Реляционная природа субъекта высказывания в нарративе

Данилова Нина Константиновна доктор филологических наук профессор, кафедра немецкой филологии, Самарский государственный университет 443011, Россия, г. Самара, ул. Акад. Павлова, 1, оф. - Danilova Nina Konstantinovna Doctor of Philology professor of the Department of German Philology at Samara State University 443011, Russia, Samara, Acad. Pavlov's str. 1 danilova_nina@mail.ru

Изменение перспективы исследования сложных форм общения, связанное с развитием дискурсивного анализа, вносит определённые коррективы в представления о категориях языка, образующих основу языковой деятельности и относимых к языковым универсалиям. Дискурсивный анализ в отличие от стилистики и лингвистики текста обращен не к тексту, а к системе отношений, в которых возникает и развивается смысл целого, не совпадающий с границами текста. Совокупность отношений, формирующих смысл высказываемого, обнаруживает существование узлов пересечений, связанных с пространством дискурса и с категорией субъекта. Подробно изученная категория субъекта обретает новую жизнь в связи с развивающимся динамическим подходом к исследованию процессов порождения и восприятия текстов.

Анализ дискурса как функционально-системного явления, противопоставленного статичному тексту, исходит из ряда теоретических положений, сформировавшихся в рамках общей эпистемологии. Отдавая должное проницательности М. Фуко, исследовавшего глубинные системные процессы в эволюционном развитии знания, ограничимся теми основными постулатами, которые имеют непосредственное отношение к категории субъекта. Основной постулат дискурсивного анализа полагает предметом исследования способы спецификации концептов, свойственных каждой области ^{[1, с. 29]}. Несмотря на кажущуюся дале­кой от проблем языкознания формулировку, можно усмотреть в ней акцент на концептуальном основании дискурсивной деятельности, позволяющий обнаружить отношения детерминации, отличающиеся от тех, которые исследуются в лингвистике текста. Связь концептов определяет отношения между высказываниями в сложном поле дискурса, ограничивающие их выбор по мере раз­вития дискурсивного смысла. Субъект высказывания проявляется в дискурсе как функция от способа связи высказываний друг с другом, определённого, в свою очередь, связью концептов. Являясь переменной, зависимой от дискурсивного пространства, субъект высказывания обладает способностью определять и ог­раничивать выбор высказываний. Пространство дискурса задаёт условия появления субъектов, являющихся системой «пустых мест», позиций, которые могут заполняться самым разнообразным образом. Дискурсивная перспектива изменяет, таким образом, направление анализа с восходящего на нисходящий (от целого к элементам), отражая природу объекта исследования, являющегося «пучком связей». Реляционная природа дискурса предъявляет новые требования к изучению сложного, полисистемного явления, в котором субъектные позиции образуют точки соприкосновения и пересечения взаимодействующих систем.

Субъектные позиции дискурса выделены М. Фуко как вакансии для субъекта высказывания, заполнение которых связано с дискурсивными стратегиями ^{[1, с. 95]}. М. Фуко обозначает в проблемном поле моменты внутренней системности, т.е. проблемы выявления матриц (последовательностей рядов), организующих дискурсивную деятельность. В обозначенной перспективе любое использованное высказывание характеризуется уникальностью употребления и одновременно функциональной связью с другими высказываниями. Целью анализа становится установление условий существований высказываний и механизма исключения других форм выражения, иными словами, речь идёт о выборе, совершаемом создателем сказанного. Доминирующим принципом исследования дискурса становится функциональная системность, понимаемая в особом, дискурсивном смысле. Речь идёт о принципе рефлексивности, действие которого позволяет способу сцепления концептов определять связь высказываний и условия появления субъектов. Особый, инвертированный порядок субъектно-объектного взаимодействия имеет причиной существование «игры правил», которой подчинены субъектно-объектные трансформации. Существование относительно устойчивой системы, регулирующей распределение высказываний в различных областях деятельности, дискурсивных практиках, поддерживается внешней системностью, связями, в которых существует объект. Детерминирующая роль пространства уравновешивается «пустотой» субъектной позиции и её функциональной природой, являясь функцией дискурса, субъект высказывания выступает в качестве субъекта актуальной операции, связывающей высказывания.

Динамика дискурса определена актуальностью его существования, а отношения, которыми определено строение дискурса, отражают «игру правил», направляющую дискурсивную деятельность. Языковое поведение индивидуума в сфере литературной практики является разновидностью социально-коммуникативной деятельности, однако, её отличие от других видов общения заключается в способности быть коммуникацией особого рода, «коммуникацией внутри понимания» ^{[2, с. 277]}. Литературная коммуникация содержит сложный речевой акт, имеющий как собственно коммуникативную, так и интеракциональную сторону, в котором локуция приобретает форму текста.

В дискурсивном анализе содержание текста рассматривается в процессе адаптации к условиям общения, в целостном функциональном цикле, в котором материальная форма сохраняет неразрывную связь с коммуникацией и начало которому открывает превращение текста в повествование (наррацию). Нарративный текст, созданный двумя смысловыми планами, актом рассказывания и историей, создается в результате последовательного языко­вого воплощения исходного замысла, в котором оба плана находят выражение в языке. Акт рассказывания, или повествовательный дискурс, воплощает в последовательности языковых операций процесс формирования фиктивного мира повествования с его неповторимой субъектно-объектной диспозицией и тем особым способом концептуализации действительности, который отражает авторское миропонимание.

Дискурсивная деятельность в сфере литературной практики осуществляется на основе правил, выработанных для реализации когнитивных и коммуникативных стратегий создателя произведения. Языковая деятельность в поэтическом дискурсе определена действием ряда факторов, ведущим из которых является изменение знаковой ситуации, влекущее за собой особый семиозис поэтического языка, к которому неприложимо понятие линейно-вертикального членения («означаемое-означающее») и иерархического подчинения уровней ^{[3, с. 433]}. Пространство поэтического дискурса, по определению Ю. Кристевой, подчиняется двум формообразующим принципам: монологическому, в соответствии с которым каждая новая последовательность детерминирована предыдущей, и диалогическому, согласно которому поэтическая последовательность превышает все предшествующие последовательности, а не выводится из них. В соответствии с обозначенными принципами в поэтической (романной) структуре выделяются два типа пространства, монологическое и диалогиче­ское. Связь обоих типов пространства предполагает существование знаков, способных соединить оба типа пространства. Требования к подобным знакам заключаются в том, что они должны обладать высокой степенью мобильности, не будучи связанными синтаксически, но обладать способностью соединять высказывания между собой, выражая вместе с тем универсальные отношения, способные обладать объединительной силой и создавать единство семантического мира повествования.

Повествовательный текст вовлечен в безостановочное движение смысла, в котором «письмо непрерывно читается, чтение пишет и запечатлевает себя», движение, сравниваемое с лентой Мебиуса, где сторона означающего и означаемого непрерывно меняются местами ^{[4, с. 261]}. Бесконечное «кружение» и чередование сторон знака, свойственное процессу смыслонаделения, характеризует семиозис дискурса: форма в этом движении противопоставлена субстанции, инертной массе идей, в процессе образования языка масса идей и звуков взаимно структурируется. Процесс взаимной структурации представляет собой процесс формообразования, исследование которого даёт возможность понять сущность языка, который, артикулируя реальность, способен её выражать. Создавая собственную систему артикуляции, отмеченную единством опыта и выражения, литература создаёт особую атмосферу взаимодействия симультанности и сукцессивности, в которой симультанность отменяет линейный характер развертывания смысла. Исследование того, как это происходит, предполагает выявление форм с симультанной направленностью, способных создать смысловые проекции, необходимые для одновременного восприятия, синтезирования смысла. Подобным знаком с симультанной направленностью является, в соответствии с нашей гипотезой, категория субъекта во множестве её ипостасей, способная выступать в качестве основной формообразующей категории дискурса. Говоря о наличии подобных формообразующих языковых категорий в системе механизмов дискурсии, следует определить их состав и дискурсивный статус. Если принять пространственный и временной характер процессов смыслонаделения «и их связь с субъектом за исходную позицию анализа, можно попытаться выявить функции «знаков субъекта», или систем ориентации, содержащих три названные координаты, в акте рассказывания. Обязательным условием дискурсивного анализа категории субъекта является разграничение дискурсивных и текстовых функций субъекта.

Семантический мир повествования создается двумя основными проекциями, которые выделены Л. Витгенштейном, формой субъекта и формой объекта ^{[5, с. 7]}. Субъектно-объектная диспозиция определена ориентирующими стратегиями участников общения. Организующим моментом диспозиции становится связь повествования с противопоставлением «Я» ‑ «Ты» ‑ «Третий», служащим основой ориентации в мире реаль­ности и процессе создания семантического мира дискурса, трактуемом как «овладение реальностью при помощи значащих выражений» ^{[6, с. 5]}. Целью дискурсивной деятельности является создание модели, содержащей авторскую «структуру понимания» действительности, представляющую собой не имеющую аналогов ментальную модель, «возможный мир», являющийся субъективным образом объективного мира, понимание которого возможно благодаря существованию особых знаков, выделяющих точки отсчета для декодирования смысла. Центром в системе отсчета является субъект, психологический и грамматический (субъект высказывания).

Действующий субъект является источником смысла вещей, «... мир неотделим от субъекта, но субъекта, который не может быть ничем иным, как проектом мира, субъект неотделим от мира, но мира, который он сам проецирует» ^{[7, с. 289]}. Различие перспектив, разные способы осмысливать мир и место в нем составляют основу языкового существования. Психологический субъект является в языке «носителем» перспектив, свидетельствующих о различных способах полагания мира. В «жизни человека в языке», по мнению Б.М. Гаспарова, выделены две подобные перспективы. Одна из перспектив определяется погруженностью субъекта в континуальный поток опыта, мысли о мире растворены в экзистенциальном потоке. Другая перспектива определяется тем, что субъект мыслит и действует по отношению к миру, объект его мысли и действия оказывается «внеш­ним миром», т.е. объектом в истинном смысле слова ^{[8, с. 240-241]}. Постоянная борьба и взаимное перетекание модусов получает отражение в языке, язык как средство объектива­ции опыта является важнейшим компонентом жизненного опыта. Акт употребления той или иной формы представляет собой акт утверждения определённого способа видения, определённой перспективы. Модусы, или перспективы мысли, располагают в языке системой языковых средств, специализированных на их выражении или функционально мобильных и способных выступать в этой функции.

Выявление системы распределения высказываний, механизма их сцепления и регулирования, относится к числу основных задач лингвистического исследования дискурса. Лингвистический анализ в сфере литературной дискурсивной практики имеет целью выявление вербальных механизмов, ответственных за формирование единства повествования в той неповторимой форме, которая создается для «коммуникации внутри понимания». Языковым знаком, способным организовать взаимодействие ролей субъекта с целью определения субъекта высказывания в каждой фазе развертывания повествовательного дискурса, является система ориентации, включающая личную, пространственную и временную координату и имеющая содержанием актуальное бытие субъекта во времени и пространстве. Дискурсивный аспект анализа предполагает исследования динамики «знаков субъекта», системы ориентации, изменяющей свою конфигурацию в процессе развертывания дискурсивного смысла, и определить характер и степень участия субъектов высказывания в организации сети референций.

Способы регулирования дискурсивной деятельности располагаются полностью в плоскости языка и зависят от способности языковых единиц организовывать «коммуникацию смыслов», то бесконечное «перетекание» идей, которое свойственно про­странству дискурсии в литературной практике. Субъективный характер нарративного смысла проявляет себя в двух ведущих процессах, формирующих нарративный смысл: отношении между субъектом и получателем сообщения и отношении между субъектом высказывания-процесса и высказывания-результата ^{[3, с. 451]}. Диалогические отношения названных разновидностей в повествовании рассматриваются Ю. Кристевой как матричные модели нарративного смысла. В выделенных отношениях находит выражение амбивалентный характер катего­рии субъекта, обращенной к дискурсу и к тексту, так, отношения между субъектом и получателем характеризуют условия протекания дискурса, отношения между высказыванием-процессом и высказыванием-результатом отражают связь дискурса и «истории».

Развивая идею матричной модели нарративного смысла, определим системы ролей субъекта, способных определять и детерминировать друг другу в определённых дискурсивных условиях, выделив системные отношения, свойственные собственно коммуникации, прагматике и семантике нарратива. Трансформации моделей, создаваемых диалогом коммуникативных ролей и отношениями между дискурсом и историей, получают экспликацию в системе коммуникативных и нарративных ролей, в организации которых особая роль отведена системе ориентации субъекта. Базовую систему образуют коммуникативные роли, идентичные во всех видах коммуникации, однако их распределение и функции различаются по видам дискурсивных практик. Роли наблюдателя, говорящего и слушающего представляют собой обязательные факторы общения, различающиеся положением в иерархической системе. Позиция наблюдателя, или суперпозиция, аккумулирует обе другие роли, создавая условия большей свободы и отличаясь от двух других системной перспективой, дающей возможность большей объективности. Включение с систему интеракции позиции наблюдателя признается Ю. Хабермасом высшей ступенью конвенционального общения и признаком дискурса как наиболее развитой формы языкового поведения ^{[9, с. 219]}. Специфика повествовательного дискурса заключается в доминировании позиции наблюдателя, что находит проявление в особом, конструирующем характере процессов развертывания нарративного смысла, ориентированных на восприятие. Являясь «областью наблюдателя», повествовательный дискурс обнаруживает тенденцию к унификации субъектов, что позволяет Ю. Кристевой утверждать, что пишущий и читающий это одно и же лицо.

В процессе моделирования действительности автор выполняет обе коммуникативные роли, роль субъекта текстопорождения и роль наблюдателя, занимающего системную позицию по отношению к своему собственному индивидуальному опыту и опыту другого. Функция наблюдателя заключается в создании системы точек отсчета, способных служит опорами для декодирования смысла. Сходство позиции получателя поэтического сообщения заключается в выполнении им роли наблюдателя, соотносящего полученное сообщение с идеальной моделью и с собственным миром представлений, что делает его позицию равной позиции создателя текста. Система точек отсчета обозначает узлы пересечения отношений, создающих особую архитектонику дискурса. Появление в тексте повествования фиктивного автора и читателя представляет собой реализацию фигуры наблюдателя, а не реальных участников общения; речь идёт только о спецификации позиции наблюдения остающейся системной, о чём свидетельствует положение названных фигур вне событий. Функции повествователя, реального автора текста и читателя, относятся к собственно дискурсивным, в то время, как роли фиктивного автора и читателя моделируются в тексте и представляют собой текстовые функции. Обе последние роли принадлежат вторичной моделирующей системе, в которой действуют законы вторичного семиозиса. Ю. Кристева придаёт особое значение субъекту повествования, понимая его как автора, включенного в нарративную систему и являющегося только обозначением возможности перехода истории в дискурс, т.е. нулевой позицией. Девальвация фигуры автора в предлагаемой Ю. Кристевой концепции поэтиче­ского языка оборачивается на самом деле «удвоением субъектов», так что нулевая позиция становится в действительности «двоицей», субъектом и получателем. Способность говорящего субъекта «располагать голосом другого», отмеченная Ю. Кристевой, раздвоенность субъекта, творца и наблюдателя одновременно, двойственность позиции автора, включающей «Я» и «другого», выступает в качестве базового отношения, создающего структурную диаду нарратива. Коммуникативные и прагматические основания нарративного смысла создаются доминированием позиции наблюдателя и основной целью литературной коммуникации, которая может быть определена как создание «поля пони­мания».

Другая матричная модель, диалог между высказыванием-процессом и высказыванием-результатом, может получить описание в системе, в которой оппозиция «субъект речи» ‑ «субъект действия», отражающая отношение между модусом, свойствен­ным наррации, и диктумом, принадлежащим «истории», соотносится с триадой деятельностных перспектив: субъект речи субъект восприятия – субъект рефлексии. Субъект событийного пространства обретает свои свойства только в процессе включения его в акт рассказывания, в котором совершается выбор и окончательное определение субъекта высказывания. Заполнение дискурсивных позиций, «пустых мест», представляет собой взаимное определение коммуникативных ролей и деятельностных перспектив, итогом чего становится формирование нарративных ролей, входящих в конвенциональную систему правил литературной дискурсивной практики. Являясь элементами системы правил, эти роли представляют собой собственно дискурсивные функции, используемые как точки отсчета для кодирования и декодирования смысла. Роль повествователя реализует позицию наблюдателя и субъекта восприятия, роль рефлектора соединяет наблюдателя и перспективу субъекта рефлексии, в роли рассказчика сходятся воедино субъект речи и субъект восприятия, персонаж объединяет в своей роли субъекта действия и субъекта речи.

Взаимоотношения между смысловыми планами нарратива, «историей» и дискурсом, основой которых становятся оппозиция «субъект речи – субъект событий», равно как и формирование дискурсивных функций, оказываются возможными благодаря системе ориентации субъекта, представляющей собой «пустой» знак с «текущей референцией», что придаёт ему высокую степень мобильности и позволяет реализовывать обозначенную систему отношений. Диалог планов в нарративе оказывается возможным благодаря исключительной семантической емкости местоименных форм, выступающих в качестве знаков субъекта. В пространстве дискурса «пустые места» заполняют «пустые знаки», обо­значающие выбранные перспективы мысли и «структуру понимания», закодированную в повествовании с помощью той же системы ориентации.

Используя системный мобильный «знак субъекта», язык создаёт условия для употребления его индивидом в процессе утверждения себя в статусе субъекта речи ^{[10, с. 288]}. В акте присвоения языка говорящий использует в качестве ключа системы внутренних референций, свойственных акту речи, средство выражения категории лица и субъекта – «Я». Вслед за осуществлением процесса самоидентификации Я-субъект организует общение, завершая построение актуального плана речи. Процесс самоидентификации в процессе осуществления речевого акта относится к числу базовых, что придаёт исключительную важность системе координат речи, присвоение языка в результате действия этой функции становится определённой последовательностью процедур, языковых операций, осуществляемых с помощью дейктических слов. Действие системных знаков ориентации, соз­данных системой координат «Я – ЗДЕСЬ – СЕЙЧАС», может быть отнесено к диалогическому пространству. Именно диалогическому пространству свойственна амбивалентность и двойственность, возникающая в итоге совмещения двух знаковых сис­тем. Диалогизм подчеркивает момент перехода от субъективности к амбивалентности смысла. Система взаимных репрезентаций (диалогических означающих) конституируют повествование как диалогическую матрицу, в которой возможна игра означающих или чередование субъекта высказывания-процесса и высказывания-результата. Изображая иное, неязыковое пространство, язык объединяет с помощью языковых операций, выполняемых на ос­нове систем ориентации субъекта, диалогическое и монологическое начало в нарративе.

Процесс овладения реальностью совершается благодаря действию закономерностей, свойственных дейктическому указанию, позволяющих учитывать позиции партнеров. Эгоцентрическая и топомнестическая ориентации, принимающие во внимание позицию говорящего и его партнера, упорядочивают изображаемое, переоборудуя актуальное перцептивное пространство в «сцену, на которой говорящий может чувственно воспринимаемыми жестами показывать присутствующее» ^{[11, с. 126]}. Дейктические знаки, участвующие в «оптической» организации, в создании поля текущей перцептивной ситуации, выступают одновременно в качестве внутренних «нитей», связывая событие с дейктически заданным местом и формируя тем самым внутреннее единство смысла. Дейктические знаки, имеющие векторную природу, придают событию направленность, отмечая либо («точечно») факт совершения события, либо указывая направленность события к месту, ими обозначенному, или в удалении от него, обеспечивая точную интерпретацию языковых высказываний. Специфика референции дейксиса заключается в их роли указателей на местах пересечения «троп», по которым следует «двигаться сознанию воспринимающего».

Функциональная системность дейктического указания, связывающего место, время и направленность воспроизводимых в языке действий и способствующего интерпретации, наделению смыслом событий, обозначает исходные позиции для анализа системного взаимодействия языковых категорий, определяющего бытие нарратива. В действии дейктических знаков обнаружива­ется, кроме того, уникальное свойство этого языкового явления, его онтологическая системность, внутреннее неразрывное единство трех координат «Я – Здесь – Сейчас», связанное с предназначением системы ориентации обеспечивать факт существования субъекта речи, его бытие в определённых пространственно-временных координатах, факт, обладающий исключительной важностью для дискурсивных процессов. Система ориентации субъекта речи демонстрирует особо тесные связи личного, про­странственного и временного дейксиса и способность дейктиче­ских знаков служить взаимному определению, формирующую различные способы ориентирования сознаний участников общения в условиях ситуативной и «ситуативно далекой» речи. Утраченное в более поздних трактовках дейксиса единство системного указания, является основным условием функциональной дей­ственности системного «знака субъекта», каким является, по нашему мнению, система координат речевого акта, так как именно благодаря этому знаку совершается процесс конституирования («полагания») субъекта высказывания в процессе развертывания дискурса рассказывания. Момент внутреннего единства, согласно нашей гипотезе, образует важнейшие свойство системы коорди­нат, дающее ей способность становиться системообразующим фактором дискурсивной деятельности, позволяющим системе координат выполнять функции, необходимые для формирования «образа мира». Существенной характеристикой системы координат, определяющей её участие в процессе создания функциональной дискурсивной системы, является высокая степень мобильности, проявляющаяся в способности перемещаться в любую позицию в речи.

Понимание языка как механизма ориентации в различных ситуациях употребления позволяет ввести в лингвистический анализ категорию выбора, указывающую на существование «законов системного мышления, проявляющихся в использовании указания в человеческом Языке». Исследование механизма регулирования речи, функция которого состоит во введении «опор» для конструирования и понимания смысла и взаимного ориенти­рования участников общения относительно «пространства» речи, признание особой роли дейксиса в ориентировании речевых действий удивительно точно вписываются в проблематику дискурсивной лингвистики. В порядке речевых действий, создающем репрезентативное поле языкового произведения, действует принцип выбора. Качественная определённость того, на что нацелен в каждом отдельном случае рефлектирующий говорящий «сферически отграничивается от всего того, что не является в данный момент объектом его переживаний» ^{[11, с. 202]}. Анализ средств указания в их дискурсивных функциях свидетельствует, что говорящие располагают ограниченным количеством способов указания, позволяющих им, тем не менее, совершать понятный всем адресатам выбор. Функциональная нагрузка дейксиса складывается из предназначения быть опорами для конструирования и понимания, однако, в дискурсивной перспективе открывается эпистемическое предназначение дейктических знаков, дающих возможность участникам общения участвовать в совместной рефлексивной деятельности. Целью общения (этот тезис К. Бюлера звучит удивительно современно) является не просто сообщение готовой информации, но возникновение нового, ещё не данного знания о предметах и явлениях действительности, порождение ментальных объектов, встраивающихся в существующие концептуальные схемы коммуникантов. Роль языкового знака в этом сложном процессе, согласно К. Бюлеру, состоит в показе вещей для наблюдателя или подведении наблюдателя к вещам, в превращении «демонстрируемого» чувственному или логическому видению.

Законы, которым подчиняется языковое поведение субъекта в повествовательном дискурсе, есть законы синтеза. Субъект, способный сводить динамические ментальные феномены воедино, становится центром, способным осуществлять «синтез, создающий единство мира». К этому типу синтеза М. Мерло-Понти относит, в частности, восприятие вещей в пространстве. Этот тип синтеза не связывает несоизмеримые перспективы, а осуществляет переход от одной к другой ^{[7, с. 53]}. Система ориентации субъекта в повествовании выполняет роль необходимых для понимания языковых «опор», участвующих именно в такого рода синтезе, в этой функции система ориентации выступает как знак с симультанной направленностью, создающий условия для восприятия смысла. Мобильность системы ориентации и её базовый характер свидетельствуют о её способности стать областью исследования, позволяющей изучать языковые операции, участвующие в реализации отношений синтеза-перехода, необходимых для внутреннего единства семантического мира повествования.