему наказаний была предпринята Инструкцией Наркомата юстиции от 19 декабря 1917 г. В неё входили денежный штраф, лишение свободы от 7 дней до 10 лет, удаление из столицы или высылка из пределов республики. Разрешалось объявление виновного врагом народа, лишение всех или частичных политических прав, общая или частичная конфискация имущества, обязательные общественные работы. С началом Гражданской войны, летом 1918 г., была введена смертная казнь, отменённая было 26 октября 1917 г. решением Второго Всероссийского съезда советов рабочих и солдатских депутатов.

Обобщение уголовного законодательства и судебной практики состоялось в декабре 1919 г., когда Наркомюст принял «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР». Согласно теории социальных функций права принцип законности в них соотносился с принципом целесообразности. Предполагалось, что пролетарский суд при решении дел будет руководствоваться «социалистическим правосознанием», опираться на «социальное чутьё», а потому ему не понадобится исчерпывающее и полное нормирование всех отношений. При назначении наказания, к примеру, рекомендовалось учитывать степень и характер социальной опасности преступника, его социальное происхождение и принадлежность к «угнетающему» или «эксплуатируемому» классу. Принадлежность к неимущим классам являлась смягчающим вину обстоятельством, также как состояние голода, нужды, невежество и несознательность.

В судебной практике большое значение приобрёл принцип аналогии, когда при отсутствии в законе конкретной нормы, разрешающей конкретный казус, можно было решать его по аналогии с другим казусом. К уже применявшимся наказаниям новый уголовный закон добавил внушение, общественное порицание, принудительное изучение курса политграмоты, бойкот, отстранение от должности, исключение из коллектива. Высшей мерой наказания оставался расстрел. Таким образом, под защиту завоеваний революции была подведена законодательная база.

Но раннее уголовное законодательство Советской России не давало ещё определения «контрреволюционного преступления». Определить это понятие потребовалось в 1922 г. Оно появится в Уголовном Кодексе 1922 г., будучи отнесено к государственным преступлениям. В первом разделе первой главы особенной части кодекса говорилось: «Контрреволюционное преступление, – это действие, которое было направлено на свержение завоёванной пролетарской революцией власти рабоче-крестьянских советов и существующего на основании Конституции РСФСР рабоче-крестьянского правительства». Под к/р преступлением, таким образом, понималось преступление политическое, направленное против данного, установленного революцией, нового государственного и общественного порядка. Контрреволюционер, стало быть, – это человек, восстающий против революции, против масс, создавших и проводивших эту революцию, против порядка, установленного этой революцией, против государства, созданного этой революцией. Такого человека во времена Французской революции именовали «антипатриотом» или «дурным патриотом» ^[24].

В дальнейшем, по мере роста накала «классовой борьбы», по мере того, как в условиях укрепления советской власти, разбитая «прямая контрреволюция» уходила в подполье, не прекращая борьбы с ней, уголовный закон менялся в сторону расширения объектов, карающихся по данной статье.

5. 1919 год. Ставка на русских адмиралов и генералов

Первые успехи Красной Армии. Красная Армия сумела отбить первый натиск интервентов и перешла в наступление. Началось освобождение оккупированных районов на западе. 20 ноября возобновило свою деятельность советское правительство Украины, а к январю 1919 г. значительная часть Украины стала советской. 1 января 1919 г. Белоруссия была объявлена советской социалистической республикой. Эстонские рабочие вместе с отрядами Красной Армии освободили Эстонию, где образовалось советское правительство. 8 декабря 1918 г. Совнарком признал национальную независимость Эстонской республики. В декабре были освобождены Литва и Латвия. 22 декабря 1918 г. Совнарком признал национальную независимость Литовской и Латвийской советских республик. 23 декабря 1918 г., по докладу народного комиссара по делам национальностей И. В. Сталина, ВЦИК подтвердил декрет Совнаркома о признании независимости советских республик Эстонии, Литвы и Латвии.

Не получалась и тотальная гражданская война, несмотря на отчаянные усилия меньшевиков, правых эсеров и стоявших за их спиной кадетов. Части Красной Армии на востоке стали успешно отбивать атаки чехословаков и колчаковских войск. Ряд поражений советские войска нанесли интервентам на юге России. Однако советское правительство продолжало искать пути мирного разрешения конфликта, используя всякий повод, чтобы предложить европейским правительствам прекратить войну. Оно соглашалось признать, на определённых условиях, иностранные долги, неоднократно обращалось к трудящимся массам Англии, Франции, Италии, США и Японии с призывом выступить против интервенции.

6 ноября 1918 г. VI Чрезвычайный съезд Советов принял резолюцию, которая предлагала правительствам Англии, Франции, США, Японии прекратить интервенцию и начать мирные переговоры. 23 декабря представитель Народного комиссариата по иностранным делам, находясь в Стокгольме, по поручению правительства предложил посланникам стран Антанты вступить в переговоры о мире. В течение только одного января 1919 года советское правительство дважды, 12 и 17-го, выступало с мирными предложениями. До конца 1919 г. оно десятки раз обращалась к правительствам стран Антанты и США – главным режиссёрам и постановщикам кровавой трагедии в России – с призывом остановить кровопролитие. Однако все эти действия не приносили успеха. Гражданская война, усиленно раздуваемая мировым империализмом, набирала силу. Черчилль со злорадством вспоминал: большевики напрасно бороздили эфир своими радиопосланиями: «ответом им было молчание» ^{[21, c. 44]}.

У бывших союзников России были относительно неё другие планы. Даже после того, как 18 января 1919 г. в Париже открылся «мирный» конгресс для разработки условий мирного договора, война с белыми армиями в России продолжала разгораться: новые сотни тысяч вооружённых интервентов продолжат заливать страну потоками крови, а дипломаты реакционных правительств – потворствовать злодеяниям интервентов. Некоторые из них сами примут участие в грабеже страны и в терроре, вступая в связь с контрреволюционерами, боровшимися против советской власти.

В начале 1919 г. свои надежды реакционные круги Антанты возложили на разгром большевиков силами Колчака. Помощь союзников русской контрреволюции не прекращалась ни на минуту. Видные генералы Антанты, в том числе Нокс от Англии и Жанен от Франции, с большим количеством сотрудников были направлены в Сибирь. 16 января 1919 г. союзники заключили с Колчаком соглашение. Генерал Жанен был назначен главнокомандующим союзными войсками, действующими на Дальнем Востоке и в Сибири, к востоку от Байкала. Одновременно чехословацкое правительство назначило его командующим чехословацкими войсками в Сибири. В подписанном с адмиралом соглашении русское командование обещало согласовывать свою оперативную тактику с общими директивами, сообщёнными генералом Жаненом, представителем междусоюзнического верховного командования, объединить штабы и предоставить генералу Жанену право осуществлять общий контроль на фронте и в тылу. Для обеспечения «действительного сотрудничества» между русскими и союзными войсками, генерал, по соглашению с русским главнокомандующим, мог иметь своих офицеров в штабах, частях и учреждениях. Указанные офицеры могли при случае давать технические советы. Начальником снабжения и организатором формирующихся частей был назначен генерал Нокс. Все заявки на помощь должны были рассматриваться совместно генералом Жаненом и генералом Ноксом, с одной стороны, и военным министром колчаковского правительства — с другой. Колчак обязывался посвящать генералов Жанена и Нокса во все свои планы относительно организации армии.

Помощь США. С кем вела Советская Россия необъявленную войну, с адмиралом Колчаком или с его покровителями, в том числе с США? Ответ виден из следующих фактов. Права притча: кто платит, тот и заказывает музыку. Соединённые Штаты Америки выделили Колчаку огромные средства: они передали ему кредиты, неиспользованные после Временного правительства, открыли кредит белогвардейским кооперативным организациям Сибири на сумму в 125 млн. долл. Колчаковцы закупили в США огромное количество военного имущества, за которое Колчак рассчитывался золотом, захваченным им в Казани. Кроме правительства США адмиралу предоставляли средства отдельные фирмы и учреждения; только американский Красный Крест предоставил ему военного имущества на 8 млн. долл. Всего за 1919 год США, Англия, Франция и Япония доставили Колчаку 700 тыс. винтовок, 3650 пулемётов, артиллерию, сотни миллионов патронов. Иностранные войска охраняли Великий сибирский путь, чтобы не допустить срыва этого снабжения. Помощь Антанты позволила Колчаку сформировать 300-тысячную армию, которая в марте 1919 г. перешла в стремительное наступление и заняла Бугульму ^[25].

Признание союзниками правительства Колчака. От официального признания контрреволюционных правительств Антанта воздерживалась полтора года. 26 мая 1919 г. Англия, Франция, США и Италия особой нотой сообщили Колчаку, что готовы его признать. От него потребовали, однако, выполнения некоторых условий: созыва Учредительного собрания после занятия Москвы; признания независимости Польши и Финляндии; при невозможности урегулировать вопрос о независимости Эстонии, Латвии, Литвы, кавказских и закаспийских образований с их правительствами передать этот вопрос в Лигу наций; до этого – признание этих областей автономными. Колчак снёсся с Деникиным и Миллером и ответил на условия Антанты весьма уклончиво. Он соглашался признать де-факто правительство Финляндии, но окончательное решение откладывал до Учредительного собрания. Что касается Эстонии, Латвии и других, то Колчак обещал только подготовить «решение вопроса об этих национальных группах», поскольку считал, что «единая и неделимая» Россия не должна была лишиться этих территорий.

Получив ответ Колчака на предложения об условиях его признания, Англия, Франция, США и Италия сочли его удовлетворительным. Но гарантированная Антантой в связи с этим помощь запоздала: когда Колчак получил ноту о признании, его разбитые Красной Армией, освободившей Урал, войска уже отступали в глубь Сибири. На второй день после отправки ноты о признании союзники были вынуждены вернуться к информационной войне. 27 мая журналисты получили распоряжение «не давать информации об отступлении белых русских перед контрнаступлением большевиков», но это не могло спасти режим белого адмирала от падения.

Белая гвардия наступает на всех фронтах. Наступление Деникина. Не успела Красная Армия разгромить Колчака, как против неё на юге страны выдвинута была новая сила — генерал Деникин. Не менее 250 тысяч ружей, 200 пушек, 30 танков и громадные запасы оружия и снарядов были посланы через Дарданеллы и Чёрное море в Новороссийск. Генерал-лейтенант Антон Иванович Деникин принадлежал к числу главных организаторов российской контрреволюции. Он командовал Добровольческой армией с апреля 1918 г., стал главнокомандующим «Вооружёнными силами Юга России», когда в 1919 г. к Добровольческой армии присоединились Донская и Кубанская казачьи армии. Их общая численность достигала 150 тыс. человек. Опираясь на поддержку крупной финансовой и промышленной буржуазии, они развернули свои действия на Северном Кавказе и Украине. Большевики стали терпеть одно поражение за другим. На западе Красная Армия была вынуждена оставить Вильно. В Прибалтике свергнута советская власть. В Латвии сражалась немецкая дивизия под командованием фон-дер-Гольца, которая, действуя совместно с белыми латышскими отрядами, потеснила части Красной Армии. Начал собирать силы для окончательного броска на Петроград генерал Н. Н. Юденич, ставший Главкомом Северо-западной белогвардейской армии. Усиливалось давление со стороны генерала Е. К. Миллера на севере России, опиравшегося на городскую буржуазию и зажиточных крестьян и сумевшего вооружить при поддержке интервентов, главным образом англичан, почти 50-тысячную армию.

Наступление Деникинадолжны были поддержать силы малых национальных государств, образовавшихся на территории бывшей царской России. Большую роль в этих расчётах Антанты должны были сыграть прибалтийские страны — Эстония, Латвия, Литва, Финляндия и Польша. В случае успеха большевиков они могли служить барьером между Советской Россией и другими странами, как это было в конце 1918 и начале 1919 гг. когда Красная Армия успешно продвигалась вперёд. Некоторые деятели Антанты носились с идеей создания «санитарного кордона», который, при поддержке Антанты, задержал бы распространение революции на запад. Родоначальником этой идеи был лидер Франции Клемансо, который первым заговорил о создании такого кордона вокруг советской страны «путём снабжения, деньгами и оружием Польши, прибалтийских стран, Румынии и Чехословакии». Далее эту идею поддержал и развил лорд Берти, английский посол в Париже с 1905 по 1919 г., которого также можно отнести к числу добровольных «лекарей» России. «Большевизм — это заразительная болезнь, — писал он в своём дневнике — которая, как можно думать, распространится на Германию и Австрию. Но Антанте придётся установить карантин строгого образца, чтобы уберечься от заразы». В том же дневнике 6 декабря 1918 г. лорд Берти расшифровал, какого рода карантин желателен Антанте. Сообщая о планах расчленения России, лорд Берти писал: «Нет больше России! Она распалась, исчез идол в лице императора и религии, который связывал разные нации православной веры. Если только нам удастся добиться независимости буферных государств, граничащих с Германией на востоке, т. е. Финляндии, Польши, Эстонии, Украины и т. д., и сколько бы их ни удалось сфабриковать, то, по-моему, остальное может убираться к чёрту и вариться в собственном соку» ^[26].

Если бы интервентам удалось потеснить Красную Армию, прибалтийские страны могли бы стать плацдармом для дальнейшего развития борьбы против Советской России. Уже тогда союзные посланники стали распоряжаться в этих странах, как в колониях. Влиятельная газета «Times» дала 17 апреля 1919 г. весьма характерную оценку стратегического значения Финляндии. По существу, соображения, развитые газетой, относились и ко всем остальным странам Прибалтики. «Если мы посмотрим, — писала «Times», — на карту, то увидим, что лучшим подступом к Петрограду является Балтийское море и что кратчайший и самый лёгкий путь лежит через Финляндию. Финляндия является ключом к Петрограду, а Петроград — ключом к Москве». В Эстонию, Латвию, Финляндию посылались пушки, аэропланы, боевые припасы и снаряжение. Английский флот вошёл в Финский залив. Боевые корабли двигались из Ревеля в Гельсингфорс, своим угрожающим видом подкрепляя нажим дипломатов. Английский генерал Гофф, сообщая Юденичу об оказываемой ему помощи, писал 4 августа 1919 г.: «С имеющимися у вас силами, подкреплёнными нашими аэропланами, нашими снарядами и нашими танками, вы будете в состоянии взять Петроград».

Не удивительно, что на Парижской конференции так часто упоминались прибалтийские страны: они неизбежно выступали на сцену всякий раз, как ставился русский вопрос. Но при этом между Англией и Францией по прибалтийской проблеме вскрывались серьёзные противоречия. Англия настаивала на признании независимости прибалтийских стран; представители Франции высказывались за автономию Эстонии и Латвии в пределах единой капиталистической России. По этому вопросу за время Парижской конференции союзники так и не пришли к соглашению.

Между тем, декабрь 1919 года, предвещавший окончание Гражданской войны, ознаменовал известный поворот России от революции к миру. На состоявшейся 2 – 4 декабря 1919 г. VIII Всероссийской конференции РКП (б) на основе доклада Г. В. Чичерина был выработан проект резолюции о международном положении, предложенный конференцией предстоящему VII съезду Советов. В одобренном проекте подчёркивалось, что РСФСР «желает жить в мире со всеми народами и направить все свои силы на внутреннее строительство, чтобы наладить производство, транспорт и общественное управление на почве советского строя, чему до сих нор мешало вмешательство Антанты и голодная блокада». В этой связи Советская Россия вновь (уже в который раз) предлагала «всем державам Антанты, Англии, Франции, Соединенным Штатам Америки, Италии, Японии, всем вместе и порознь, начать немедленно переговоры о мире». Мирные инициативы и предложения советского правительства и его неуклонное стремление к миру подтвердил VII съезд Советов, поручивший ВЦИКу, СНК и НКИД «систематически продолжать политику мира, принимая все необходимые для её успеха меры».

Отчаянная борьба советской дипломатии за Прибалтику увенчалась успехом. Серией договоров Советской России удалось установить не только мирные, но и энергично развивавшиеся экономические отношения со своими бывшими окраинами, ставшими независимыми государствами.

Итак, вооружённая интервенция империалистов в Советскую Россию потерпела крушение. Сорвались и попытки их дипломатии натравить Германию и прибалтийские страны на Советскую страну. Сокрушительный разгром Деникина с его белой гвардией завершил эти неудачи недругов Советской России. Втягиваясь в интервенцию, лидеры союзных держав заявляли, что они не ведут войны с Россией, но только с большевиками, которые «не представляют Россию как государство». Но в России им не поверили. Кто согласится с тем, «что передовые, наиболее цивилизованные и «демократические» страны, вооружённые до зубов, господствующие в военном отношении безраздельно над всей землёй, боялись как огня идейной заразы, идущей от разорённой, голодной, отсталой, по их мнению, даже полудикой страны», – говорил Ленин. Нет, это была война со всем российским народом, который встал на защиту своего отечества. Страны, отличавшиеся колониальным мышлением, явно преследовали другую, захватническую цель – унизить Россию, изолировать её от мира, разделить её на куски и прибрать их к своим рукам. Советские правоведы считали эту интервенцию, с одной стороны, классовой борьбой буржуазии против пролетариата, а с другой – вмешательством в дела другого государства с целью территориальных захватов и расширения своего влияния. Однако интервенты просчитались. Если бы союзники одержали победу в своей интервенции против Советской России, они предъявили бы реставрированному буржуазному правительству счёт за оказанные услуги. Но так как интервенция окончилась неудачей, то теперь мы предъявляем союзникам счёт за причинённые нам интервенцией убытки ^{[24, т. 2, с. 224]}.

Последним аккордом в жесточайшей схватке Гражданской войны стал разгром Красной Армией последнего ставленника империалистической интервенции – генерала Врангеля. Штурмом Перекопа в ночь с 7 на 8 ноября 1920 г. закончилась гражданская война. На Дальнем Востоке ещё оставалась японская армия; но в основном большая война подошла к своему финалу. Советская страна, собрав в единый кулак лучшие силы русского народа в лице рабочих, крестьян и военной интеллигенции, оружием Красной Армии и искусством своей дипломатии отстояла своё существование и независимость. Но это не прекратило трагедию другой части русского народа, волею судеб и друзей из союзных держав оказавшейся в лагере контрреволюции.

6. Дипломатические представители Антанты в Советской России.

Октябрьская революция застала в столице Российской империи – Петрограде довольно значительный дипломатический корпус из представителей союзных и нейтральных стран. Поскольку союзники надеялись на возможность продолжения Россией войны с центральными державами, их представители продолжили официальные сношения с новым министерством иностранных дел – Народным Комиссариатом по иностранным делам. «До тех пор пока формальный мир с центральными державами не был заключен, союзники не теряли надежды в той или иной степени использовать сложившееся положение, поэтому засылали в НКИД эмиссаров самого разнообразного типа», – писал принимавший участие в приёме этих эмиссаров А. В. Сабанин ^[27].

Но уже тогда они начали «практиковаться в коллективных выступлениях против политики новых властей», в частности, по поводу их первых декретов, и выражали естественное недовольство аннулированием государственных долгов, национализацией частных предприятий и др. Подобные акции советские правоведы считали актами самого грубого нарушения элементарных принципов международного права. К сожалению, приходится признать, что такого рода акции можно наблюдать и в современных условиях, когда международное право признано в качестве действующего всеми западными демократиями. Вспомним рекомендации американского посла президенту Чехии не ездить в Москву на празднование 70-летия победы Советского Союза в Великой Отечественной войне.

Одно из первых такого рода вмешательств в дела российского государства произошло уже в конце 1917 – начале 1918 гг. и было связано с событиями в бывшей российской провинции – Бессарабии. Румынские власти развернули в ней вооружённую борьбу с местными советами, беспощадно расправились с остатками русских войск бывшего румынского фронта, а затем начали оккупацию Бессарабии с целью подготовки её полного захвата. «В виде протеста и предупреждения» СНК 1 (14) января подверг кратковременному аресту румынского посла, вернее говоря, посланника в Петрограде, Диаманди. В ответ дипломатический корпус составил коллективный протест, который был вручён послом США Фрэнсисом в сопровождении двух союзнических послов (Нуланса и Спалайковича) и двух нейтральных дипломатов лично Ленину в Смольном вечером того же дня. Это был единственный случай непосредственного контакта оставшихся в тогдашнем Петрограде представителей дипломатического корпуса с высшими должностными лицами советской власти до переезда СНК в Москву. Разговор продолжался около часа и закончился таким образом. На следующий день Диаманди, в силу нового постановления СНК, был освобождён из Петропавловской крепости. Однако 10 дней спустя ему со всем его штатом на основе того же постановления от 26 января, провозгласившего разрыв дипломатических отношений с Румынией, было предложено в 24 часа покинуть Россию. Посол США Фрэнсис описал этот эпизод в своих мемуарах ^[15].

Захват Бессарабии был первым изолированным фактом в той дальнейшей цепи событий, которая ознаменовала советско-антантовские отношения периода 1918–1919 гг., – начало войны без её объявления ^{[27, c. 134]}.

Переезд в Вологду. В конце февраля 1918 г., т. е. в дни, непосредственно предшествовавшие подписанию Брест-Литовского мира, на совещании союзных представителей было решено покинуть Россию. Однако начавшие к этому времени вызревать мысли о возможной интервенции определили другое направление движения союзных представителей. Союзные послы решили переселиться в Вологду, поскольку именно с севера намечался первый удар Антанты в активной борьбе против советской власти. Вологда могла стать и своеобразным узловым пунктом дальнейшего движения на Сибирь, где вызревало восстание против советской власти, и на Архангельск, откуда должны были прийти интервенты.

Первым перебрался в Вологду американский посол Дэвид Фрэнсис, старшина дипломатического корпуса. С ним 27 февраля выехали в Вологду японцы и китайцы. Официальным мотивом переезда, как заявляла капиталистическая пресса, был протест против Брестского мира. Другие союзные представители направились в Финляндию, но, не сумев пробраться через фронты, вернулись в Петроград и соединились позднее в Вологде с американцами. Туда же прибыл позднее (через Финляндию и Архангельск) и британский поверенный в делах Линдлей. В Москве и Петрограде были оставлены дипломатические секретари или военные атташе как для наблюдения за германскими миссиями, прибывшими в Россию после вступления в силу Брест-Литовского договора, так и для активного ведения подпольной деятельности, направленной к свержению советской власти.

Переезд дипломатического корпуса из места пребывания центральных органов советской власти в другой город России без отъезда за границу делался не только по соображениям географическим. По словам того же Фрэнсиса, он означал непризнание советского правительства и самоаккредитование корпуса в лице союзников «при русском народе, подавленном Советами» ^[15].

Однако местные органы советской власти оказывали бежавшим дипломатам любезный приём, поддерживая с ними видимость формального общения. Советское правительство, в свою очередь, пыталось, с одной стороны, пресечь контрреволюционную деятельность остававшихся в столицах дипломатов, что привело к известному вооружённому столкновению красноармейцев с морским атташе английского посольства. С другой стороны, оно пыталось убедить засевших в Вологде дипломатов переехать в Москву ввиду невозможности обеспечить им положенную охрану. Советское правительство, с первых шагов обращавшее особое внимание на необходимость соблюдения дипломатических привилегий и иммунитетов представителей иностранных государств в советской республике, требовало в то же время от этих представителей строго соблюдать законы и обычаи государства пребывания и не вмешиваться в его внутренние дела. Это были общепризнанные положения международного права. Советская дипломатия исходила из того, что нормы и принципы международного права, сложившиеся в течение предыдущих десятилетий, до Октября, и выражающие поступательный процесс развития человечества, должны быть восприняты межгосударственными отношениями нового периода в развитии общества.

Но «совершенная ненормальность» нахождения этих представителей в провинциальном городе, где в период обострения гражданской войны становилась трудной их охрана, и где они могли легко сделаться жертвами провокационных выходок, побудили советское правительство несколько дней спустя после убийства германского посла Мирбаха, обратиться к Фрэнсису с предложением переехать в Москву. В своей первой телеграмме послу США Г. В. Чичерин 10 июля 1918 г. подчёркивал: «Принимая во внимание настоящее положение и возможность опасности для представителей держав Согласия, Советское Правительство считает Москву городом, где безопасность может быть обеспечена упомянутым представителям. Считая охрану послов своим долгом, Правительство считает их переезд в Москву необходимостью» ^{[2, т. 1, c. 385]}.

Для переговоров на эту тему с дипломатическим корпусом был командирован Карл Радек. Корпус ответил отказом, и Радек, приняв в Вологде нужные меры по усилению охраны представительств и наблюдения за ними, возвратился в Москву. 23 июля Фрэнсису было послано новое предложение с указанием, что приближение к Вологде фронта гражданской войны делает для правительства почти невозможным какую-либо охрану представительств. Фрэнсис ответил краткой телеграммой, в которой он благодарил за беспрерывное внимание к личной безопасности корпуса и указывал, что корпус «решил последовать… совету и покинуть Вологду». При этом железнодорожными властями было зафиксировано намерение корпуса двинуться в Архангельск. Опять возник обмен телеграммами между Вологдой и Москвой, после которого 24 июля союзные представители выехали в Архангельск.

Переезд их фактически означал оставление России, ибо первым их движением по приезде в Архангельск был вызов союзнических войск для организации северного антисоветского фронта. Карты были раскрыты. Дипломатические сношения с советскими республиками оказались прерванными на несколько лет.

«Война без объявления войны». В России сложилась не известная дотоле в международной практике дипломатическая история: в стране находились официальные представители держав, пользующиеся полной неприкосновенностью, а страны, ими представляемые, открыто высаживали вооружённые отряды для борьбы с правительством, с которым не порывали связи и при котором их послы были ак­кредитованы.

И в Вологде, как выясняется, союзные дипломаты не сидели без дела. Они занимались деятельностью, которая вполне может быть оценена как контрреволюционная. Вместе с остававшимися в обеих столицах эмиссарами этот случайный дипломатический центр осуществлял её по нескольким направлениям. В Вологде шла усиленная работа по ускорению прихода союзников в Архангельск и по подготовке широкого внешнего вмешательства. Эта работа должна была завершиться вводом в Петроград 200 000 союзного войска для охраны возвращающихся туда посольств ^{[27, c. 60-61]}. Но ввод этот был тогда отложен, потому что союзники признали в качестве легитимных правительства некоторых белогвардейских группировок, которым интервенция должна была в первую очередь помочь свергнуть советскую власть.

Дипломаты как организаторы антисоветских мятежей. В сущности такой же формулой – «война без объявления войны» – определял положение и Фрэнсис, характеризуя его как войну контрразведок без формальных военных действий, как обстановку, которая логическое своё завершение должна была получить в не осуществившемся проекте ввода в Петроград союзных войск, которые должны были охранять союзнические посольства. Союзники активно использовали недовольство сходящих со сцены классов и партий, не желающих добровольно уступать власть Советам. С их помощью стали формироваться антисоветские организации и акции сопротивления новой власти. Вслед за заговором старого генералитета в Ставке, организованы мятежи: под Петроградом (Краснова-Керенского), юнкеров в самой столице. Сторонники Временного правительства устроили кровавое побоище в Москве, начались выступления казачьих верхов на Дону, Кубани, Урале.

В мае 1918 г. VIII совет партии правых эсеров взял курс на подготовку вооруженных восстаний, на срыв мира с Германией и приглашение войск Антанты. Так, английский дипломат Локкарт свидетельствовал о посреднической связи своего помощника по разведке Хикса между ним и «врагами большевиков», в том числе с неким московским центром, имевшим левое и правое крыло. Знал он и о деятельности «лиги спасения России», созданной Б. В. Савинковым, которая соперничала с центром в деле получения от союзников денег и оружия. Впоследствии Савинков признавал, что получил для своего «Союза защиты родины» и на создание его боевой организации от Нуланса свыше 2,5 миллионов рублей.

В это время его люди, кооперируясь с агентурой другой организации – «Союзом возрождения России» – поднимают мятежи в Минске, Муроме, Ижевске, Воткинске и ряде других городов. Так подготавливались пути, по которым союзники затем прошествуют к советской столице. Эти акции сопротивления новой власти контрреволюционных сил получат затем название «белого террора». Он уже вовсю свирепствует: расстрелы, набитые арестованными тюрьмы, «баржи смерти». Локкарта, как и других «союзных» режиссеров этой трагедии, уже мучает головная боль: «Что станут делать союзники в завоёванной Москве, как сможет удержаться в России буржуазное правительство без нашей постоянной поддержки?» ^[20].

Локкарта красноречиво дополнял один из главарей «Союза возрождения России», эсеровский лидер А. Аргунов. Вышвырнутый Колчаком за границу и чудом спасшийся от расстрела, он, оказавшись в Париже, писал: «С самых первых шагов своей деятельности Союз вошёл в правильные и частые сношения с представителями союзных миссий, находившихся в Москве, Петрограде и Вологде, главным образом при посредничестве французского посланника г. Нуланса. Представители союзников были подробно ознакомлены с задачами Союза и его составом и неоднократно выражали свою готовность всячески ему содействовать, вполне разделяя взгляды Союза как на задачи внутренней, так и внешней политики, причем заявления о содействии носили не частный, а официальный характер. Они сопровождались обычно ссылками на то, что образ действий этих представителей встречает одобрение со стороны их центральных правительств» ^[32].

При их пря­мом участии и были организованы восстания в 23-х городах по Верх­ней Волге вплоть до Вологды, где намечался центр восстания. Эти восстание должны были облегчить чехословакам захват Среднего Поволжья. 6 июля белогвардейцы захватили Яро­славль. «Понукаемый обещаниями французов, Савинков уже занял Ярославль, город на пути из Москвы в Архангельск», – радовался Локкарт.

Нельзя не вспомнить и о вспыхнувшем в тот же день восстании в Москве, подготовлен­ном «левыми» эсерами в блоке с «правыми» эсерами, меньшевиками, троцкистами и бухаринцами. Уже одно совпадение дат показы­вало, что восстания в Москве и Ярославле готовили одни и те же руки. 6 июля «левые» эсеры убили германского посла Мирбаха, явно рассчитывая спровоцировать войну. Через не­сколько дней, 10 июля, поднял мятеж против советской власти командующий Восточным фронтом «левый» эсер Муравьёв». Он разослал телеграмму о заключении мира с «братьями» чехословаками о совместной борьбе против Германии. Все мятежи были успешно подавлены, с восстанием «левых» эсеров власть справилась в течение нескольких часов; не нашла под­держки и авантюра Муравьёва, которого постигла та же печальная участь. Главная причина – народ не желал поддерживать контрреволюционеров и свергать советскую власть.

В российских столицах антисоветский взрыв подготавливался изнутри. В интервенционистской работе, усилившейся в стране с весны 1918 г., после чехословацкого мятежа, дипломаты принимали активное участие. Но линия поведения советского правительства в указанное время была весьма выверенной и в целом отвечала взятым им на вооружение принципам внешней политики. Находясь по сути дела в состоянии войны с союзниками, оно считалось, в пределах возможного, с привилегиями и преимуществами их представителей, встав на путь неукоснительного соблюдения основных принципов посольского права. Ни один из них не пострадал от действий советских властей, прибегавших, в крайнем случае, как это было с французским послом Нулансом ^[28], открыто призывавшим к усилению вооружённой интервенции в России, к требованию отозвания из страны дипломата, поведение которого способствует ухудшению отношений между странами. Особую известность получил лишь прискорбный случай с начальником британской миссии при советском правительстве Робертом Локкартом в августе 1918 г., который вошёл в историю как заговор «трёх послов» ^[29].

Дело Локкарта. Агенты Антанты не только финансировали русских белогвардейцев, но и подготовлялиубийства советских деятелей. 30 августа было совершено покушение на В. И. Ленина, вызвавшее взрыв негодования во всей стране. В руках Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией имелись сведения о связи антисоветских организаций на территории республики с пред­ставителями английского консульства в Петрограде. В ночь с 31 августа на 1 сентября сотрудники ВЧК явились в здание анг­лийского посольства, где, по полученным сведениям, предпола­галось совещание контрреволюционеров и английских чиновни­ков. Когда сотрудники ВЧК в сопровождении чинов миссии под­нялись на второй этаж и вошли в комнату, оттуда раздались выстрелы. Один сотрудник ВЧК был убит, другой ранен. Че­кисты вынуждены были открыть огонь; ими был убит один из стрелявших. Убитый оказался британским морским атташе Кроми; как потом выяснилось, он первым открыл огонь.

В числе арестованных был английский подданный, который не пожелал при аресте назвать свою фамилию. Доставленный в ВЧК, «неизвестный» англичанин заявил, что он — английский дипломатический представитель Локкарт. Сотрудники ВЧК ответили, что Локкарт будет немедленно освобождён; однако они спросили его, не пожелает ли он дать объяснения по поводу своих связей с контрреволюционерами. Локкарт категорически от­рицал какие-либо свои сношения с ними. Когда же ему были показаны документы и приведены доказатель­ства, что он принимал на своей квартире заговорщиков, Локкарт сослался на своё дипломатическое положение, якобы избавляю­щее его от каких-либо допросов. Английскому дипломатическому представителю сообщили, что его не допрашивают как аресто­ванного; ему лишь дают возможность доказать, что «некий Локкарт организатор антисоветского заговора» и Локкарт – английский дипломатический представитель – разные лица.

Захваченные документы показали, что вместе с французским генеральным консулом в Москве Тренером и французским генералом Лавернем Локкарт пытался подкупить красноармей­цев, охранявших Кремль, чтобы арестовать Совнарком и сверг­нуть советскую власть. После свидания Локкарта с командиром одной из войсковых частей, на которую возлагали задачу за­хвата Совнаркома, дальнейшие сношения с красными команди­рами велись через лейтенанта английской службы Сиднея Рейли. Предполагалось одновременно с Кремлём захватить Государственный банк, центральную телефонную станцию, теле­граф и установить военную диктатуру. Заговорщики очень бес­покоились, как бы при захвате Совнаркома не избежал ареста и В. И. Ленин. Арестованных членов Совнаркома и, прежде всего Ленина, предполагали немедленно отправить в Архангельск, который уже 2 августа был занят англичанами. Агент Рейли, не соглашаясь на отправку Ленина, говорил участникам за­говора: «Ленин обладает удивительной способностью подходить к простому человеку. Можно быть уверенным, что за время поездки в Архангельск он сумеет склонить на свою сторону конвойных, и те освободят его. Поэтому было бы наиболее вер­ным Ленина немедленно после ареста расстрелять».

Выяснилось также, что в случае удачи переворота предпола­галось опубликовать подложную тайную переписку советского правительства с правительством Германии и сфабриковать фальшивые договоры, чтобы создать соответствующее настроение для возобновления войны с Германией. Заговорщики пользова­лись официальными британскими документами за подписью Локкарта, найденными у арестованных.

Арест Локкарта вызвал переполох в стане западных дипломатов. Они наперебой стали протестовать против «красного террора». 6 сентября от английского министра иностранных дел Бальфура была получена телеграмма с требованием «немедленного удовлетворения и строгого наказания всякого ответственного или принимавшего участие» в аресте Локкарта лица. В случае отказа дать полное удовлетворение министр Британии угрожал «принять против каждого из чле­нов Русского Правительства в отдельности» соответствующие меры к тому, «чтобы все правительства цивилизованных наций считали их состоящими вне закона, а также к тому, чтобы для них не было убежища, где бы они могли укрыться».

Выступление, видимо, было согласовано с Фран­цией. Оттуда в Москве была получена такого же ультимативного характера радиотелеграмма, в кото­рой министр иностранных дел Пишон в тех же выражениях, что и в английской ноте, сообщал, что правительства союзных стран должны обратиться к суровым мероприятиям «против видных большевиков, попадающих в их руки». «Из-за отказа, – гла­сила телеграмма, — немедленно же освободить её сограждан – Франция сделает ответственными лично всех большевистских вождей за притеснения и наказания, кои могут претерпеть союз­ные граждане в России» ^{[3, c. 132]}.

На эти угрозы Наркоминдел ответил заявлением, в котором сообщил о заговорщической деятельности Локкарта и его агентов и о том, что здание английского консульства в Петрограде превратилось в конспиративную квартиру заговорщиков. «Когда английские и французские войска продвигаются по территории РСФСР для поддержки открытых мятежей против Советской власти, а дипломатические представители этих держав внутри России создают организацию для государственного переворота и захвата власти, – Правительство РСФСР принуждено во что бы то ни стало принять необходимые меры самообороны». Так гласило заявление Чичерина ^{[2, т. 1, с. 469]}.

После установления личности Локкарт был освобождён из-под ареста ^[30]. Наркоминдел сообщил, что и все арестованные будут немедленно освобождены, как только русские граждане в Англии и Франции и в районах, оккупированных интервентами, перестанут подвергаться репрессиям. Дипломатические представители той и другой страны, и в том числе глава заговорщиков Локкарт, получат возможность вернуться на родину.

Как «непредвзятый» свидетель событий Р. Локкарт оставил нам весьма любопытное признание о своём пребывании в Советской России в качестве дипломатического представителя Англии. «Петербургская жизнь» того времени, считал он, носила «довольно своеобразный характер». Той железной дисциплины, с которой правят ныне большевики, т. е. в начале 30-х гг., не было тогда ещё и в помине. Террора ещё не существовало, нельзя было даже сказать, чтобы население боялось большевиков. Газеты большевистских противников ещё выходили, и политика Советов подвергалась в них жесточайшим нападкам… В эту раннюю эпоху большевизма опасность для телесной неприкосновенности и жизни исходила не от правящей партии, а от анархистских банд». Он называл это время «первоначальной стадией сравнительной большевистской терпимости, потому что их последующая жестокость явилась следствием обострённой гражданской войны». Он признавал, что в гражданской войне «немало повинны союзники, вмешательство которых возбудило столько ложных надежд». «Нашей политикой мы содействовали усилению террора и увеличению кровопролития». Стремившиеся «изо всех сил сбросить большевиков Алексеев, Деникин, Корнилов, Врангель, для этой цели без поддержки из-за границы были слишком слабы, потому что в их собственной стране они находили опору только в офицерстве, которое было само по себе уже очень ослаблено» ^[31].

Государства Антанты ещё долгое время не скупились на крайние резкие выпады в связи с изложенными событиями, а дело Кроми для британских консерваторов составляло любимую тему запросов правительству по русским делам. Курсы и монографии по вопросам посольского права буржуазных стран также твердят о международно-правовой незаконности этих действий советской власти. Но ответственные руководители советской внешней политики давно в официальных документах дали должную оценку такого рода событиям. Так, в ноте Г. В. Чичерина на имя американского консула в Москве Пуля (6 августа 1918 г.) была сделана попытка словами примирения затормозить ход вооруженной интервенции. В ней можно прочесть следующие слова: «Без объявления войны и без существования состояния войны против нас были открыты неприязненные действия и наша национальная собственность подвергнута разграблению. По отношению к нам не соблюдается никакой справедливости и никаких законов, признаваемых теми, которые послали эти вторгшиеся войска против нас, и это за то, что мы являемся первыми в мире, которые установили правительство в интересах притесняемых бедняков. Против нас считается возможным голый разбой. Эти народы, которые не объявили нам войны, действуют против нас, как варвары...» ^{[27, c. 61]}.

Оценивая с позиций посольского права взаимоотношения советского правительства с иностранным дипломатическим корпусом царского и Временного правительств, можно согласиться с мнением А. В. Сабанина. Со стороны указанных членов дипломатического корпуса, считал он, было бы нормальным и правильным покинуть страну, в которой власть вполне очевидно удерживалась правительством, не признаваемым подлежащими правительствами, а не оставаться в этой стране, особенно вне места пребывания правительства. Ещё менее нормальным и ещё более противоречащим международно-правовым обязанностям дипломатического корпуса было вмешательство его в начавшуюся гражданскую борьбу, активная помощь контрреволюционным элементам и, наконец, содействие ускорению вооруженной интервенции со стороны своих правительств. Очевидно, что эти действия являлись не чем иным как фактическим объявлением войны, которое не получило превращения в войну формальную со стороны союзников только вследствие того, что они признавали не советское правительство, а те белогвардейские группировки, которым интервенция официально должна была помочь свергнуть советскую власть.

Советское правительство, в свою очередь, не могло стать на путь формального объявления войны союзникам в силу существеннейших принципов своей внешней политики, провозглашённых с первых дней октябрьских событий. Но на деле была война, и война жестокая. Война же, согласно общим принципам международного права, влечёт за собою обязательный взаимный отъезд представителей. Что это была война со стороны союзников, говорят их действия. Они односторонне провели высылки действующих и не допустили к работе новых советских представителей. Оставаясь в стране, с которой их правительства оказались в состоянии фактической войны, союзные представители тем самым лишали себя в значительной мере защиты международного права. И только линия поведения советского правительства по отношению к этим лицам, которое считалось, в пределах возможного, с их привилегиями и преимуществами, и проявляло в этом вопросе больше выдержки, чем противный лагерь, не привела к эксцессам, которыми сопровождалось отношение к советским представителям за рубежом ^{[27, c. 61–62]}.

Репрессии против советских дипломатов. В это время, уже с лета 1918 г., начала Гражданской войны, местные власти капиталистических стран стали чинить препятствия осуществлению советским правительством активного права посольства и угрожать советским представителям репрессиями вплоть до высылки. В Лондоне в августе 1918 г. был арестован вместе со своим штатом «народный посол» М. М. Литвинов, которого удалось обменять на задержанных в РСФСР британских официальных должностных лиц. Несколько позже была выслана из Берна миссия Я. А. Берзина, а в ноябре – миссия А. А. Иоффе из Берлина. Вскоре был вынужден вернуться и В. В. Воровский, и изоляция советских республик достигла своей высшей точки. Не приняли в 1918 г. Литвинова в качестве советского дипломатического представителя и США, а в 1920 г. ему отказало в агремане итальянское правительство. Дипломатический представитель РСФСР в Баварии Т. Аксельрод, исполнявший одновременно в правительственном исполкоме Баварской республики должность советника по финансовым вопросам, скрылся в Австрии после поражения Баварской революции и победы контрреволюционных сил. И, несмотря на свои дипломатические качества и на характер политического беглеца, был арестован и выдан баварцам. В июле 1919 г. Мюнхенский военный суд приговорил его к 15 годам тюрьмы «за соучастие в государственной измене» ^[33]. Его удалось вызволить оттуда только в марте 1920 г. благодаря репрессалиям со стороны правительства РСФСР ^{[27, c. 57–58]}.

В конце 1920 г. советский представитель был арестован и выслан из США. Советское правительство выразило свой протест против действий в отношении своего представителя в Нью-Йорке. В нём указывалось, что все дипломатические и консульские представители правительства в России до самого своего отъезда из страны в сентябре 1918 г. пользовались со стороны советских властей самым вежливым отношением, несмотря на то, что, начиная с июня того же года, правительство США вступило на путь, враждебный советскому народу. Подчёркивалось, что даже после высадки американских войск на российской территории и принятия ими участия в военных операциях против трудящихся масс России ни один американский гражданин не подвергся в России каким-либо неприятностям. Более того, американские должностные лица и журналисты пользовались в ней самым вежливым отношением и всякими возможными льготами и преимуществами ^{[30, № 45]}.

Прощание с Россией. Вологодские сидельцы покинули Вологду 24 июля 1918 г. и выехали в Архангельск, где «первым их движением по приезде стал вызов союзнических войск для организации северного антисоветского фронта» ^{[27, c. 59]}, в сопровождении которых они должны были вернуться в Петроград. Вернуться не удалось. Но все дипломатические и консульские представители союзных стран, несмотря на действия их правительств против советских дипломатов и на участие их войск в интервенционистских действиях, спокойно покинули территорию России в сентябре 1918 г.

Представители так называемых нейтральных стран, не участвовавших в вооружённой борьбе 1914 – 1918 годов, за немногими исключениями, оставались в Петрограде и после Октября 1917 г. и поначалу поддерживали с НКИД официальные отношения. Но после отъезда советского правительства в Москву характер их деятельности существенно изменился. На первый план вышли, кроме информационных задач, почти исключительно занятия благотворительностью и эвакуацией своих граждан. С началом интервенции, из-за обострения классовых противоречий и в связи с развитием террора они вышли из своего равнодушного состояния, стали заниматься организацией убежищ для людей и для имуществ. Швейцарская миссии, к примеру, превратилась в своеобразное хранилище ценностей швейцарских граждан. Откровенные разоблачения о такой её роли были сделаны в марте 1929 г. при обсуждении в швейцарском парламенте петиции швейцарских граждан о возмещении им убытков, понесённых в России после Октябрьской революции ^{[27, c. 62]}.

Подписание перемирия на Западе и начавшаяся подготовка к «священной войне против большевизма», хотя формально она была провозглашена значительно позже, в октябре 1919 г., определили печальную судьбу этих остатков дипломатического корпуса. В конце 1918 – начале 1919 гг., под предлогом трудности сношений со своими правительствами и частых закрытий границы, представители нейтральных стран один за другим начали покидать Петроград, перебрасывая защиту своих интересов на остающиеся миссии. В некоторых случаях отъезд их был осложнён временным задержанием в обеспечение свободного отъезда советских представителей из соответственной страны.

Последними в начале 1919 г. уехали норвежцы, представители нации, не принявшей потом участия в блокаде Советской России. Норвежская миссия формально считала себя представляющей интересы всех стран и состояла в активной переписке по этому поводу с НКИД. Так, нотой от 28 февраля 1918 г. она уведомила Наркомат о том, что на неё возложена защита в России интересов Соединённых Штатов Америки, Японии, Бразилии и Сербии. 15 августа 1918 г. миссия повторила своё заявление, добавив к первоначальному списку Черногорию и Румынию.

24 августа принятие к сведению этих обстоятельств подтвердила миссии телеграмма Чичерина. Юридический эффект этого препоручительства прекратился с момента отъезда самой норвежской миссии, которая возвратится в Россию в 1924 г. Советские республики в течение года с лишним оказались, по сути дела, без всяких внешних сношений.

В иностранных столицах продолжали поддерживать фактические, а кое-где и юридические отношения с представителями Временного правительства, получившими в 1919 г. некоторое кратковременное подкрепление благодаря признанию союзниками правительства Колчака. Разгром контрреволюции быстро повлек за собой обратный процесс, т. е. ослабление связей с этими представителями. Но только упрочение международного положения советского правительства и наступления полосы признаний заставило их совершенно прервать юридические связи с представителями Временного правительства. Однако в течение всех 1920-х гг. картина дипломатических сношений России с западными странами оставалась, как писал Сабанин, «крайне пёстрой и неудовлетворительной». В целом ряде стран аккредитованными продолжали считаться бывшие российские посольства и миссии, не имеющие с советским правительством ни юридических, ни фактических отношений. «Если некоторые из таких стран (Румыния, Югославия) руководствовались политическими мотивами, то другие (США) базируются на доведённом до абсурда юридическом формализме, говоря, что они не имеют отношений с новым организмом, осуществляющим, власть на территории, на карте обозначенной «Россия», и что поэтому сохраняют полномочия представителей старой власти».

Но и в государствах, юридически признавших советские республики, случались ещё и такие казусы. Кое-где, в Англии, например, остатки бывшего русского посольства фигурируют в конце списка дипломатического корпуса в качестве представителей «бывшего русского Временного правительства». Во Франции не были лишены полномочности миссии низверженных правительств, существовавших на территориях отдельных союзных республик. В ряде стран посольства и миссии превратились во всякого рода национальные комитеты, благотворительные общества и пр., иногда пользующиеся помощью и поддержкой органов местной власти, несмотря на, то, что они открыто служат целям активной борьбы с советским правительством. Что касается советских полномочных представителей, то, как писали 20 октября 1927 г. в своей передовой «Известия», «каждый полпред уже по одному тому, что он коммунист, – а других полпредов Советский Союз не знает – будет встречен самым отчаянным улюлюканием со стороны реакции…» ^{[27, c. 64–65]}. Война из горячей стадии переходила в стадию информационную. В таких условиях Советская Россия приступила к возведению экономического и дипломатического базиса «социалистического» государства.